меня. Николь, всё это время задумчиво играющая с маминой грудью, спохватилась и виновато улыбнулась:
- Прости нас, любимый. Мы так рады твоему возвращению... Ты голоден?
- Немного, - признался я. По правде, живот начало подводить около часа назад. Девушка потянула нас за собой и привела в один из шатров, ничем не отличающийся от других. Внутри было тепло от жаровни и толстых одеял, брошенных на холодную землю. Мама потянула меня вниз, и я послушно сел, давая отдых натруженным ногам. Оставив нас втроём, Николь тут же выскользнула наружу. Я шумно вздохнул.
- Не волнуйся, - шепнула Каролина, - здесь тебя никто не обидит...
- Я уже понял, - устало усмехнулся я, - но почему они так ко мне относятся? Ведь видят же в первый раз в жизни?
- Ну, не совсем, - улыбнулась мама, - скажем так, здесь нет ни одной женщины, с которой ты не связан кровным родством.
- Что? – вскинулся я. – Как это?
- Глупая, - нахмурилась Каролина, - перестань мучить мальчика, расскажи ему...
- Не стоит спешить, - ответила мама, снимая рубашку; я тут же жадно впился губами в мягкую полноту, - ох, сынок...
Я хотел напомнить ей о вчерашнем обещании, но тут вернулась Николь, неся накрытый поднос, от которого шёл такой дух, что я мигом забыл обо всём остальном. Еда была простой и вкусной.
- Кушайте, - улыбнулась девушка. Потом она посмотрела на мамину грудь, и её взгляд затуманился. – И... отдыхайте.
- Останьтесь с нами, - ответно улыбнулась мама.
- У меня есть ещё дела, - ответила Николь, - но я загляну попозже. Если что понадобится, просите – не стесняйтесь...
Она попятилась к выходу, изображая острое нежелание уходить. Мама послала ей воздушный поцелуй; когда за Николь закрылась щель, Каролина недовольно произнесла:
- Всего-то триста лет не виделись, а она по-прежнему пускает слюнки на твои прелести.
Мама весело рассмеялась и стала словно моей ровесницей. Мы поели, потом я блаженно вытянулся на тёплых одеялах и закрыл глаза. Мама и Каролина легли рядом, разговаривая шёпотом. Я очень скоро потерял нить их разговора, а ещё через мгновение уснул. Проспал до вечера и проснулся с тяжёлой головой, окружённый тёплыми сумерками. На мгновение вспыхнул в сердце запоздалый страх, но его быстро вытеснило облегчение, когда я вспомнил, где нахожусь, вспомнил преданность в женских глазах. Если здесь мне что-то угрожает, значит, нигде в мире я не найду безопасного места.
Ни мамы, ни Каролины рядом не было. Одиночество никогда не пугало меня, но сейчас я невыносимо захотел, чтобы рядом кто-нибудь был. Я вышел из шатра. Уже темнело. Уже вовсю полыхал огромный костёр, взмывая к темнеющим небесам разноцветными крылами, рассыпающимися яркими искрами. Меня увидели, взяли за руки и потянули к огню. Одна из лесных дев – невысокая, хрупкая шатенка с точёным личиком (из тех, у кого кровь в теле не красная, а голубая) – обняла меня и поцеловала. Когда я сел возле костра, Оксана прижалась щекой к моему виску и прошептала:
- Ничего... если я так посижу?
- ...Нет-нет, - ответил я, - всё в порядке... я не против...
Она улыбнулась. Её улыбка стала шире, когда я робко просунул руку под плащ и коснулся её груди. Под тёплым, шерстяным плащом, который можно использовать как одеяло, женщина была обнажённой, и я чуть не задохнулся от восхищения – таким нежным и шелковистым было её тело.
- Трогай меня, не бойся, - выдохнула лесная дева, - ты можешь делать со мной всё, что пожелаешь, я в полной твоей власти...
Рядом раздались торопливые шаги, и по-детски тонкий голосок торопливо произнёс:
- Господин, ваша мама просила вас прийти...
Я быстро взглянул на Оксану. Она ласково погладила меня по лицу.
- Ступай, родной. Сегодня ты принадлежишь Шанталь, но завтра... и потом... ты – наш!
Когда я вернулся в шатёр, мама сидела возле жаровни, закутавшись в плащ. Я сел рядом и обнял её за плечи. Мама благодарно прижалась ко мне и задрожала.
- Замёрзла? – спросил я.
- Немного, - ответила она, - а ты как? Привык?
- Не совсем ещё. Ты всегда была со мной, всегда любила... а теперь меня любит почти полсотни таких красавиц, что становится страшно.
- Не бойся, глупый! Мы – дочери Лилит, для нас любить тебя такая же естественность, что для тебя дышать. Просто пей нашу любовь, живи ею – и мы будем счастливы...
Она резким движением сбросила плащ и оказалась полностью голой – как любой из ночей, только теперь я уже мог не сдерживать себя: сейчас мама принадлежала мне целиком, и никакие запреты и законы не могли помешать нам вернуть неразрывный союз матери и дитя... Мама поцеловала меня – не так, как целовала обычно, не как сына, но как мужа, как возлюбленного, как хозяина. Она стала торопливо стягивать с меня одежду, награждая поцелуем каждый освобождённый от прикрытия участок тела. Наконец, нас более ничто не разделяет. Осталось сделать последний шаг, чтобы снова стать одним. И мы его сделали. И я... И она...
Мама легла на спину, широко разведя в стороны колени, и я вернулся в её лоно, откуда был незаконно вырван. Не встречая ни малейшего сопротивления, я восстанавливал разрушенную гармонию. Лишь раз мама громко вскрикнула, и я, решив, что делаю больно, хотел немедленно остановиться. Но она уже вцепилась в меня, не желая отпускать. Я вошёл во всю длину и замер, вытянувшись на мягкой, покорной маме. Не было бешеного совокупления, не было вычурных ласк. Слившись в единое целое, мы просто лежали и наслаждались нашим единением. Я думал, в нём больше нет мест для кого бы то ни было, но когда вошла Николь, это не внесло диссонанса и не помешало нам. В темноте она быстро разделась и легла рядом. Я почувствовал её руку на своём лице, вскоре сменившуюся губами. Несколько восхитительных минут мама и Николь делили меня между собой, потом девушка с неменьшим желанием набросилась на мамин ротик. Мама снова вскрикнула, я почувствовал, как по её телу пробегает дрожь, а внутри вдруг стало горячо-горячо...
- Кончила? – шепнул я в темноту. Мама прижалась к моей щеке горящим от стыда и сладкой муки лицом и кивнула. Всё было новым, непривычным, пугающим... Знакомая слабость в основании позвоночника вдруг превратилась в яростный пожар, и я, не сдерживаясь, застонал; казалось, я буду изливаться в мамины глубины, пока во мне не останется ни капли. Мама запищала от восторга и боли и прижала мою голову к своей груди. Каждый удар родного сердца – как рождение звезды на ночном небе...
Рядом нетерпеливо завозилась Николь – она больше не была чужой. Тихо засмеявшись, мама притянула её к нам. Глаза уже привыкли к темноте, так что я мог оценить красоту их поцелуя, уже ничем не сдерживаемого, свободного и прекрасного.
- Госпожа, - тяжело дыша, позвала мама, - господин... любите вашу малышку... делайте с ней что захотите... я в вашей власти...
Снаружи неслышно цвела ночь... Беззвучно цвела наша любовь... Сплетались пальцы, чтобы больше не разжиматься и не отпускать... Сплетались тела, чтобы растворяться друг в друге и забыть о существовании разлук, болей, печалей... Когда сил совсем не осталось, они рассказали мне, что давным-давно жил на земле крошка-ангелочек, которого люди ненавидили и боялись,