Еще одна причина ненавидеть поезда
Еще одна причина ненавидеть поезда
«... отправляется в шесть часов сорок пять минут.» Механический, звенящий голос периодически будил Машу всю ночь. Она, в основном даже не открывая глаза, проверяла на месте ли вещи и снова проваливалась в неглубокий сон. В этот раз было понятно, что уснуть уже не получится. Уставшая спина ныла, затекшие ноги требовали разминки, да и в кистях рук, которые девушка держала в карманах джинс, сжимая телефон, паспорт и ключи, уже чувствовалось неприятное покалывание. Большие часы показывали 6-30. Приведя себя в порядок настолько тщательно, насколько это позволяли условия вокзального туалета, Маша отправилась на поиски места, где можно перекусить. Небольшой фаст-фуд встретил ее калейдоскопом аппетитных запахов, заставивших живот предательски заурчать. Пицца и кофе. Почти как дома. И стул мягкий. После плацкартной полки, деревянных парковых лавочек и пластикового сиденья, на котором она провела ночь, этот стул показался ей царским троном. Удобно, можно заказать еще пиццы, но вокзал уже успел ей опостылеть, да и затекшим мышцам прогулка не помешает.
9-00, до встречи три часа. Три часа. Интересно, четыре года это сколько часов? Они не виделись и не общались 39 534 часа. Неудивительно, что когда телефон заговорил таким знакомым и в то же время очень изменившимся голосом, Маше было трудно поверить в реальность происходящего.
- Привет! Узнаешь? Боже, Маха, у тебя голос совсем не изменился! Кого из наших видишь? С Захаровой общаетесь еще? А я тут Соколова встретила, в супермаркете случайно столкнулись, представь!
Удостоверившись, что не спит и не сошла с ума, Маша сразу поняла - второго шанса не будет. Она должна встретиться с ней, увидеть, что это уже совсем другой человек. Что реальная Юля не имеет ничего общего с той Юлей, которую она помнит. Только так можно наконец успокоить призрак своей первой любви, который все это время жил в самых отдаленных, уже покрытых пылью и паутиной времени, уголках ее памяти. Последнее время этот призрак вел себя тихо, и Маша научилась не обращать на него внимания, но стоило какой-нибудь мелочи пробудить воспоминания, как он начинал громыхать своими цепями и тянуть туда, обратно, в прошлое, где она была одновременно так счастлива и так несчастна.
Как бы ни пыталась Маша, но вспомнить с чего началась их дружба она не могла. Скорее всего они случайно оказались за одной партой, наверное начали болтать о какой-то ерунде и после этого уже всегда сидели вместе. А вот момент, когда дружеская привязанность превратилась в нечто большее, запомнился навсегда. Проснувшись весенним утром, Маша, без особой на то причины, почувствовала, что ей срочно надо увидеть подругу. Если они не встретятся сегодня, то мир станет намного серее и скучнее. В тринадцать лет мысли все еще были по-детски искренни и чисты. «Вот она, настоящая дружба», - думала Маша, млея от счастья, когда во время загородной экскурсии Юля заснула в автобусе, положив голову на ее плечо. Время шло, подруги росли и менялись, менялось и чувство, поселившее в девочке тем весенним утром. Долгими бессонными ночами Маша убеждала себя: «Это дружба, крепкая дружба. Ничем кроме дружбы это быть не может». Друзья скучают, когда долго не видятся, они понимают друг друга без слов, если друг рядом весь мир выглядит по-иному, ярче, осмысленней и интересней. Но вряд ли друзья чувствуют жгучую тяжесть в низу живота от случайно затянувшегося прикосновения, вряд ли у них земля уходит из-под ног от одного взгляда на искреннюю улыбку подруги, и уж точно им не снятся эти странные сны. Девочка отчаянно строила для себя убежище из бесчисленного количества доводов, но никакие аргументы и отговорки не могли устоять перед той бурей незнакомых и таких реальных, ничего реальнее для Маши в этом мире не существовало, чувств. Вскоре прятаться стало негде, не осталось другого выхода, кроме как сказать самой себе, пусть и очень тихо, тише самого осторожного шепота: «Это любовь».
Сначала было страшно - ее пугало, казавшееся тогда очень неприятным и отталкивающим, слово «лесбиянка». Пугала перспектива всю жизнь быть не такой как все, ловить на себе косые, полные неприятия и осуждения взгляды, не выдержать одиночества и в итоге оказаться в психиатрической лечебнице. Позже, когда стало ясно, что изменить себя она не в силах, страх сменился отчаянием. Осознание факта, что это терпкое чувство, от которого веяло одурманивающей свежестью, навсегда останется неразделенным, принесло с собой тоску и ощущение собственной беспомощности. Но стоило Маше увидеть Юлю, услышать ее голос, заглянуть в глаза, как и страх, и грусть, и отчаяние исчезали, оставляя после себя лишь размытый привкус ночных кошмаров.
Для счастья Маше было нужно совсем немного: видеть улыбку подруги, чувствовать ее локоть во время долгих и скучных уроков и часами разговаривать по телефону. Не хватало только одного - возможности искренне сказать Юле, что она значит для нее. Страх разбить дружбу своими же руками останавливал, хотя несколько раз она была очень близка к тому, чтобы плюнув на все, взять ее за руку, и глядя в глаза, произнести эти чертовы три слова. Первый раз это случилось зимой. Та огромная пушистая шапка-ушанка была сшита специально для Юли какими-нибудь волшебными эльфами, которые лучше всех разбираются в том, как подчеркнуть природную красоту и довести ее практически до идеала. Думая так, Маша чувствовала себя полной дурой, но ничего другого ей в голову не пришло. Ледяной статуей замерла она в школьном вестибюле, словно став свидетелем величайшего чуда в истории этой планеты. Юля, явно почувствовав такой пристальный взгляд, повернула голову, в ее глазах на миг мелькнуло удивление - очень уж странным было выражение лица подруги, но уже в следующую секунду она улыбалась своей привычной улыбкой. Следующий раз это произошло в бассейне. В душевой они заняли кабинки, располагавшиеся друг напротив друга, и взгляд ежесекундно упирался в фигуру обнаженной подруги. Сердце у Маши билось настолько быстро и неровно, что было невозможно понять, от чего же она умрет раньше - от инфаркта, или от взрыва этого раскаленного шара, который разрастался у нее в животе. Из головы в миг улетучились все мысли, как самые невинные, так и самые откровенные. Делаешь всего лишь три шага, касаешься ее плеча, она повернется к тебе и останется просто сказать ей правду. Что будет потом? Вот как раз и узнаешь. Но эти три шага Маша сделать не смогла. Или не захотела. И наконец, на шестнадцатом дне рождения Юли произошло то, что Маша запомнит на всю оставшуюся жизнь. Одноклассники и друзья разошлись, и они вдвоем зашли к имениннице домой - Маша оставила там свой рюкзак.
- Тяжелый, - взвесила его Юля в вытянутой руке.
- Блин, вот я дура, - на самом деле, как можно было забыть про то, что тщательно подготавливалось в течение двух недель?
Маша заметила начатую бутылку клубничного ликера в домашнем баре уже давно. Стояла она в дальнем углу, наверняка про нее уже забыли, но осторожность не помешает. Убрав ее в соседний шкаф, Маша ждала, не спросит ли мама, куда это
«... отправляется в шесть часов сорок пять минут.» Механический, звенящий голос периодически будил Машу всю ночь. Она, в основном даже не открывая глаза, проверяла на месте ли вещи и снова проваливалась в неглубокий сон. В этот раз было понятно, что уснуть уже не получится. Уставшая спина ныла, затекшие ноги требовали разминки, да и в кистях рук, которые девушка держала в карманах джинс, сжимая телефон, паспорт и ключи, уже чувствовалось неприятное покалывание. Большие часы показывали 6-30. Приведя себя в порядок настолько тщательно, насколько это позволяли условия вокзального туалета, Маша отправилась на поиски места, где можно перекусить. Небольшой фаст-фуд встретил ее калейдоскопом аппетитных запахов, заставивших живот предательски заурчать. Пицца и кофе. Почти как дома. И стул мягкий. После плацкартной полки, деревянных парковых лавочек и пластикового сиденья, на котором она провела ночь, этот стул показался ей царским троном. Удобно, можно заказать еще пиццы, но вокзал уже успел ей опостылеть, да и затекшим мышцам прогулка не помешает.
9-00, до встречи три часа. Три часа. Интересно, четыре года это сколько часов? Они не виделись и не общались 39 534 часа. Неудивительно, что когда телефон заговорил таким знакомым и в то же время очень изменившимся голосом, Маше было трудно поверить в реальность происходящего.
- Привет! Узнаешь? Боже, Маха, у тебя голос совсем не изменился! Кого из наших видишь? С Захаровой общаетесь еще? А я тут Соколова встретила, в супермаркете случайно столкнулись, представь!
Удостоверившись, что не спит и не сошла с ума, Маша сразу поняла - второго шанса не будет. Она должна встретиться с ней, увидеть, что это уже совсем другой человек. Что реальная Юля не имеет ничего общего с той Юлей, которую она помнит. Только так можно наконец успокоить призрак своей первой любви, который все это время жил в самых отдаленных, уже покрытых пылью и паутиной времени, уголках ее памяти. Последнее время этот призрак вел себя тихо, и Маша научилась не обращать на него внимания, но стоило какой-нибудь мелочи пробудить воспоминания, как он начинал громыхать своими цепями и тянуть туда, обратно, в прошлое, где она была одновременно так счастлива и так несчастна.
Как бы ни пыталась Маша, но вспомнить с чего началась их дружба она не могла. Скорее всего они случайно оказались за одной партой, наверное начали болтать о какой-то ерунде и после этого уже всегда сидели вместе. А вот момент, когда дружеская привязанность превратилась в нечто большее, запомнился навсегда. Проснувшись весенним утром, Маша, без особой на то причины, почувствовала, что ей срочно надо увидеть подругу. Если они не встретятся сегодня, то мир станет намного серее и скучнее. В тринадцать лет мысли все еще были по-детски искренни и чисты. «Вот она, настоящая дружба», - думала Маша, млея от счастья, когда во время загородной экскурсии Юля заснула в автобусе, положив голову на ее плечо. Время шло, подруги росли и менялись, менялось и чувство, поселившее в девочке тем весенним утром. Долгими бессонными ночами Маша убеждала себя: «Это дружба, крепкая дружба. Ничем кроме дружбы это быть не может». Друзья скучают, когда долго не видятся, они понимают друг друга без слов, если друг рядом весь мир выглядит по-иному, ярче, осмысленней и интересней. Но вряд ли друзья чувствуют жгучую тяжесть в низу живота от случайно затянувшегося прикосновения, вряд ли у них земля уходит из-под ног от одного взгляда на искреннюю улыбку подруги, и уж точно им не снятся эти странные сны. Девочка отчаянно строила для себя убежище из бесчисленного количества доводов, но никакие аргументы и отговорки не могли устоять перед той бурей незнакомых и таких реальных, ничего реальнее для Маши в этом мире не существовало, чувств. Вскоре прятаться стало негде, не осталось другого выхода, кроме как сказать самой себе, пусть и очень тихо, тише самого осторожного шепота: «Это любовь».
Сначала было страшно - ее пугало, казавшееся тогда очень неприятным и отталкивающим, слово «лесбиянка». Пугала перспектива всю жизнь быть не такой как все, ловить на себе косые, полные неприятия и осуждения взгляды, не выдержать одиночества и в итоге оказаться в психиатрической лечебнице. Позже, когда стало ясно, что изменить себя она не в силах, страх сменился отчаянием. Осознание факта, что это терпкое чувство, от которого веяло одурманивающей свежестью, навсегда останется неразделенным, принесло с собой тоску и ощущение собственной беспомощности. Но стоило Маше увидеть Юлю, услышать ее голос, заглянуть в глаза, как и страх, и грусть, и отчаяние исчезали, оставляя после себя лишь размытый привкус ночных кошмаров.
Для счастья Маше было нужно совсем немного: видеть улыбку подруги, чувствовать ее локоть во время долгих и скучных уроков и часами разговаривать по телефону. Не хватало только одного - возможности искренне сказать Юле, что она значит для нее. Страх разбить дружбу своими же руками останавливал, хотя несколько раз она была очень близка к тому, чтобы плюнув на все, взять ее за руку, и глядя в глаза, произнести эти чертовы три слова. Первый раз это случилось зимой. Та огромная пушистая шапка-ушанка была сшита специально для Юли какими-нибудь волшебными эльфами, которые лучше всех разбираются в том, как подчеркнуть природную красоту и довести ее практически до идеала. Думая так, Маша чувствовала себя полной дурой, но ничего другого ей в голову не пришло. Ледяной статуей замерла она в школьном вестибюле, словно став свидетелем величайшего чуда в истории этой планеты. Юля, явно почувствовав такой пристальный взгляд, повернула голову, в ее глазах на миг мелькнуло удивление - очень уж странным было выражение лица подруги, но уже в следующую секунду она улыбалась своей привычной улыбкой. Следующий раз это произошло в бассейне. В душевой они заняли кабинки, располагавшиеся друг напротив друга, и взгляд ежесекундно упирался в фигуру обнаженной подруги. Сердце у Маши билось настолько быстро и неровно, что было невозможно понять, от чего же она умрет раньше - от инфаркта, или от взрыва этого раскаленного шара, который разрастался у нее в животе. Из головы в миг улетучились все мысли, как самые невинные, так и самые откровенные. Делаешь всего лишь три шага, касаешься ее плеча, она повернется к тебе и останется просто сказать ей правду. Что будет потом? Вот как раз и узнаешь. Но эти три шага Маша сделать не смогла. Или не захотела. И наконец, на шестнадцатом дне рождения Юли произошло то, что Маша запомнит на всю оставшуюся жизнь. Одноклассники и друзья разошлись, и они вдвоем зашли к имениннице домой - Маша оставила там свой рюкзак.
- Тяжелый, - взвесила его Юля в вытянутой руке.
- Блин, вот я дура, - на самом деле, как можно было забыть про то, что тщательно подготавливалось в течение двух недель?
Маша заметила начатую бутылку клубничного ликера в домашнем баре уже давно. Стояла она в дальнем углу, наверняка про нее уже забыли, но осторожность не помешает. Убрав ее в соседний шкаф, Маша ждала, не спросит ли мама, куда это