сгорая в огне сросшейся плоти...
- Почему вы тогда ушли?

Они лежали на траве. Над ними вздымалось небо с холодными белыми звездами.

Вначале Липатов не понял.
- Что? - переспросил он, внезапно холодея.
- Почему ушли тогда? Лысых не любите?

Он молчал, вжимаясь в землю.
- Брили меня потому, что лейкемию лечили. Меня вообще хоронить хотели. Но вылечили зачем-то... Густик здорово помог... то есть роды.
- Густик? - чужим голосом отозвался Липатов.
- Я его так назвала: Август. Потому что ведь мы с вами в августе это самое... А теперь прощайте.
- Что?!
- Как вы ушли, так и я сейчас уйду.
- Подожди, - он схватил ее за ногу. - Я знаю, где ты живешь.
- Ну и что? Я с мамой, папой. Хотите с ними познакомиться?

Прежде чем озадаченный Липатов раскрыл рот, она ловко вывернулась, вскочила и убежала. Голышом.

Липатов с трудом встал, постоял на месте, затем пошел вслед за ней, преоделевая звон в ушах.

Ее не было видно, и он уже вышел к самому домику, когда услышал ее голос:
- Пап, отвернись! Я тут голая купалась, и представляешь - кто-то одежду спер. Пришлось вот такой вот красивой идти...

Из домика донеслись охи и причитания. Выругавшись, Липатов побрел домой.

Ему не удалось заснуть, несмотря на секс перед сном, и впервые в жизни он провел ночь в прогулках из угла в угол.

***

Все утро он искал ее, изжарившись на солнце, и нашел только к обеду. Она была с родителями, и Липатов ходил за ней, как шпик, чертыхаясь про себя и вслух.

Часам к пяти родители слиняли, оставив ее с Густиком на пляже, и Липатов, потоптавшись, ринулся к ней.
- Привет! - изобразил он картинную улыбку. - Вот пришел сказать тебе спасибо.
- За что? - подняла она серебристые брови.
- Как за что? Мне было очень хорошо с тобой. Я получил огромное удовольст...
- Я знаю.
- Слушай, а давай познакомимся. Столько лет знаем друг друга, и до сих пор... Смешно. Меня Жорой зовут...
- Жора? Он же Гога, он же Гоша?... А меня - Девочка На Четвереньках.
- Длинноватое имя, - Липатов попытался рассмеяться.
- Ага... Густик, Густинька, смотри, какая волна! Ой, смотри-смотри! Ууууух!..
- Ыыиих! - басом повторил Густинька.

Она играла с с ним, не обращая никакого внимания на Липатова. Тот пытался какое-то время внедриться в их игры, но получалось фальшиво до неприличия, и он отошел, как побитая собака.

Матернувшись, он с разбегу вбежал в море. Проплыв метров пятьдесят - за буну и обратно - выполз, просоленный и злой, на берег. Девушки с Густинькой там не было.

Он нашел их в ее домике, когда уже стемнело. Подговорив прохожего мальчишку позвать ее, он зашел за куст, не веря в успех своей затеи. Но она вышла, и Липатов сразу бросился к ней.
- Послушай, - начал он, тяжело дыша, - я... я...
- Ну что? - она уставилась на него. - Ну что вы от меня хотите? Что?
- Я хочу... хочу... просто хочу быть с тобой.

Липатов вдруг понял, что это так, и удивился этому.
- Ну да. Наверно, не «быть с тобой», а «трахаться с тобой»? Пока не найдете в кустах какую-нибудь новенькую...
- А ты не хочешь со мной трахаться, да? Совсем не хочешь, да? - приставал к ней Липатов, не замечая, что кричит.
- Тише вы!..

Она взяла его за руку, потащила за куст и, оглянувшись, сунула его ладонь себе под плавки. Пальцы Липатова окунулись в горячий гель.
- Девочка моя... но почему... - бормотал тот, и вдруг потянул с нее трусы.
- Вы что!... Не здесь... увидят... родители рядом... - шептала она, задыхаясь, но Липатов не слушал и хлюпал ее пиздой, набухшей клейким соком. Другой рукой он влез в ягодицы, дотянулся до пизды, напялив всю промежность на руку, сунул палец в дырку - и стал ворочать рукой, облепленной со всех сторон женской плотью, не переставая массировать другой рукой клитор и складки бутона.

Вся срамота девушки, от ануса до клитора и влагалища, была охвачена этим убийственным массажем, каждый ее миллиметр трогался, щупался, гладился, ласкался, дразнился, щекотался... Девушка выдохнула - «ннннээааахх!» - закусила губу, изогнулась и обмякла, повиснув так, что Липатов еле удержал ее. Руками она вцепилась в Липатова - в его футболку, в плечи, в шею, - бедра ее мотались маховиком, и по руке Липатова текли горячие струи, капая на траву...
- Ну вот... смотри, как хорошо... - бормотал Липатов, когда она, выкончавшись, повисла у него на шее. - Пойдем в парк!
- Нет, - хрипло отзывалась она.
- Пойдем! Ну пойдем! - Он повел ее, обняв за бедра, и она шла за ним, повторяя «нет, нет... « - Подожди... трусы...

Он помог ей натянуть плавки - и потащил за руку в парк. Она покорно плелась за ним, пошатываясь на ходу.

Дойдя до первого же газона, он втащил ее за живую изгородь, обнял - и стал крепко, сильно целовать. Она обвила ему шею руками, отвечая так же крепко и сильно, и через секунду их тела склеились в гнущийся силуэт, с которого слетали черные пятна одежды.

Наконец Липатов повалил ее на спину и впервые залез на нее голышом, впервые влип в нее животом и грудью, впервые окунулся в нее сверху вниз, как в медовую ванну, и впервые терся лобком о ее лобок, шершавый и густой, как мочалка. Его любовница царапала ему спину, как кошка, и молотила пятками траву...

Рядом то и дело топали прохожие, вынуждая любовников сдерживать стоны, холодеть, вжиматься в землю и друг в друга, - но терпеть было нельзя, и Липатов очень быстро влил в нее тугой фонтан блаженства, а потом впервые вылизал ей клитор, да так, что она не смогла сдержаться, и рядом раздалось:
- Где-то в кустах ебутся... Молодец девушка, так держать!

Когда они лежали на траве, рядом протопали сердитые ноги, и Липатов услышал:
- Ну где ее носит? Ребенок не кормлен, вещи не собраны, утром уезжать...
- Ой! - Девушка приподнялась на траве. - Папа. Ищет меня. И Густик голодный...
- Стой! - Липатов схватил ее за руку. - Ты уезжаешь?
- Да.
- Куда?
- Не скажу.

Оглянувшись, она встала.
- Подожди!

Липатов вскочил было за ней, но она придержала его за плечи, и он сел обратно на траву.
- Нет.

Быстро натянув плавки и купальник, она подбежала к живой изгороди... остановилась, вернулась к Липатову, наклонилась, обхватила его голову ладонями, крепко-крепко чмокнула в лоб - и убежала, перемахнув через кусты, как коза.

Липатов долго сидел на траве. Затем, натянув трусы и кое-как собрав остальные шмотки, поплелся домой.

***

С пяти утра он дежурил у ее домика. Когда семейство, груженное чемоданами, авоськами, тентами и Густиком, двинулось к остановке, он выждал время и пошел следом.

Ему удалось сесть в ту же маршрутку. Девушка заметила его, и всю дорогу он просидел, как на иголках. В Симферополе он шел за ними до перрона, смотрел, как девушка кормит Густика грудью, и молился, чтобы случилось хоть что-нибудь.

Дернув какого-то паренька, он вручил ему записку и попросил передать девушке. Записка гласила - «Жду тебя у женского туалета. Буду ждать, пока не придешь».

Ждать пришлось на удивление недолго.
- Ну что, ну что, ну чего тебе? - чуть не плача, говорила ему она, когда пришла. - Ну чего ты меня мучишь?

Она была в белом платье с длинной юбкой до пола. Белая ткань и белые волосы так эффектно оттеняли загоревшую кожу, что на нее все