Зина и Нина
напротив – длинная широкая скамейка с высокой спинкой. На скамейке стоял алюминиевый таз с отжатым свежевыстиранным бельем, и Зина, одетая в пляжный купальник, перекладывала его в большую сумку. Тонкий трикотажный купальник плотно облегал ее фигуру, которая сейчас мне показалась особенно стройной и красивой. Рядом стояла еще одна сумка, тоже со свежевыстиранным бельем. Нинина, как я понял.
- Чего вы так долго, девчонки?
- А куда спешить? Нужно было подождать, чтобы никто не заметил, что мы ...тут с тобой вместе.
- Ну и что, что вместе? Вы тут стирали, я вижу, а я там маялся, читать книгу устал. Глаза болят.
- Ты же так читать любишь! - сострила Зина.
- Не здесь.
- Ладно, раздевайся. Мыться будешь в самой дальней кабинке. А мы с Нинкой – в первой вдвоем.
- А вы что, до сих пор еще не выкупались?
- Конечно же, нет. Нам постирать еще надо было. Вон сколько настирали. Только управились.
Я вынул мыло, мочалку и кусок пемзы для пяток. Потом сбросил с себя футболку, брюки, повесил их на спинку скамейки и остался в одних трусах. Я сидел в ожидании, что девочки куда-либо выйдут, за что-нибудь спрячутся или хотя бы отвернутся. Но они продолжали непринужденно болтать и только достали мочалки. Я сидел в смущении, не решаясь что-либо сказать, и только искоса подглядывал, как Нина сбросила с себя сарафанчик. Она осталась в синих сатиновых трусиках и лифчике из той же ткани.
- Ну, раздевайся, наконец, и иди в свою кабинку. Или ты в трусах купаешься?
- Да нет… - промямлил я – вы… это, как-нибудь – того….
- Чего, того?
- Зина, он стесняется. Давай пока за дверцы шкафчиков спрячемся.
- Да мы не смотрим на тебя, Генка. Видишь – отвернулись. Давай скорее, а то день кончается.
Я снял трусы, бросил их на скамью, схватил свои моечные принадлежности и побежал в душевую, захлопнув за собой набухшую от сырости дверь. А вслед я услышал визг и хихиканье девчонок.
Каждая душевая кабина была окружена с трех сторон стенами из мраморной крошки. Слева была расположена скамейка под двумя кранами – с горячей и холодной водой, а напротив – скамья для мытья.
Я набрал в тазик кипятку и ошпарил им скамейку. Потом, наполнив тазик водой терпимой температуры, начал мыть голову. Днепровская вода мягкая. Я намылил голову и стал ополаскивать ее в тазике.
Было слышно, как хлопнула дверь, и в моечную с хохотом и визгом влетели девчонки. Мне стало не по себе, и я, уже успев помыть голову, намыливал мочалку. Девчонки открыли душ, начали переговариваться, визжать и греметь тазиками. Их голоса гулко отдавались в пустой душевой.
Не зная, как себя вести, я начал усиленно намыливаться и ополаскиваться под душем. Помещение наполнилось паром и шумом душевых струй. Я уже заканчивал купание, когда Зина окликнула меня:
- Генка!
- Чего тебе?
- Тебе нравится твое имя?
- Да так, имя, как имя. А что?
- А я свое имя ненавижу.
- Это еще почему?
- Такое противное! И коз, когда гонят с пастбища, кличут: «Зинка! Зинка!» или «Нинка! Нинка!».
- И нет, Нинки я там не слышала, - запротестовала Нина. – Маньки, Аньки, Симки, Машки. А Нинок нет.
- Нет, есть! Я слышала!
- Да бросьте вы, девочки! Хорошие имена у вас у обеих.
Шумел душ. Девочки громыхали тазиками, фыркали, как кошки, хохотали, взвизгивали. Я стоял под душем, испытывая все большее возбуждение и не смел отвернуть лицо от стенки – вдруг кто из них случайно заглянет в мою кабинку! А душ был великолепен. Мощные теплые струи ополаскивали мое тело и делали обстановку еще более сексуальной.
- Геночка, спинку помыть? – провизжала Зина.
- Нет, я уже помыл!
- Что же ты так поспешил? А мы вот хотели в четыре руки, как в клубе на пианино две тетки играли!
- Поздно вспомнили, я уже почти помылся.
- А мы – нет! Нам вот спинки некому помыть.
- Друг другу и мойте.
- Да нет, здесь мужская сила требуется. Зайди к нам!
И черт меня дернул сразу с двумя идти! Вот так и будут теперь издеваться. Вот бы спровадить одну из них! С другой бы я нашел, что делать. Пожалуй, с Зиночкой было бы предпочтительнее!
- Как же я двоих вас сразу мыть буду? По очереди, что ли!
- Ладно, я пока выйду. Иди, мой Нинку! Ха-ха-ха!
Я слышал, как взвизгнув, Зина выбежала из моечной. Когда за нею глухо хлопнула дверь, я весь напрягся. Нужно было идти, раз обещал. Но смущение мое было столь сильно, что я сидел, оцепенев.
- Ну, ты идешь, Генка? – спросила Нина каким-то не своим голосом.
- Да, иду!
Я поднялся со скамейки в надежде на то, что сейчас что-либо случится и мне не нужно будет идти к ней в кабину. Но вокруг только шумел душ.
- Мочалку я уже намылила. Давай же, Генка!
Я встал и, прикрывая руками окаменевший член, торчащий словно сук на дереве, вошел в девчоночью кабину. В тумане лицом книзу, опершись обеими руками на скамейку из мраморной крошки, чуть раздвинув ноги, стояла Нина. У меня потемнело в глазах от возбуждения. Но она спокойно сказала:
- Ну, мой же. Возьми мочалку – лежит на скамейке. Я взял. Член стоял, как палка. Боясь коснуться им Нининого тела, я начал елозить ею по спине девочки.
- Да сильнее ты, Генка! Моя мама – и та крепче трет.
Я понимал, что она может видеть из-под ног мой торчащий член и смущался от этого еще больше. Но мочалку взял обеими руками и начал тереть движениями от ягодиц до шеи и обратно. Порой член ложился в аккурат меж ее ягодиц, мне становилось дурно и я шарахался назад. Подобной пытки я еще не испытывал. Еще несколько таких качаний, и я опозорюсь – брызнет сперма. Но Нина стояла, словно ничего не замечая и постанывая от удовольствия.
- Ой, как хорошо! Что значит мужская сила! Сильнее! Энергичнее! Размашистее! - и она двигала корпусом в такт моим движениям.
С шумом распахнув дверь, в душевую влетела Зина.
- Ну, как моетесь? Ха-ха-ха!
Боковым зрением я видел ее стройную фигурку с небольшими красивыми грудками и черным треугольничком темных волос на лобке. Хотелось кинуться к ней, прижать к себе и сделать то, о чем до сих пор мог только мечтать.
- Подожди, сейчас домою. Куда спешить? – сказал я, еле ворочая пересохшим от возбуждения языком и стараясь не смотреть в ее сторону.
Зина подскочила и, взвизгнув, толкнула меня на Нину. Та тоже завизжалала, когда я буквально навалился на нее, а член и яйца оказались между ее ягодиц.
- Зинка, что ты делаешь, дурочка! Как тебе не стыдно, бессовестная! А-а-а… ха-ха-ха!
Нина разогнулась и повернулась ко мне лицом. Я не знал, куда девать глаза от смущения и отвернулся, чтобы уйти в свою кабину. Но передо мной, хохоча, стояла Зина.
- А я все вижу! А я все вижу! Ишь, какой он у тебя! Стоит! Смотри, Нинка!
- Я уже видела. Большой!
«Что бы ты сказала, если бы увидела у Валерки Чалого»! – подумал я. Но промолчал и продолжал стоять в нерешительности, уже не пытаясь прикрыться. Нина перешла на Зинину сторону, и теперь они обе стояли, с нескрываемым интересом рассматривая мой член. Мое смущение стало неожиданно проходить. Я выпятил вперед свое достоинство и улыбался.
- Правда, большой, - подтвердила Зина. - А стоит почему?
- Потому, что вы здесь, голые притом.
- А я думала, что он висит все время, как у маленьких.
- У маленьких тоже стоит, когда возбуждены, -
- Чего вы так долго, девчонки?
- А куда спешить? Нужно было подождать, чтобы никто не заметил, что мы ...тут с тобой вместе.
- Ну и что, что вместе? Вы тут стирали, я вижу, а я там маялся, читать книгу устал. Глаза болят.
- Ты же так читать любишь! - сострила Зина.
- Не здесь.
- Ладно, раздевайся. Мыться будешь в самой дальней кабинке. А мы с Нинкой – в первой вдвоем.
- А вы что, до сих пор еще не выкупались?
- Конечно же, нет. Нам постирать еще надо было. Вон сколько настирали. Только управились.
Я вынул мыло, мочалку и кусок пемзы для пяток. Потом сбросил с себя футболку, брюки, повесил их на спинку скамейки и остался в одних трусах. Я сидел в ожидании, что девочки куда-либо выйдут, за что-нибудь спрячутся или хотя бы отвернутся. Но они продолжали непринужденно болтать и только достали мочалки. Я сидел в смущении, не решаясь что-либо сказать, и только искоса подглядывал, как Нина сбросила с себя сарафанчик. Она осталась в синих сатиновых трусиках и лифчике из той же ткани.
- Ну, раздевайся, наконец, и иди в свою кабинку. Или ты в трусах купаешься?
- Да нет… - промямлил я – вы… это, как-нибудь – того….
- Чего, того?
- Зина, он стесняется. Давай пока за дверцы шкафчиков спрячемся.
- Да мы не смотрим на тебя, Генка. Видишь – отвернулись. Давай скорее, а то день кончается.
Я снял трусы, бросил их на скамью, схватил свои моечные принадлежности и побежал в душевую, захлопнув за собой набухшую от сырости дверь. А вслед я услышал визг и хихиканье девчонок.
Каждая душевая кабина была окружена с трех сторон стенами из мраморной крошки. Слева была расположена скамейка под двумя кранами – с горячей и холодной водой, а напротив – скамья для мытья.
Я набрал в тазик кипятку и ошпарил им скамейку. Потом, наполнив тазик водой терпимой температуры, начал мыть голову. Днепровская вода мягкая. Я намылил голову и стал ополаскивать ее в тазике.
Было слышно, как хлопнула дверь, и в моечную с хохотом и визгом влетели девчонки. Мне стало не по себе, и я, уже успев помыть голову, намыливал мочалку. Девчонки открыли душ, начали переговариваться, визжать и греметь тазиками. Их голоса гулко отдавались в пустой душевой.
Не зная, как себя вести, я начал усиленно намыливаться и ополаскиваться под душем. Помещение наполнилось паром и шумом душевых струй. Я уже заканчивал купание, когда Зина окликнула меня:
- Генка!
- Чего тебе?
- Тебе нравится твое имя?
- Да так, имя, как имя. А что?
- А я свое имя ненавижу.
- Это еще почему?
- Такое противное! И коз, когда гонят с пастбища, кличут: «Зинка! Зинка!» или «Нинка! Нинка!».
- И нет, Нинки я там не слышала, - запротестовала Нина. – Маньки, Аньки, Симки, Машки. А Нинок нет.
- Нет, есть! Я слышала!
- Да бросьте вы, девочки! Хорошие имена у вас у обеих.
Шумел душ. Девочки громыхали тазиками, фыркали, как кошки, хохотали, взвизгивали. Я стоял под душем, испытывая все большее возбуждение и не смел отвернуть лицо от стенки – вдруг кто из них случайно заглянет в мою кабинку! А душ был великолепен. Мощные теплые струи ополаскивали мое тело и делали обстановку еще более сексуальной.
- Геночка, спинку помыть? – провизжала Зина.
- Нет, я уже помыл!
- Что же ты так поспешил? А мы вот хотели в четыре руки, как в клубе на пианино две тетки играли!
- Поздно вспомнили, я уже почти помылся.
- А мы – нет! Нам вот спинки некому помыть.
- Друг другу и мойте.
- Да нет, здесь мужская сила требуется. Зайди к нам!
И черт меня дернул сразу с двумя идти! Вот так и будут теперь издеваться. Вот бы спровадить одну из них! С другой бы я нашел, что делать. Пожалуй, с Зиночкой было бы предпочтительнее!
- Как же я двоих вас сразу мыть буду? По очереди, что ли!
- Ладно, я пока выйду. Иди, мой Нинку! Ха-ха-ха!
Я слышал, как взвизгнув, Зина выбежала из моечной. Когда за нею глухо хлопнула дверь, я весь напрягся. Нужно было идти, раз обещал. Но смущение мое было столь сильно, что я сидел, оцепенев.
- Ну, ты идешь, Генка? – спросила Нина каким-то не своим голосом.
- Да, иду!
Я поднялся со скамейки в надежде на то, что сейчас что-либо случится и мне не нужно будет идти к ней в кабину. Но вокруг только шумел душ.
- Мочалку я уже намылила. Давай же, Генка!
Я встал и, прикрывая руками окаменевший член, торчащий словно сук на дереве, вошел в девчоночью кабину. В тумане лицом книзу, опершись обеими руками на скамейку из мраморной крошки, чуть раздвинув ноги, стояла Нина. У меня потемнело в глазах от возбуждения. Но она спокойно сказала:
- Ну, мой же. Возьми мочалку – лежит на скамейке. Я взял. Член стоял, как палка. Боясь коснуться им Нининого тела, я начал елозить ею по спине девочки.
- Да сильнее ты, Генка! Моя мама – и та крепче трет.
Я понимал, что она может видеть из-под ног мой торчащий член и смущался от этого еще больше. Но мочалку взял обеими руками и начал тереть движениями от ягодиц до шеи и обратно. Порой член ложился в аккурат меж ее ягодиц, мне становилось дурно и я шарахался назад. Подобной пытки я еще не испытывал. Еще несколько таких качаний, и я опозорюсь – брызнет сперма. Но Нина стояла, словно ничего не замечая и постанывая от удовольствия.
- Ой, как хорошо! Что значит мужская сила! Сильнее! Энергичнее! Размашистее! - и она двигала корпусом в такт моим движениям.
С шумом распахнув дверь, в душевую влетела Зина.
- Ну, как моетесь? Ха-ха-ха!
Боковым зрением я видел ее стройную фигурку с небольшими красивыми грудками и черным треугольничком темных волос на лобке. Хотелось кинуться к ней, прижать к себе и сделать то, о чем до сих пор мог только мечтать.
- Подожди, сейчас домою. Куда спешить? – сказал я, еле ворочая пересохшим от возбуждения языком и стараясь не смотреть в ее сторону.
Зина подскочила и, взвизгнув, толкнула меня на Нину. Та тоже завизжалала, когда я буквально навалился на нее, а член и яйца оказались между ее ягодиц.
- Зинка, что ты делаешь, дурочка! Как тебе не стыдно, бессовестная! А-а-а… ха-ха-ха!
Нина разогнулась и повернулась ко мне лицом. Я не знал, куда девать глаза от смущения и отвернулся, чтобы уйти в свою кабину. Но передо мной, хохоча, стояла Зина.
- А я все вижу! А я все вижу! Ишь, какой он у тебя! Стоит! Смотри, Нинка!
- Я уже видела. Большой!
«Что бы ты сказала, если бы увидела у Валерки Чалого»! – подумал я. Но промолчал и продолжал стоять в нерешительности, уже не пытаясь прикрыться. Нина перешла на Зинину сторону, и теперь они обе стояли, с нескрываемым интересом рассматривая мой член. Мое смущение стало неожиданно проходить. Я выпятил вперед свое достоинство и улыбался.
- Правда, большой, - подтвердила Зина. - А стоит почему?
- Потому, что вы здесь, голые притом.
- А я думала, что он висит все время, как у маленьких.
- У маленьких тоже стоит, когда возбуждены, -