Серый Волк и Красная Шапочка. (по мотивам сказки Ш. Перро)
старушечий халат, напялил чепчик, нацепил очки и юркнул в кровать бабушки, до подбородка натянув одеяло.
В дверях зазвенел колокольчик. Молодой человек, изменив голос на скрипучий старушечий, спросил:
— Кто там?
— Это я, Луиза.
— Там открыто, дитя моё. Заходи.
Дверь открылась и перед мнимой бабушкой предстала хорошенькая внучка. Она всё ещё не опомнилась от случившегося, её личико пылало, а все мысли были о Волке.
— Бабушка, ты так больна, что весь день лежишь? — обеспокоенно спросила Луиза и присела на край кровати.
— Да, дитя моё, — грубым не своим голосом отвечала «бабушка».
— Бедная! У тебя такой грубый голос!
— Да, я простыла ужасно... Как я рада, что ты пришла ко мне, девочка! Ведь ты поухаживаешь за своей бедной бабушкой?
— Конечно, бабуленька! — девушка весело улыбнулась и стала разбирать корзинку.
— Ах, деточка, оставь ты эту корзинку! — простонала «бабушка». — У меня сильный жар, меня трясёт в ознобе...
— Сейчас я согрею грелку, — Луиза метнулась в сторону кухни.
Но «бабушка» остановила её:
— Да не поможет мне грелка! Лучше вот что... Скинь платьице и приляг ко мне... Согрей меня...
Луизе не понравилась идея бабушки: ей совсем не хотелось лезть в жаркую постель в этот душный вечер. Но Красная Шапочка была послушной девочкой и она быстренько скинула платьице и чулочки, оставшись в белой нижней юбочке и беленьком, украшенном кружевом, корсете. Она уже было хотела прилечь рядом с бабушкой, но та вдруг закашлявшись, уже совсем не своим голосом прохрипела:
— Не будь глупой, дитя! Сними вообще всё... Мне нужно чувствовать тепло твоей кожи, а не шуршащие накрахмаленные кружева!
Вздохнув, стоя у самой кровати, Луиза принялась медленно снимать остатки одежды. Корсет скрывал две прелестные небольшие башенки, высоко приподнятые и кругленькие, увенчанные маленькими марципановыми шариками. Тонюсенькой талии совсем не требовалась корсетная затяжка. Спереди она перетекала в плоский животик с крошечной ямочкой, а сзади в упругие округлости с бархатистой кожицей. Точёные ножки оканчивались изящными щиколотками и маленькими, абсолютно детскими ступнями. А между ножками... между ножками пряталось крошечное, лишённое растительности местечко, напоминающее изящный пирожок со щелочкой в серединке. Так и хотелось взять его в ротик и ощутить его вкус.
Когда одежда упала к ногам Луизы, из кровати донёсся невнятный звук, словно бабушка решила отправиться на небеса.
— Бабуленька! — девушка в испуге бросилась к бабушке и склонилась над ней.
Упругие пирамидки повисли над самым «бабушкиным» лицом. Казалось, старушка умирает.
— Я сейчас, дорогая бабуленька! — приподняв одеяло, девушка пристроилась на самый краешек кровати и вытянулась вдоль горячего тела «бабушки».
Её сразу поразило, что бабушка гораздо выше её ростом. Кругленькая, похожая на колобок старушка сейчас была длинноногой, высокой и... куда-то делся её живот! А ещё между её мускулистыми ногами размещалось нечто... нечто, чего у бабушки уж точно быть никак не могло... «Может... я просто не знала, что моя бабуля... немного не такая?», — подумала Луиза и вздрогнула от этой мысли.
— Что с тобой, деточка? — прохрипела «старушка». — Что ты лежишь, как неживая, обними свою бабушку...
— Бабушка, — прошептала Луиза, — а... почему ты такая большая?
— Большая?... Не говори глупостей, дитя моё! Всю жизнь такая была... Просто одежда... часто бывает обманчива, — объяснила «бабушка» и вдруг сильными руками чуть приподняла внучку и придвинула её ближе к себе.
— Ооо, бабуленька, мне кажется, тебе гораздо легче, ты... такая сильная, — изумлённым взглядом, краснея, Луиза уставилась в глаза «бабушке».
Очки съехали, и Луиза увидела знакомый серый цвет. Она онемела. А Волк — это был именно он — рассмеялся и сорвал с головы старушечий чепец.
— Отпусти меня! Я закричу! — прошептала Луиза.
— Кричи, деточка, — ухмыльнулся он, — кричи, если... сможешь.
И вдруг впился в её губки. Луиза стала вырываться, но он сжал её, словно в тисках, и стал целовать настойчивее. Неожиданно Луиза поняла, что совсем не хочет вырываться. Её словно уносило в каком-то вихре, приподняло, закружило, закачало. Дыхание сбивалось, то учащаясь, то останавливаясь вообще. Бедная девушка застонала, совершенно теряя волю и остатки рассудительности.
А губы Этьена вдруг заскользили по её шейке и — о, ужас! — стали осыпать поцелуями её упругие пирамидки. Зелёные глаза расширились на пол-лица. «Неужели... он хочет меня съесть?! — едва не теряя сознание, подумала она. — Ведь за что-то же его прозвали Серым Волком... Вдруг он съедает своих жертв?» Но спустя мгновение она решила: «Нет, пожалуй, он же... делает мне так приятно... Кажется, он просто ласкает меня». И Луиза мурлыкнула что-то нечленораздельное, расплываясь в улыбке.
Но почему же матушка категорически запрещала ей целоваться с молодыми людьми? Мать говорила, что должно быть больно... А ей сейчас так хорошо!..
— Мммм, до чего же ты сладенькая, детка... — выдохнул Этьен хриплым голосом. — В жизни не пробовал ничего нежнее твоих прелестей! Златовласочка моя маленькая!
От его поцелуев и этих слов голова у Луизы закружилась ещё больше, по телу стали пробегать горячие волны. Она вдруг с удивлением и тревогой поняла, что внизу, между ножками стало влажно. Она почувствовала, как по бёдрам пробежала капелька. «О, как это не вовремя, — встревожилась Луиза, — должно же было начаться недели через две... Как стыдно!»
Внезапно его рука медленно опустилась ей между ножек, его пальцы стали щекотать её там, потеребливать, раздвигать щелочку.
— Ооо, твой пирожок совсем мокренький, — улыбнулся Этьен и провёл пальцем по её ротику, — попробуй.
А потом вновь поцеловал сочные губки на смущённом личике.
Луиза поняла, что эта влага не кровь. Едва он пощекотал её в сокровенном месте, она ощутила, что «пирожок» буквально загорелся, истекая расплавленной смолой. Она застонала и, выгибаясь, сильно прижалась к Волку.
И вдруг, привстав на колени, Этьен высоко задрал её ножки и положил их себе на плечи. Её горящая тайна раскинулась прямо перед ним. Зелёные глаза испуганно расширились, наполняясь слезами.
— Тсс, — он широко улыбнулся, — сейчас твой милый пирожок я сделаю кексиком... Это почти не больно. Доверься мне, детка... Будь послушной! Тебе понравится!
Он склонился лицом к «пирожку» и лизнул его. Луиза вскрикнула, из глаз полились слёзы. И она закрыла глаза от охватившего её страха. Этьен вдруг провёл чем-то по её местечку и надавил чем-то толстым и горячим. Луиза вновь вскрикнула, на этот раз от боли. Внезапно она ощутила, что это толстое и горячее мягко проскользнуло внутрь неё, заполнило её собой. Это было так непривычно... На миг Луизе стало страшно, но потом она почувствовала, как Этьен стал двигать этим, чуть ударяя её, скользя внутри «пирожка». И чем больше он двигал, тем сильнее было её желание пропускать это внутрь себя.
— Этьен... — выдохнула она с улыбкой, отдаваясь его власти.
В этот момент, когда вздрагивающий Волк всё ускоряя ритм, овладевал Луизой, в комнату вернулась бабушка. Увидев на своей кровати
В дверях зазвенел колокольчик. Молодой человек, изменив голос на скрипучий старушечий, спросил:
— Кто там?
— Это я, Луиза.
— Там открыто, дитя моё. Заходи.
Дверь открылась и перед мнимой бабушкой предстала хорошенькая внучка. Она всё ещё не опомнилась от случившегося, её личико пылало, а все мысли были о Волке.
— Бабушка, ты так больна, что весь день лежишь? — обеспокоенно спросила Луиза и присела на край кровати.
— Да, дитя моё, — грубым не своим голосом отвечала «бабушка».
— Бедная! У тебя такой грубый голос!
— Да, я простыла ужасно... Как я рада, что ты пришла ко мне, девочка! Ведь ты поухаживаешь за своей бедной бабушкой?
— Конечно, бабуленька! — девушка весело улыбнулась и стала разбирать корзинку.
— Ах, деточка, оставь ты эту корзинку! — простонала «бабушка». — У меня сильный жар, меня трясёт в ознобе...
— Сейчас я согрею грелку, — Луиза метнулась в сторону кухни.
Но «бабушка» остановила её:
— Да не поможет мне грелка! Лучше вот что... Скинь платьице и приляг ко мне... Согрей меня...
Луизе не понравилась идея бабушки: ей совсем не хотелось лезть в жаркую постель в этот душный вечер. Но Красная Шапочка была послушной девочкой и она быстренько скинула платьице и чулочки, оставшись в белой нижней юбочке и беленьком, украшенном кружевом, корсете. Она уже было хотела прилечь рядом с бабушкой, но та вдруг закашлявшись, уже совсем не своим голосом прохрипела:
— Не будь глупой, дитя! Сними вообще всё... Мне нужно чувствовать тепло твоей кожи, а не шуршащие накрахмаленные кружева!
Вздохнув, стоя у самой кровати, Луиза принялась медленно снимать остатки одежды. Корсет скрывал две прелестные небольшие башенки, высоко приподнятые и кругленькие, увенчанные маленькими марципановыми шариками. Тонюсенькой талии совсем не требовалась корсетная затяжка. Спереди она перетекала в плоский животик с крошечной ямочкой, а сзади в упругие округлости с бархатистой кожицей. Точёные ножки оканчивались изящными щиколотками и маленькими, абсолютно детскими ступнями. А между ножками... между ножками пряталось крошечное, лишённое растительности местечко, напоминающее изящный пирожок со щелочкой в серединке. Так и хотелось взять его в ротик и ощутить его вкус.
Когда одежда упала к ногам Луизы, из кровати донёсся невнятный звук, словно бабушка решила отправиться на небеса.
— Бабуленька! — девушка в испуге бросилась к бабушке и склонилась над ней.
Упругие пирамидки повисли над самым «бабушкиным» лицом. Казалось, старушка умирает.
— Я сейчас, дорогая бабуленька! — приподняв одеяло, девушка пристроилась на самый краешек кровати и вытянулась вдоль горячего тела «бабушки».
Её сразу поразило, что бабушка гораздо выше её ростом. Кругленькая, похожая на колобок старушка сейчас была длинноногой, высокой и... куда-то делся её живот! А ещё между её мускулистыми ногами размещалось нечто... нечто, чего у бабушки уж точно быть никак не могло... «Может... я просто не знала, что моя бабуля... немного не такая?», — подумала Луиза и вздрогнула от этой мысли.
— Что с тобой, деточка? — прохрипела «старушка». — Что ты лежишь, как неживая, обними свою бабушку...
— Бабушка, — прошептала Луиза, — а... почему ты такая большая?
— Большая?... Не говори глупостей, дитя моё! Всю жизнь такая была... Просто одежда... часто бывает обманчива, — объяснила «бабушка» и вдруг сильными руками чуть приподняла внучку и придвинула её ближе к себе.
— Ооо, бабуленька, мне кажется, тебе гораздо легче, ты... такая сильная, — изумлённым взглядом, краснея, Луиза уставилась в глаза «бабушке».
Очки съехали, и Луиза увидела знакомый серый цвет. Она онемела. А Волк — это был именно он — рассмеялся и сорвал с головы старушечий чепец.
— Отпусти меня! Я закричу! — прошептала Луиза.
— Кричи, деточка, — ухмыльнулся он, — кричи, если... сможешь.
И вдруг впился в её губки. Луиза стала вырываться, но он сжал её, словно в тисках, и стал целовать настойчивее. Неожиданно Луиза поняла, что совсем не хочет вырываться. Её словно уносило в каком-то вихре, приподняло, закружило, закачало. Дыхание сбивалось, то учащаясь, то останавливаясь вообще. Бедная девушка застонала, совершенно теряя волю и остатки рассудительности.
А губы Этьена вдруг заскользили по её шейке и — о, ужас! — стали осыпать поцелуями её упругие пирамидки. Зелёные глаза расширились на пол-лица. «Неужели... он хочет меня съесть?! — едва не теряя сознание, подумала она. — Ведь за что-то же его прозвали Серым Волком... Вдруг он съедает своих жертв?» Но спустя мгновение она решила: «Нет, пожалуй, он же... делает мне так приятно... Кажется, он просто ласкает меня». И Луиза мурлыкнула что-то нечленораздельное, расплываясь в улыбке.
Но почему же матушка категорически запрещала ей целоваться с молодыми людьми? Мать говорила, что должно быть больно... А ей сейчас так хорошо!..
— Мммм, до чего же ты сладенькая, детка... — выдохнул Этьен хриплым голосом. — В жизни не пробовал ничего нежнее твоих прелестей! Златовласочка моя маленькая!
От его поцелуев и этих слов голова у Луизы закружилась ещё больше, по телу стали пробегать горячие волны. Она вдруг с удивлением и тревогой поняла, что внизу, между ножками стало влажно. Она почувствовала, как по бёдрам пробежала капелька. «О, как это не вовремя, — встревожилась Луиза, — должно же было начаться недели через две... Как стыдно!»
Внезапно его рука медленно опустилась ей между ножек, его пальцы стали щекотать её там, потеребливать, раздвигать щелочку.
— Ооо, твой пирожок совсем мокренький, — улыбнулся Этьен и провёл пальцем по её ротику, — попробуй.
А потом вновь поцеловал сочные губки на смущённом личике.
Луиза поняла, что эта влага не кровь. Едва он пощекотал её в сокровенном месте, она ощутила, что «пирожок» буквально загорелся, истекая расплавленной смолой. Она застонала и, выгибаясь, сильно прижалась к Волку.
И вдруг, привстав на колени, Этьен высоко задрал её ножки и положил их себе на плечи. Её горящая тайна раскинулась прямо перед ним. Зелёные глаза испуганно расширились, наполняясь слезами.
— Тсс, — он широко улыбнулся, — сейчас твой милый пирожок я сделаю кексиком... Это почти не больно. Доверься мне, детка... Будь послушной! Тебе понравится!
Он склонился лицом к «пирожку» и лизнул его. Луиза вскрикнула, из глаз полились слёзы. И она закрыла глаза от охватившего её страха. Этьен вдруг провёл чем-то по её местечку и надавил чем-то толстым и горячим. Луиза вновь вскрикнула, на этот раз от боли. Внезапно она ощутила, что это толстое и горячее мягко проскользнуло внутрь неё, заполнило её собой. Это было так непривычно... На миг Луизе стало страшно, но потом она почувствовала, как Этьен стал двигать этим, чуть ударяя её, скользя внутри «пирожка». И чем больше он двигал, тем сильнее было её желание пропускать это внутрь себя.
— Этьен... — выдохнула она с улыбкой, отдаваясь его власти.
В этот момент, когда вздрагивающий Волк всё ускоряя ритм, овладевал Луизой, в комнату вернулась бабушка. Увидев на своей кровати