было больше. Их отец не вмешивался в их странные противоборства, даже когда Энрике начал держать Рэми в своей спальне каждую ночь. А время только всё усложняло: с каждым днем хозяйский сын всё больше желал раба, больше думал о нём, и вскоре докатился до того, что шпионил за Рэми. Знал, когда он просыпался, что делал днём, что ел, с кем разговаривал. Вот тогда-то отец и отправил его учиться — подальше от дома, но расстояние не спасло: ни от страсти, ни от злобы.

Энрике неожиданно остановился и, закрыл лицо ладонями — странный звук вырвался с его губ — слишком похожий на всхлип:

— Рэм...

Спотыкаясь и почти не глядя под ноги, раб бежал в сторону своего посёлка, но не для того, чтобы привычно забиться в барак, дожидаясь утра и расправы. Последние действия Энрике стали той самой — последней каплей, что переполнила чашу, которую Рэми мог выпить. Сейчас его уже не беспокоило собственное будущее и возможное наказание за побег — он был твёрдо уверен в том, что хуже уже не будет. Крайности всегда были его слабой стороной — он не мог, не хотел принимать серое, предпочитая чёрное или белое — два края, что неизменно вели к гибели наивного человека. Он не взял с собой ничего: ни вещей, ни воспоминаний. Нечего было брать.

Страх и отчаяние гнали раба вперёд, а природная способность к тихому перемещению помогла без особых проблем преодолеть границу земель барона и скрыться в лесу ещё до раннего летнего рассвета, где усталость дала о себе знать и сведённые сильной судорогой мышцы подвели. Прижимаясь спиной к стволу дерева, мулат хрипел, пытаясь выровнять дыхание и не думать о воде, которая сейчас была куда желаннее свободы.

Где-то вдалеке лаяли собаки, подбадриваемые посвистом своих хозяев — Энрике хватился пропажи и организовал погоню слишком скоро. Единственным шансом выжить для Рэми было — добраться до реки и дальше уходить по воде,но до неё была ещё четверть часа.


Каждая ветка — будто специально желала задеть и удержать беглеца, каждый корень пытался подвернуться под ноги, а лесные тропинки путались, никак не сворачивая к реке. Бежать через лес было слишком опасно — сломанные кусты и ветки лучше всякой собаки укажут путь его преследователям, и последний шанс на свободу развеется — словно дым потухшего костра. Раб петлял, путал следы с умением и навыками настоящего зверя, но псы упорно шли попятам, и их лай приближался. Рэми гнали — словно добычу — без передышки, травя собакам и не позволяя остановиться ни на минуту. Пот давно застилал глаза, и мулат угадывал дорогу только тем шестым чувством, что было так остро развито у его народа. Дыхание давно перешло на хрип, и Рэми глотал воздух жадно — словно загнанная скаковая лошадь перед финишем, в бока которой наездник безжалостно вдавливал острые шипы шпор.

Раб вырвался из густых кустов к реке — отчаянно и едва не свалившись в воду. Он бежал вверх по течению, ветер дул ему в спину, а вода уносила запах его следов. Не останавливаясь, Рэми захватывал в ладонь спасительную влагу и пил, хватая сухими губами скудные капли. Не помня себя, не понимая, где он, дрожа от усталости страха и перенапряжения — он бежал без оглядки и едва успел укрыться в камнях, когда на песчаный берег из лесной чащи выскочили три всадника. Даже издали Энрике было невозможно не узнать — высокий, белокурый, в дорогой одежде — он недовольно хмурился, замахиваясь хлыстом на собак, что потеряли след Рэми у воды.

— Не волнуйтесь, хозяин, — заверил его управляющий Джон Ран — он и без того напоминал крысу своим большим носом и худощавым вытянутым лицом, а ехидные смешки делали его ещё отвратительнее. — Он не мог далеко уйти. Найдём.

— Разделимся, — Энрике кивнул второму слуге. — Мартин, бери собак и — на тот берег. Ниже по течению есть мост. Посмотри: переправлялся он или нет. Джон, ты — вниз по течению на этом берегу. Я — вверх. Через полчаса встретимся на этом же месте, — сказав это, Энрике не оборачиваясь, поехал в сторону небольших скал. Ран и Мартин не стали спорить — и вскоре берег окутала странное запустение, которое нарушал лишь беспрерывный шум воды и птичьи пересвисты.

Энрике направлял рыжего коня спокойным шагом, внимательно осматриваясь вокруг. Рэми сбежал — в лес, в неизвестность. Сбежал от него, и Энрике невольно задумывался: неужели для мулата смерть и голод лучше, чем его постель? Выходило, что так. За побег рабов вешали и забивали плетьми, четвертовали, привязывали к позорному столбу, оставляя палящему солнцу — без воды и еды до тех пор, пока раб не умирал, корчившись в страшной агонии. Рэми предпочёл ему это, и значит, Энрике для него хуже смерти. Такие мысли заставляли злиться и сожалеть. Да, сожалеть о том, что наделал слишком много ошибок, что вёл себя, как свинья, что был жесток и несдержан. После того, как Энрике взял брата впервые, бедный Рэми плакал весь день, озлоблено утирая слёзы со щёк и сжимая зубы от бессилия и ненависти — Энрике видел это, потому что в тот день прятался в сене, желая узнать: будет ли брат мстить ему? Сидя в своём укрытии, он только усмехался, но это было давно. Сейчас Энрике было противно от своей сволочной натуры как никогда. Он хотел вернуть Рэми, но понимал, что никакие уговоры не спасут беглого раба от отцовского гнева.

— Где же ты, Рэм? — Энрике остановил коня — дальше путь преграждали большие камни, что тянулись изогнутой дугой почти до середины реки.

Сидя за одним из валунов в ледяной воде по самое горло, раб не мог перевести дыхание, судорожно глотая воздух ртом и стараясь замедлить выскакивающее из груди сердце. Ему казалось, что удары пульса в висках заглушают шум реки, и тот, чья лошадь остановилась так недалеко на берегу, просто почувствует его страх. Конечности давно свело от холода, но Рэми боялся пошевелиться, расширившимися от ужаса глазами вглядываясь в спину того, кого страшился больше всех пыток и наказаний. «Только не поворачивайся... Пожалуйста, не поворачивайся! — словно молитву, твердил про себя мулат, глядя на то, как непослушные светлые волосы развивает прохладный северный ветер. — Я не выдержу...»

Лошадь переступила с ноги на ногу, чувствуя нерешительность своего всадника, и неожиданно — будто почувствовав, откуда идет взгляд — синие глаза встретились с чёрными.

Энрике удивительно замер, но ничего не предпринимал — он просто спокойно смотрел на Рэми — словно они расстались минуту назад.

— Господин?! — Джон позвал его с небольшого холма, поросшего буками. — Вы что там застряли?! Нашли что-нибудь?!

Энрике взволновано облизал губы, не в силах отвести глаз от лица Рэми, и ответил неожиданное:

— Нет! Его здесь нет! Поезжай к Мартину! Я догоню!

— Как скажете! — в голосе Рана слышалась усмешка. — Похоже, сбежал всё-таки, подлец!

— Да... Сбежал, — взгляд полный горечи тоски и сожаления был первым и последним подарком для Рэми — они больше не увидятся, и оба знали об этом. Глаза Энрике предательски блестели. Он попытался каверзно усмехнуться, но этот взгляд уже невозможно было скрыть. Так много хотелось сказать: «Прости», «Прощай», «НЕТ! ВЕРНИСЬ!»,