Заскочил в квартиру на последней стадии терпения. Вот еще чуть-чуть и потечет. Успев только лишь скинуть куртку, заскочил в туалет. Даже не понял, что свет горит. Туалет и ванна у нас совмещенные. И в ванне, опустив одну ножку во внутрь, а вторую свесив с краю, сидит моя девятнадцати летняя дочь и старательно выбривает лобок. У меня даже не сорвались слова возмущения. Какое возмущение, когда все слова в глотке застряли.

Еще бы им не застрять, когда спиной к тебе сидит молодая женщина, с тонкой талией, с полненькой попой, что кажется еще шире от того, что расплылась по бортику ванны. А в огромном, в половину стены, зеркале, отражается ее испуганное лицо с приоткрытым ртом, небольшие титечки, приподнятые и торчащие немного в стороны, животик, лобок в мыльной пене и раскрытая пизденка розового цвета.

Прокашлявшись, сказал, что нужда совсем приперла и не могла бы доча немного отвернуть в сторону свое личико, пока папа отольет в унитаз распирающую его жидкость. Она все так же в ступоре отвернулась. Да куда же отвернешься, когда сам всю ванну за вешал зеркалами. Как не вертись, все одно как на витрине хорошего универмага. А мне уж не до того, я стараюсь высвободить кран, что вот прямо сейчас сорвет.

Да куда там высвободить! Мало того, что и так напрягся, да еще от лицезрения голенькой дочери совсем встал, не могу достать из ширинки. тесных джинсов. Плюнул на все, расстегнул пояс и спустил джинсы вместе с трусами до колен. УФ-ф! Какое облегчение! А моча все течет и течет. Сколько ее там скопилось? Ну все, опрастался. Подтянул одежду.
- Извини, так получилось.
- Ничего, бывает.

От неожиданности, от растерянности или еще по какой причине, но дочь даже ноги не сдвинула. даже не попыталась прикрыться руками, как это делают женщины, когда их застаешь немного не в форме. Так и сидела. Помыл руки и вышел. Через некоторое время вышла дочь. Не ожидала меня так скоро и даже халатик с собой не взяла. Пришлось в полотенце завернуться.
- Еще раз извини.
- Ты меня напугал! Я думала, кто это...
- Маньяк Щикотало! Кто может двери открыть без ключа?
- Ну мало ли!...
- Иди, одевайся. есть будем. Я с голоду помираю!

Поели, сидим, телевизор смотрим. какое чувство стеснения, возникшее еще там, в ванной комнате, сковывало нас, не давая вести непринужденный разговор. Надо было разрушить эту стенку, пока она еще не стала крепкой стеной.
- А теперь расскажи, негодница, кто же тебе позволил папиным жиллетом брить свои богатство. То-то я замечаю, что кассеты быстро кончаются.
- А что сразу доча? - Она перешла в наступление. Теперь вывалит на меня ворох слов, из которых едва ли пару-тройку по теме, но заболтает по полной. - мама тоже твоим станоком бреется. И к тому же я всего разок!

Походя сдала маму, выкрутилась сама и теперь, если ее не остановить, окажется, что во всем виноват папа. Лично.
- Мама свое получит. Ты почему мой станок взяла? У вас своего нет?
- Твой удобнее. И не царапает.

Блин!
- Ну так купили бы себе новый.
- Зачем? Есть же.

Поговорили, называется. Ладно, придется доченьку подразнить. Хоть у нас и не очень-то стесняются в семье, все же совершенно голой дочь видел уж Бог знает когда. Выросла девочка.
- А у тебя ничего.
- Что ничего?
- Все. И фигурка. И титечки. И пипка.
- Пап! Перестань! А то я тоже начну.
- А ты-то что начнешь?
- А то не ты стоял со спущенными штанами и тряс своей дубинкой.
- Скажешь тоже, дубинка. Так, нормального размера.
- Ничего себе нормального! Как в мать вмещается?
- Об этом тебе знать совсем необязательно.

Это что же получается? Это же она перехватила инициативу и загоняет меня в угол.
- Ну скажи, что я еще маленькая, что мне еще рано знать об этом, что вот подрасту...
- А что, большая?
- Пап, неужели ты думаешь, что я все еще в девочках хожу?

Крякнул. Я как-то забыл, что современные молодые люди не считают обязательным хранить девственность до самой свадьбы.
- Ну и что?
- Нет, правда, пап. У моего бойфренда совсем уж маленький. И то мне хватает. А тут такое!
- Все, разговор окончен!

Продолжать такие речи не было возможности. Перед глазами встала недавно увиденное и в штанах началось шевеление. А домашние штанишки не предназначены прятать восставшую плоть. Вон и так уж бугор обозначился. И доча заметила.
- Пап, ты возбудился? На меня?
- Дура! Все, иди отсюда! Покурю.
- И я покурю. Тебе моих дать?
- Давай своих тоненьких.

Дочь курит дамские тоненькие сигареты. Закурили, дымим, каждый о своем думаем. Вдруг дочь засмеялась
- Ты чего?
- Пап, твой... ну... этот...
- Хуй, что ли?
- Ну да. Мне представилось, что он похож на нормальную сигарету, а у моего друга на дамскую, тоненькую, маленькую.
- Дура какая ты, дочь! Нашла сравнение.
- Пап, а что такого? - Ехидненько улыбнулась, - А кто же доченьку научит уму-разуму и покажет ей все, как не родители?
- Нет, ты вообще разошлась что-то. Хватит.
- Я тебя в смущение ввела? А в ванне вон всю разглядел и не смущался. Может еще показать?

Дочь распахнула халатик, обнажив грудь. Потом встала и продемонстрировала все остальное.
- И как я?
- В норме! - Еле пробормотал я, сглатывая комок в горле.
- И всего? - разочарованно протянула дочь - Я думала скажешь что я красивая!
- Очень! Только прошу тебя, запахнись. папа не железный.
- Я вижу. Вон как не железо выпирает! Можно мне посмотреть?
- Ты совсем с ума сошла?
- Нет, я что-то такое, сверх возможное прошу? Просто посмотреть. Я же тебе все показала.

Дочь решительно взялась за мои штаны, потянула их с меня. Для этого ей пришлось присесть, халат, ничем не удерживаемый, поехал с плеч и она недовольно повела плечами, сбрасывая его совсем. Сидела передо мной на корточках, не стесняясь своей наготы, с пыхтением тянула с меня штаны.
- Ну ты приподнимись немного, я же не могу так...
- Перестань! До греха не доводи!
- Какой грех, па, мы же только посмотрим.

Ее старания увенчались успехом. Я лишь слегка приподнял зад и вся моя одежда оказалась на полу, рядом с халатиком. Напряженная дубина выскочила на волю, закачалась, подняла головку и уставилась прямо в дочерино лицо
- Оу! Какой он у тебя красавец! Можно, я его потрогаю?

Теперь можно было все. Можешь трогать, можешь щупать, можешь делать что хочешь. Неконтролируемая страсть захватила меня. Дочь хриплым голосом прошептала
- Я хочу его, я хочу его поцеловать!

Она наклонилась, совсем немного, поместила в рот головку. Для ее ротика это было действительно несколько великовато. Когда она погружала его в рот, щеки раздувались, будто за щекой находился леденец. И весь вместиться он просто не мог, только лишь одна головка и помещалась. Она, работая головой, насаживалась, вытаскивала и облизывала головку. Такие муки только в гестапо могли придумать. Я застонал, задергался, постарался вытащить изо рта дочери готовый выстрелить спермой член. Она уцепилась за него руками, поглубже заглотнула и еще яростнее заработала языком.

Сперма не вмещалась ку нее во рту, стекала по уголкам губ. Дождавшись окончания моей стрельбы, аккуратно извлекла хуй изо рта,