Гамбит Стаховского
- Лара! - голос подруги, кажется, готов взорвать телефон, приходится отставить трубку от уха, - Лара, приезжай ко мне. Он опять что-то натворил.
О, Господи. И когда же все закончится? Когда эта сумасшедшая семейка оставит меня в покое?
Лиза старше на пять лет, уютная домашняя пампушка, овдовевшая три года назад. У нее проблемы с сыном. Хотя, как сказать, «сыном». Мальчика они с покойным мужем усыновили восемь лет назад. Ему тогда было двенадцать. Странная история: руководство детдома отдало его, почти не глядя. Личное дело, как сказали, сгорело в прошлом детском доме, и биография мальчика начиналась с двенадцати лет. О нем можно было узнать только то, что сам рассказал. А он особо на эту тему не распространялся. Из него удалось выудить только одно: его родители разбились на машине. Бездетная подруга «заболела» им сразу, едва увидела. Муж ее сопротивлялся целую неделю, но Лизка и мертвого достанет.
Вот с этим-то мальчишкой постоянные проблемы. То мы вытаскивали его из милиции, то из компании пьяных подростков. Битый он приходил почти каждую неделю. Отмазывали его от армии, договаривались о мировом соглашении с мужиком, у которого он отобрал сотовый. Потом мы уговаривали некоего папу не подавать в суд за изнасилование дочери. Это обошлось Лизке в кругленькую сумму. Это был просто маленький дьявол. Что творилось в этой темной душе, мы так и не смогли понять.
Хотя, сейчас, когда ему исполнилось двадцать, он более-менее успокоился. Даже в институт поступил. По-моему, даже учился и работал. Поэтому я и удивилась, услышав взволнованный Лизкин голос.
- Лара, - подруга заговорила более-менее вменяемо, - кажется, он наркоманит. У него зрачки расширены, он странно себя ведет. Ларочка, дорогая, приезжай, пожалуйста. Ты же знаешь, он всегда тебя побаивался.
Ну, побаивается он, допустим, не меня, а моего мужа - полковника ФСБ - но все равно приятно.
Лизка встречает меня залитая слезами; пухлые щеки блестят от водопадов, пролитых на них.
В доме пахнет котлетами и выпечкой. Лизка всегда была отменной хозяйкой, в отличие от меня.
- Где он? - говорю не здороваясь.
Подруга машет головой в сторону комнаты, из которой доносится громкая музыка. Я влетаю туда, разъяренная, как пантера. Из-за этого засранца я не попала в бассейн, и сейчас готова его просто отлупить.
- Тетя Лара. Какой сюрприз.
Нахал даже не встает с постели.
- Ты что творишь, гаденыш? - свистящим шепотом бросаю ему. - Тебе мало того, сколько мы нервов на тебя потратили? Ты уже отца в гроб загнал, теперь и мать довести хочешь?
Он, наконец, поднимается с кровати и подходит ко мне вплотную. Улавливаю слабый, но стойкий запах.
- Ты что, просто пьяный? - ошарашено спрашиваю его.
- Ага, - с непонятным удовольствием подтверждает он мою догадку.
- А... а
- А в глаза атропина капнул.
- Но зачем?
- А я знал, что она обязательно тебе позвонит. Ты приедешь. Лиза всегда была паникершей. А ты хорошей подругой.
Я стою, прижатая его телом к стене. Пьяное горячее дыхание щекочет шею, а гладкий золотистый торс манит прикоснуться к нему. Хотя бы чуть-чуть, только подушечками пройтись от места, где соединяется шея с плечами, по темным соскам к животу, и остановиться на запретной границе, обозначенной ременной пряжкой.
- Пошел вон, мерзавец, я больше не попадусь на твои уловки.
- Только не ври, что тебе это не нравится, тетя Лара, - тихо напоминает он мне в спину.
Этот молодой хам знает, о чем говорит.
Я случайно подобрала его неделю назад на дороге, когда ехала домой. Он голосовал и был выпивший. Даже пьяный, как всегда.
- Как учеба, Стас? - вежливо спрашиваю.
- Отлично, - вежливо отвечает.
- Дома все в порядке? - меня едва не тошнит от церемонности.
В ответ - глубокомысленное молчание. Бросаю украдкой взгляд и вижу, что он заинтересованно смотрит на мои ноги, где из-под задранной юбки выглядывает верхний крайчулка. Не люблю водить машину в юбке, но сегодня, как назло, надела. Пытаюсь, словно невзначай, оправиться. Пассажир не мешает, только приподнимает брови. Но предательский кусок узкой ткани все время ползет вверх.
- Очень красиво, - Стас выносит вердикт.
Чувствую его пальцы, едва касающиеся места там, где заканчивается чулок и начинается кожа. Он медленно приподнимает юбку еще выше. Дотрагивается сильнее уже всей ладонью, проводя рукой по внутренней стороне бедра. Я заливаюсь краской. Вышвырнуть бы его из машины еще тогда, прямо на обочину, в грязь, оставшуюся после дождя, но...
У меня не было мужчины уже шесть месяцев. Разлюбезный муж нашел себе другую - моложе на двенадцать лет. На робкий вопрос о разводе он сразу заявил, что делать этого не собирается. Ему не нужна лишняя строка в безупречной анкете. Мы считаемся свободными от обязательств. Благодаря молчаливой договоренности, производим впечатление счастливой семейной пары, а на деле каждый волен поступать как хочет. По крайней мере, тогда это прозвучало именно так.
А мне всего лишь тридцать пять, и каждый вечер я опускаю в ванную свое красивое ухоженное тело, вливаю в него пятьдесят грамм коньяку и плачу от того, что просто хочется секса. Непринужденно - легкого, или грубого на грани, или привычно - семейного. До умопомрачения, до боли там, где рождается экстаз.
- Тетя Лара, - нарочито невинный голос, а в серых глазах пляшут румбу чертенята, - я хочу пить. У тебя есть вода?
Откашливаюсь и отвечаю хрипловатым голосом:
- На заднем сидении.
Он перегибается через меня, выдыхает хмельным дыханием в вырез блузки, и машину почти заносит на обочину.
- Не отвлекайся от дороги, - шепчет в шею, - не могу найти бутылку с водой.
Чувствую, как по позвоночнику скатывается подлая капля пота, а обнаженные участки тела покрываются мурашками. Ощущаю кожей каждый его выдох, каждое движение; даже его мысли кажутся материальными. Они оглядывают меня, раздевают, ощупывают, оглаживают, оценивают.
- Ой, прости, тетя Лара, - он возвращается на место, словно случайно мазнув горячими сухими губами по щеке. Она горит, как от удара.
- Ничего, - отвечаю деревянным голосом и прикасаюсь к ожогу от его поцелуя. Слышу тихий смех. Мне стыдно. Представляю, что он подумал: престарелая мадам воспылала страстью к молодому мальчику.
Высаживаю его возле дома и нервно газую. Залетаю к себе, как снаряд, ощущая на бедрах дорожки, оставленные чужими пальцами.
- Ты что, стометровку бежала?
Эдмунд стоит передо мной с бокалом, на дне которого плещется золотистый виски. Насмешливый взгляд черных глаз, который однажды свел меня с ума. Словно очерченные карандашом брови чуть приподняты, угольные волосы идеально уложены. Окидывает безразличным взглядом, от которого хочется выть.
- Отлично выглядишь сегодня.
Он поворачивается и скрывается за своей дверью. А мне хочется броситься вслед, схватить за плечи, толкнуть в грудь, опрокидывая на пол это идеально сложенное сорокадвухлетнее мужское тело. Впиться в него зубами, губами, языком, высушитьбез остатка, лакать, как кошка, все, что оно соизволит мне дать, купаться в его запахе, упиваясь им допьяна. Но
О, Господи. И когда же все закончится? Когда эта сумасшедшая семейка оставит меня в покое?
Лиза старше на пять лет, уютная домашняя пампушка, овдовевшая три года назад. У нее проблемы с сыном. Хотя, как сказать, «сыном». Мальчика они с покойным мужем усыновили восемь лет назад. Ему тогда было двенадцать. Странная история: руководство детдома отдало его, почти не глядя. Личное дело, как сказали, сгорело в прошлом детском доме, и биография мальчика начиналась с двенадцати лет. О нем можно было узнать только то, что сам рассказал. А он особо на эту тему не распространялся. Из него удалось выудить только одно: его родители разбились на машине. Бездетная подруга «заболела» им сразу, едва увидела. Муж ее сопротивлялся целую неделю, но Лизка и мертвого достанет.
Вот с этим-то мальчишкой постоянные проблемы. То мы вытаскивали его из милиции, то из компании пьяных подростков. Битый он приходил почти каждую неделю. Отмазывали его от армии, договаривались о мировом соглашении с мужиком, у которого он отобрал сотовый. Потом мы уговаривали некоего папу не подавать в суд за изнасилование дочери. Это обошлось Лизке в кругленькую сумму. Это был просто маленький дьявол. Что творилось в этой темной душе, мы так и не смогли понять.
Хотя, сейчас, когда ему исполнилось двадцать, он более-менее успокоился. Даже в институт поступил. По-моему, даже учился и работал. Поэтому я и удивилась, услышав взволнованный Лизкин голос.
- Лара, - подруга заговорила более-менее вменяемо, - кажется, он наркоманит. У него зрачки расширены, он странно себя ведет. Ларочка, дорогая, приезжай, пожалуйста. Ты же знаешь, он всегда тебя побаивался.
Ну, побаивается он, допустим, не меня, а моего мужа - полковника ФСБ - но все равно приятно.
Лизка встречает меня залитая слезами; пухлые щеки блестят от водопадов, пролитых на них.
В доме пахнет котлетами и выпечкой. Лизка всегда была отменной хозяйкой, в отличие от меня.
- Где он? - говорю не здороваясь.
Подруга машет головой в сторону комнаты, из которой доносится громкая музыка. Я влетаю туда, разъяренная, как пантера. Из-за этого засранца я не попала в бассейн, и сейчас готова его просто отлупить.
- Тетя Лара. Какой сюрприз.
Нахал даже не встает с постели.
- Ты что творишь, гаденыш? - свистящим шепотом бросаю ему. - Тебе мало того, сколько мы нервов на тебя потратили? Ты уже отца в гроб загнал, теперь и мать довести хочешь?
Он, наконец, поднимается с кровати и подходит ко мне вплотную. Улавливаю слабый, но стойкий запах.
- Ты что, просто пьяный? - ошарашено спрашиваю его.
- Ага, - с непонятным удовольствием подтверждает он мою догадку.
- А... а
- А в глаза атропина капнул.
- Но зачем?
- А я знал, что она обязательно тебе позвонит. Ты приедешь. Лиза всегда была паникершей. А ты хорошей подругой.
Я стою, прижатая его телом к стене. Пьяное горячее дыхание щекочет шею, а гладкий золотистый торс манит прикоснуться к нему. Хотя бы чуть-чуть, только подушечками пройтись от места, где соединяется шея с плечами, по темным соскам к животу, и остановиться на запретной границе, обозначенной ременной пряжкой.
- Пошел вон, мерзавец, я больше не попадусь на твои уловки.
- Только не ври, что тебе это не нравится, тетя Лара, - тихо напоминает он мне в спину.
Этот молодой хам знает, о чем говорит.
Я случайно подобрала его неделю назад на дороге, когда ехала домой. Он голосовал и был выпивший. Даже пьяный, как всегда.
- Как учеба, Стас? - вежливо спрашиваю.
- Отлично, - вежливо отвечает.
- Дома все в порядке? - меня едва не тошнит от церемонности.
В ответ - глубокомысленное молчание. Бросаю украдкой взгляд и вижу, что он заинтересованно смотрит на мои ноги, где из-под задранной юбки выглядывает верхний крайчулка. Не люблю водить машину в юбке, но сегодня, как назло, надела. Пытаюсь, словно невзначай, оправиться. Пассажир не мешает, только приподнимает брови. Но предательский кусок узкой ткани все время ползет вверх.
- Очень красиво, - Стас выносит вердикт.
Чувствую его пальцы, едва касающиеся места там, где заканчивается чулок и начинается кожа. Он медленно приподнимает юбку еще выше. Дотрагивается сильнее уже всей ладонью, проводя рукой по внутренней стороне бедра. Я заливаюсь краской. Вышвырнуть бы его из машины еще тогда, прямо на обочину, в грязь, оставшуюся после дождя, но...
У меня не было мужчины уже шесть месяцев. Разлюбезный муж нашел себе другую - моложе на двенадцать лет. На робкий вопрос о разводе он сразу заявил, что делать этого не собирается. Ему не нужна лишняя строка в безупречной анкете. Мы считаемся свободными от обязательств. Благодаря молчаливой договоренности, производим впечатление счастливой семейной пары, а на деле каждый волен поступать как хочет. По крайней мере, тогда это прозвучало именно так.
А мне всего лишь тридцать пять, и каждый вечер я опускаю в ванную свое красивое ухоженное тело, вливаю в него пятьдесят грамм коньяку и плачу от того, что просто хочется секса. Непринужденно - легкого, или грубого на грани, или привычно - семейного. До умопомрачения, до боли там, где рождается экстаз.
- Тетя Лара, - нарочито невинный голос, а в серых глазах пляшут румбу чертенята, - я хочу пить. У тебя есть вода?
Откашливаюсь и отвечаю хрипловатым голосом:
- На заднем сидении.
Он перегибается через меня, выдыхает хмельным дыханием в вырез блузки, и машину почти заносит на обочину.
- Не отвлекайся от дороги, - шепчет в шею, - не могу найти бутылку с водой.
Чувствую, как по позвоночнику скатывается подлая капля пота, а обнаженные участки тела покрываются мурашками. Ощущаю кожей каждый его выдох, каждое движение; даже его мысли кажутся материальными. Они оглядывают меня, раздевают, ощупывают, оглаживают, оценивают.
- Ой, прости, тетя Лара, - он возвращается на место, словно случайно мазнув горячими сухими губами по щеке. Она горит, как от удара.
- Ничего, - отвечаю деревянным голосом и прикасаюсь к ожогу от его поцелуя. Слышу тихий смех. Мне стыдно. Представляю, что он подумал: престарелая мадам воспылала страстью к молодому мальчику.
Высаживаю его возле дома и нервно газую. Залетаю к себе, как снаряд, ощущая на бедрах дорожки, оставленные чужими пальцами.
- Ты что, стометровку бежала?
Эдмунд стоит передо мной с бокалом, на дне которого плещется золотистый виски. Насмешливый взгляд черных глаз, который однажды свел меня с ума. Словно очерченные карандашом брови чуть приподняты, угольные волосы идеально уложены. Окидывает безразличным взглядом, от которого хочется выть.
- Отлично выглядишь сегодня.
Он поворачивается и скрывается за своей дверью. А мне хочется броситься вслед, схватить за плечи, толкнуть в грудь, опрокидывая на пол это идеально сложенное сорокадвухлетнее мужское тело. Впиться в него зубами, губами, языком, высушитьбез остатка, лакать, как кошка, все, что оно соизволит мне дать, купаться в его запахе, упиваясь им допьяна. Но