Внутри кольнуло острое, как боль, чувство, но это было не раскаяние. Неплюев ни полсекунды не жалел о том, что сделал. Так было надо, и не только ему, но и всем: грозе, горам и Столбам, а главное - самой Наде. Иначе она бы замерзла. Во всех смыслах. Иначе было нельзя. Нельзя...

Яблоки с клюквинками поднялись выше: Надя вздохнула. Открыла глаза, голубые-голубые со сна - такие, каких не бывает. Подняла голову...

Из грязи, прибитой дождем, натянулись бурые змеючки, не пуская хозяйку: Надина шевелюра вмазалась в глиняный соус. Неплюев смотрел, как голубой взгляд перемещается с гор, окутанных синюшным туманом, на него, голого и синего от холода, на его детородный орган, вымазанный в Надиной крови... Чвакнуло грязью, и тяжелые змеючки шлепнулись ей на кожу. Надя вздрогнула.
- А... А... - голубые глаза стали еще голубей и шире.
- Доброе утро, Русалка, - сказал ей Неплюев, не узнав своего голоса.
- А... Холодно, - пожаловалась Надя, обхватившись руками.
- Быстро одеваться! Давай снимай рубашку. Подденем тебе майку... и сверху куртку...
- Боже, какая я гряяяяязная, - недоверчиво смеялась Надя.
- Так надо. Зато ты теперь ближе к земле. И к горам, - серьезно отвечал Неплюев. Намотав на нее кокон одежды, он сел рядом.
- А вы?
- А я сделаю зарядку, и буду, как бог огня, - говорил Неплюев, стуча зубами. - Сказано - сделано! - вскочил он и стал отплясывать яростный танец: - Ыыы-раз! Ыыы-два! Ыыы-три! Ыыы-раз! Ыыы-два...

Надя смеялась, потом встала, подошла к нему и ткнулась личиком в плечо. Неплюев не ожидал этого.
- Наденька... Надюш... - бормотал он, размазывая по куртке глину с ее волос. Он стояли долго, и Неплюев не чувствовал холода. Потом вдруг отпрянул, посмотрел в голубые глаза, которые были все голубее, как рассветное небо над ними:
- Надь... - и расстегнул ей брюки.

Задубевшие пальцы не слушались, и он оторвал пуговицу. Надя быстро и жадно дышала. «Паровозик», думал он, стаскивая влажную ткань.
- Надя...

Оголив ее снизу, сказал ей: - Раздвинь ножки. - Надя неуклюже растопырилась, и он, присев на корточки, стал лизать ее длинными, крепкими лизаниями, как ласковый щенок.

Язык кололи песчинки грязи. Надя покачивалась и подвывала, закрыв глаза.
- Давай сюда, - Неплюев встал, потянул ее к плоскому камню под отвесом, и Надя, переваливаясь в спущенных брюках, влезла на камень. Неплюев одной рукой обнял ее, другой долго пытался вставить свой конец в нализанную щель, и вставив - обхватил Надины бедра, надевая их на себя. Надя морщилась.
- Больно? - спрашивал он, раздвигая елдой ее мякоть. Елда задубела, и мякоть была обжигающе-горячей.
- Немножко, - отвечала Надя басом.
- А вчера больно было?
- Не знаю... Не помню... Вчера так все было...
- Как?
- Да вы же понимаете.
- Понимаю... Наденька, я люблю тебя.
- И я вас...
- Я очень-очень люблю тебя!
- И я очень-очень!

Они признавались в любви, бодаясь лобками и жаля друг друга кончиками языков. Было неудобно, и Неплюев не выдержал:
- Надюш... Ложись. Вот тут посуше. Ложись. Не могу...

Хер с чмоканьем выскочил наружу. Надя покорно легла, и Неплюев с наслаждением вплыл в нее, отпустив бедра на волю.
- Ииы... Ииы... - гудела Надя, глядя ему в глаза.
- Надя... Наденька... Надюша... - бормотал он, ускоряя напор. Ему снова было жарко. В ушах нарастал звон, стрекочущий звон телесной эйфории, звериного праздника свободы и похоти...

Вдруг Надя застыла.
- Вертолет, - сказала она.

Он был совсем близко - так, что все было видно. Неплюев вдруг, не глядя, понял это - но не мог остановиться, и только думал леденеющими мыслями, как сверху смотрится его голая ебучая задница.
- ... Товагищ Неплюев пгеступил, ткскзть, незыблемый кодекс педагога, воспользовался случаем и... не побоюсь этого слова... попользовал свою ученицу! Это несмываемое, ткскзть, пятно на гепутации нашей школы, носящий гогдое имя дважды гегоя Советского Союза лейтенанта Покгышкина! Это отвгатительный поступок, я считаю, недостойный советского человека! Товагищ Неплюев, что вы можете сказать, ткскзть, в свое оправдание?

Товарищ Неплюев встал. Помолчал, будто соображая, где он и что он. Потом тихо сказал:
- Идите вы все в жопу.

Воцарилась жуткая тишина.

Подумав, он поправился:
- То есть нахуй.

***

В четыре часа утра он шагал к вокзалу. В видавшем виды походном рюкзаке было все его имущество - книги, шмотки, пара сувениров.

Друг Миша, у которого он два года снимал комнату, отговаривал его до утра, но Неплюев был непреклонен:
- Адью, Мишутка. Чужая сторона зовет и манит. Как Блока.

Куда ехать, он не имел никакого понятия, и ему не хотелось об этом думать. Собиралась гроза. Ночной сумрак не хотел расточаться, слипаясь клочьями лиловых теней. По пустым улицам носился ветер, гоняя тополиный пух.

Неплюев думал о том, какой неописуемо красивой была Надя на выпускном. И о том, какой он трус.

«А с другой стороны - к чему эти прощания?» - думал он, оправдывая себя. - «Все равно ведь навсегда. Ничего, перегорит. Это ведь у нее детское, первое. Покажите мне девчонку, которая осталась бы со своим первым мужиком... »

Он убеждал себя в этом, - и почти убедил, когда подошел к вокзалу. Гроза уже сползла с гор на город, и гремело совсем рядом, хоть дождя пока не было, и вокруг плавал тягучий нагретый воздух, как вода в старом пруде.

Подойдя к вокзалу, он пошел не к кассам, а к дорожным внутренностям - рельсам, вагонам, к запаху смолы, который так любил. Дорогу нужно было прочувствовать. Какое-то время Неплюев бродил «там, где нельзя» - по шпалам и гравию, потом выбрался на пешеходный мост, чтобы поторчать на нем, облокотившись на перила, и посмотреть сверху на поезда - как они утягивают в никуда свои длинные хвосты.

Он надеялся на одиночество - и досадливо сморщился, увидев на мосту чью-то фигурку. Фигурка пыталась перелезть через перила.

В следующий миг в мозгу Неплюева щелкнули две искры - одна за другой: «хочет прыгнуть... « - «не может быть... »
- Не может быть, - сказал вслух Неплюев, рванув к фигурке. - Надя! - крикнул он. - Надя! Стой!

Он подбежал к ней, тяжело дыша, и схватил ее для верности за куртку, хоть она еще не успела перелезть.
- Надя, - выдохнул он. - Надя. Ты что задумала, а?

Голубые, в синюшных ореолах глаза исподлобья глядели на него.
- Так. А ну пойдем. - Он схватил ее за руку и повел, сам не зная куда. Надя покорно семенила за ним.

Над головой гремело. Упали первые капли, и за пару секунд воздух пророс тяжелыми струями, сразу окутавшими пути и вагоны.
- Давай туда! - крикнул Неплюев и потащил Надю к вокзалу. Надя молча бежала следом. Влетев в вестибюль, Неплюев вдруг понял, что нужно делать.
- Надюша, любимая, - обхватил он ее, - хорошая моя...

Она тут же разревелась ему в ключицу.

Минут десять они молча обнимались и бодались лбами, потом он спросил:
- Почему?
- Мама... родители... требуют аборт...
- А... - хрипло начал он и прикусил язык. - Так. А ну-ка...

Он подвел ее к кассе.
- Доброе утро, - сказал он заспанной кассирше. - Куда есть билеты?
- Куда