Кристина
то и дольше. Парни, которые увивались за моей спасительницей, были не старше восемнадцати - едва достигнув совершеннолетия, они также срывались в города. В общем, изголодавшееся бабье, воодушевившись стонами и криками, полночи разносившимися по деревне из дома знахарки, пришло ко мне на поклон - кто с молоком, кто с яйцами, кто с хлебом, кто с мясом. Знахарка принимала плату с вежливой улыбкой, а я работал буквально на износ. Не скажу, что это не доставляло мне удовольствия. Я сам назначал дамам время, определял свой график работы, решал, кого обслуживать в первую очередь, а кто может еще потерпеть.
И эта идиллия могла продолжаться еще очень долго, если бы в один далеко не прекрасный день к своей невесте не наведался тот самый сынок важного человека. Сказать, что он был взбешен, увидев меня в доме своей невесты, это не сказать ничего. А когда эта дура малолетняя еще и сказала ему, что она расторгает помолвку, так как любит меня, он и вовсе рассвирепел. Мне пришлось в срочном порядке собирать свои пожитки и валить оттуда. Конечно, я мог бы остаться и принять вызов этого парня, но я прекрасно понимал, во-первых, что в кулачном бою он мне не ровня, а во-вторых, правда на его стороне. Это я увел у него невесту, а не наоборот. И если бы я ненароком убил его в честном поединке, ничего хорошего из этого бы не вышло.
С Кристиной я познакомился в тот день, когда только пришел в город. По сути, я просто зашел в бар перевести дух, когда она подсела ко мне. И да, после всех перипетий я был в ударе...
Мы закончили одновременно. Она шумно выдохнула сквозь стиснутые зубы, прижавшись ко мне. Я тяжело дышал, изливаясь в нее и дрожа всем телом.
- Я люблю тебя, - повторила Кристина, отдышавшись.
Вместо ответа я поцеловал ее и помог подняться.
Мы вышли из подворотни и двинулись через дворы к выходу из города.
Хорошие здесь города - они не обнесены стенами, где хочешь можно выйти незамеченным. Полиция патрулирует только центральные дороги и трассы национального значения, а маленькие дворики да не обозначенные на картах проезды через частный сектор они и вовсе игнорируют.
Мы покинули город, когда солнце за нашими спинами только начало клониться к закату. Я повел ее, полуголую и спотыкающуюся, с перемазанным косметикой лицом и сбившейся набок прической, напрямик через поле к журчавшей вдалеке за небольшим леском речке.
Когда мы, наконец, добрались до леса, точнее, рощицы, она совершенно выбилась из сил. По хорошему я должен был бы оставить ее спящей где-нибудь в городе, чтобы ее нашли полицейские и отвели домой к мужу, но мне почему-то не хотелось расставаться с ней. Скажу больше, мне было приятно ее общество, хотя в ее слова меня раздражали и пугали.
Здесь, пожалуй, следует пояснить. Я не из тех людей, кто легко влюбляется. Для меня понятие любви сводится к довольно сложной и витиеватой электрохимической формуле, в которой участвуют с десяток гормонов с непроизносимыми названиями. Я знаю весь этот процесс, скажем так, изнутри. Я знаю, что сделать для того, чтобы женщина воспылала ко мне страстью, чтобы она боялась меня потерять, чтобы она понимала меня с полуслова, полужеста, полувзгляда. Но сам я никогда ничего подобного не испытывал. Я вообще сомневался, что способен на какие-то чувства по отношению к другому человеку, кроме страха и недоверия.
Но сейчас, глядя на то, как она плескалась в прозрачной воде лесной речушки, как с ее волос и лица постепенно смывались остатки косметики, мне почему-то хотелось оставаться рядом с ней, слышать ее голос, даже когда она задает неудобные вопросы. Больше того, мне хотелось ответить на ее вопросы, и ответить честно, чего я никогда не делал. Рассказать ей, кто я и откуда. Поведать ей мою историю, обо всех моих скитаниях, боли и унижениях. Я хотел довериться ей, что уж совсем недопустимо.
Она развесила свою одежду на кусте ракитника и села рядом со мной на траву. Я обнял ее плечи и прижал к себе. Солнце уже скрылось за горизонтом, и вокруг нас сгущались сумерки. Птицы пели свои прощальные оды уходящему дню, сверчки настраивали скрипки. Слабый ветерок трепал ее роскошные кудри. Она ежилась при каждом порыве и все сильнее прижималась к моей груди.
Я снял куртку, набросил ей на плечи и поднялся.
- Куда ты? - спросила она с испугом.
- Надо разжечь костер, а то мы тут до утра совсем околеем
- Рик, не уходи, - я улыбнулся ей в ответ и поцеловал в нос.
- Я быстро...
Собрать охапку хвороста, которой бы хватило до утра - дело нелегкое и долгое. Но не для меня. Через минуту, я уже вернулся на берег речки, сгибаясь под тяжестью огромной вязанки. Я сбросил ее на землю у подножия дерева, которое росло прямо на берегу, вытащил несколько веток потоньше и уложил шалашиком в предварительно подготовленной ямке. Через мгновение языки пламени уже весело пожирали подготовленное для них угощение. Я подкармливал их до тех пор, пока не убедился, что они утолили свой голод, и уселся на траву рядом с Кристиной. Ее ручки тут же обвились вокруг моей шеи, а головка легла на мою грудь.
- Ты удивительный, - проговорила она тихо.
- Почему? - не понял я.
- Ты такой холодный и равнодушный снаружи, а внутри - добрый, чуткий и заботливый. Иногда ты меня пугаешь, но мне все равно рядом с тобой лучше, чем где бы то ни было.
- Даже чем рядом с мужем?
- Да... - она вдруг умолкла, а я понял, что задел струну, которую не нужно было задевать. - Он меня не любит, - заговорила она снова после продолжительной паузы. - Он никогда не любил меня. Он всегда относился ко мне, как к вещи, как к предмету мебели...
- Зачем же ты вышла за него замуж? - спросил я, глядя на огонь.
- У меня не было выбора, - она вздохнула. - Мы познакомились с ним, когда я еще училась в школе. Он вел себя очень галантно - встречал меня после уроков, провожал домой, кормил мороженым, дарил цветы и драгоценности, одежду и обувь... Моя семья была не очень бедной, но мы действительно не могли себе многого позволить... Он приходил к нам домой, приносил всякие деликатесы, дорогие напитки. Родители радовались, что у меня такой богатый ухажер, а я... Я не знала, радоваться мне или плакать. Знаешь, рядом с ним я всегда была напряжена, как будто ждала удара. Но он был таким обходительным, что когда я говорила маме о его жестокости, она меня ругала, называла неблагодарной... Когда мне исполнилось восемнадцать, он пришел к нам домой с огромной охапкой белых роз и маленькой коробочкой, оклеенной красным бархатом. Он попросил моей руки. Родители согласились за меня, хотя я протестовала. Я тогда проплакала всю ночь, даже хотела сбежать из дома... А утром он прислал за мной машину... Через месяц мы сыграли свадьбу - это был последний раз, когда я видела своих родителей... Вскоре после свадьбы они погибли в пожаре...
Я продолжал смотреть на огонь, а мое воображение рисовало картины того, как богатый взрослый муж вводит вчерашнюю школьницу в спальню, как укладывает ее на постель, как она упирается и кричит, а он зажимает ей рот и входит в нее. Сначала головка, потом на треть, потом на половину.
И эта идиллия могла продолжаться еще очень долго, если бы в один далеко не прекрасный день к своей невесте не наведался тот самый сынок важного человека. Сказать, что он был взбешен, увидев меня в доме своей невесты, это не сказать ничего. А когда эта дура малолетняя еще и сказала ему, что она расторгает помолвку, так как любит меня, он и вовсе рассвирепел. Мне пришлось в срочном порядке собирать свои пожитки и валить оттуда. Конечно, я мог бы остаться и принять вызов этого парня, но я прекрасно понимал, во-первых, что в кулачном бою он мне не ровня, а во-вторых, правда на его стороне. Это я увел у него невесту, а не наоборот. И если бы я ненароком убил его в честном поединке, ничего хорошего из этого бы не вышло.
С Кристиной я познакомился в тот день, когда только пришел в город. По сути, я просто зашел в бар перевести дух, когда она подсела ко мне. И да, после всех перипетий я был в ударе...
Мы закончили одновременно. Она шумно выдохнула сквозь стиснутые зубы, прижавшись ко мне. Я тяжело дышал, изливаясь в нее и дрожа всем телом.
- Я люблю тебя, - повторила Кристина, отдышавшись.
Вместо ответа я поцеловал ее и помог подняться.
Мы вышли из подворотни и двинулись через дворы к выходу из города.
Хорошие здесь города - они не обнесены стенами, где хочешь можно выйти незамеченным. Полиция патрулирует только центральные дороги и трассы национального значения, а маленькие дворики да не обозначенные на картах проезды через частный сектор они и вовсе игнорируют.
Мы покинули город, когда солнце за нашими спинами только начало клониться к закату. Я повел ее, полуголую и спотыкающуюся, с перемазанным косметикой лицом и сбившейся набок прической, напрямик через поле к журчавшей вдалеке за небольшим леском речке.
Когда мы, наконец, добрались до леса, точнее, рощицы, она совершенно выбилась из сил. По хорошему я должен был бы оставить ее спящей где-нибудь в городе, чтобы ее нашли полицейские и отвели домой к мужу, но мне почему-то не хотелось расставаться с ней. Скажу больше, мне было приятно ее общество, хотя в ее слова меня раздражали и пугали.
Здесь, пожалуй, следует пояснить. Я не из тех людей, кто легко влюбляется. Для меня понятие любви сводится к довольно сложной и витиеватой электрохимической формуле, в которой участвуют с десяток гормонов с непроизносимыми названиями. Я знаю весь этот процесс, скажем так, изнутри. Я знаю, что сделать для того, чтобы женщина воспылала ко мне страстью, чтобы она боялась меня потерять, чтобы она понимала меня с полуслова, полужеста, полувзгляда. Но сам я никогда ничего подобного не испытывал. Я вообще сомневался, что способен на какие-то чувства по отношению к другому человеку, кроме страха и недоверия.
Но сейчас, глядя на то, как она плескалась в прозрачной воде лесной речушки, как с ее волос и лица постепенно смывались остатки косметики, мне почему-то хотелось оставаться рядом с ней, слышать ее голос, даже когда она задает неудобные вопросы. Больше того, мне хотелось ответить на ее вопросы, и ответить честно, чего я никогда не делал. Рассказать ей, кто я и откуда. Поведать ей мою историю, обо всех моих скитаниях, боли и унижениях. Я хотел довериться ей, что уж совсем недопустимо.
Она развесила свою одежду на кусте ракитника и села рядом со мной на траву. Я обнял ее плечи и прижал к себе. Солнце уже скрылось за горизонтом, и вокруг нас сгущались сумерки. Птицы пели свои прощальные оды уходящему дню, сверчки настраивали скрипки. Слабый ветерок трепал ее роскошные кудри. Она ежилась при каждом порыве и все сильнее прижималась к моей груди.
Я снял куртку, набросил ей на плечи и поднялся.
- Куда ты? - спросила она с испугом.
- Надо разжечь костер, а то мы тут до утра совсем околеем
- Рик, не уходи, - я улыбнулся ей в ответ и поцеловал в нос.
- Я быстро...
Собрать охапку хвороста, которой бы хватило до утра - дело нелегкое и долгое. Но не для меня. Через минуту, я уже вернулся на берег речки, сгибаясь под тяжестью огромной вязанки. Я сбросил ее на землю у подножия дерева, которое росло прямо на берегу, вытащил несколько веток потоньше и уложил шалашиком в предварительно подготовленной ямке. Через мгновение языки пламени уже весело пожирали подготовленное для них угощение. Я подкармливал их до тех пор, пока не убедился, что они утолили свой голод, и уселся на траву рядом с Кристиной. Ее ручки тут же обвились вокруг моей шеи, а головка легла на мою грудь.
- Ты удивительный, - проговорила она тихо.
- Почему? - не понял я.
- Ты такой холодный и равнодушный снаружи, а внутри - добрый, чуткий и заботливый. Иногда ты меня пугаешь, но мне все равно рядом с тобой лучше, чем где бы то ни было.
- Даже чем рядом с мужем?
- Да... - она вдруг умолкла, а я понял, что задел струну, которую не нужно было задевать. - Он меня не любит, - заговорила она снова после продолжительной паузы. - Он никогда не любил меня. Он всегда относился ко мне, как к вещи, как к предмету мебели...
- Зачем же ты вышла за него замуж? - спросил я, глядя на огонь.
- У меня не было выбора, - она вздохнула. - Мы познакомились с ним, когда я еще училась в школе. Он вел себя очень галантно - встречал меня после уроков, провожал домой, кормил мороженым, дарил цветы и драгоценности, одежду и обувь... Моя семья была не очень бедной, но мы действительно не могли себе многого позволить... Он приходил к нам домой, приносил всякие деликатесы, дорогие напитки. Родители радовались, что у меня такой богатый ухажер, а я... Я не знала, радоваться мне или плакать. Знаешь, рядом с ним я всегда была напряжена, как будто ждала удара. Но он был таким обходительным, что когда я говорила маме о его жестокости, она меня ругала, называла неблагодарной... Когда мне исполнилось восемнадцать, он пришел к нам домой с огромной охапкой белых роз и маленькой коробочкой, оклеенной красным бархатом. Он попросил моей руки. Родители согласились за меня, хотя я протестовала. Я тогда проплакала всю ночь, даже хотела сбежать из дома... А утром он прислал за мной машину... Через месяц мы сыграли свадьбу - это был последний раз, когда я видела своих родителей... Вскоре после свадьбы они погибли в пожаре...
Я продолжал смотреть на огонь, а мое воображение рисовало картины того, как богатый взрослый муж вводит вчерашнюю школьницу в спальню, как укладывает ее на постель, как она упирается и кричит, а он зажимает ей рот и входит в нее. Сначала головка, потом на треть, потом на половину.