Ледяное счастье
его брать?
Вратарь прикладывает пальцы к вискам, морщится, как от головной боли:
- Какая разница? Все равно узнает.
***
От больничного запаха кружится голова. Присмиревший Артем цепко держится за мою руку. В горячей детской ладошке черпаю недостающие силы. Мы ждем врача, я боюсь заходить в палату. Нас окружает команда, успокаивают наперебой. Пытаются найти слова, но что тут можно сказать такого, чтобы я не волновалась. Ковалев разговаривает с доктором. Я не слышу их, но вратарь раздражен.
- Да что эти врачи понимают? - в сердцах бросает Макс.
- В первый раз что ли? - поддерживает его Кирилл. - Помнишь, как мне коньком шею распороли. Ничего, залатали, выжил.
Мальчики, я вас всех очень люблю. Затихшая внутри дочь выбросила мне в кровь гормон любви ко всему миру. Но не надо рассказывать, как вам пороли коньками шеи и выбивали зубы. Лучше расскажите анекдот.
- Идиоты! - утыкаюсь взглядом в белый халат. - Какого черта беременную притащили?
- Это жена, - докладывает Макс.
- И что? - врач зол и возмущен. - А если она сейчас родит? Кто будет нести за это ответственность?
Гул зарождающегося скандала выводит из себя.
- Заткнитесь! - пытаюсь перекричать их всех.
Сын вздрагивает и прижимается ко мне.
- Отведите меня к мужу.
Доктор с сомнением смотрит на мой живот.
- Все будет хорошо, - успокаиваю его, - отведите меня к Артуру.
Врач пожимает плечами, кивает и размашистым шагом отправляется по коридору. Команда идет за нами, но я останавливаю их взглядом. Не сметь! Это мой муж, а не ваш форвард. Моя боль, а не ваш игрок.
Доктор придвигает ко мне стул:
- Садитесь.
Опускаюсь на сидение, смотрю на огромное тело на кровати. Сын подходит к отцу, вглядывается тому в лицо, гладит его по плечам и груди. По детским щекам текут слезы, которых Артем не замечает. Собираю в кулак оставшиеся силы. Я должна выдержать, мне нельзя кричать. По бейджику на белом халате узнаю имя врача.
- Андрей Валентинович, как он?
Доктор пристально смотрит на Артура.
- Знаю, что вас надо успокоить, но... Делаем все возможное, но мы не боги.
- Он выживет?
- Выжить-то выживет...
Не продолжай, хирург, не надо. Поднимаюсь со стула, хочу подойти к мужу. Проклятье, опять обмочилась. Проваливаясь в спасительный обморок, слышу крик врача:
- Так и знал! Воды отошли.
Меня бьют по щекам, приводя в сознание. Палата наполняется народом и гомоном голосов.
- Кто на машине? В роддом ее, быстро, - это хирург.
- Есть, - по-военному отвечает Макс и выбегает в коридор.
- Мамочка-мамочка-мамочка, - ко мне приникает испуганный сын.
- Заберите ребенка, - опять доктор.
- Артем, иди сюда, - приказывает Ковалев.
- Уведите мальчика вообще, - голос врача срывается почти на крик.
- Я останусь с папой! - Артем впадает в истерику.
Хватается за прутья больничной койки и вратарь не может разжать его пальцы.
- Хорошо, - наконец, сдается Ковалев, - я останусь с тобой.
Кирилл с Димой выводят меня на улицу.
***
Я устала. Очень. Перманентно. Усталость не проходит ни днем, ни ночью. Даже когда я в больнице у постели Артура и дочь не будит меня для кормления. Мы меняемся с сыном и несем вечную вахту у неподвижного тела. Мой мальчик спрятал свою новую клюшку и забросил коньки на полку. Во время моего дежурства он кормит сестру и меняет ей подгузники.
Знаю, что не должна взваливать на него такую ношу. Я просто лишаю сына детства. Но у меня нет другого выхода. Одна я сойду с ума.
Ночей в больнице боюсь больше всего. Они безумны своей тишиной. Чувствую себя мухой в липкой паутине сумасшествия. Чаще всего молчу, или сплю, уткнувшись головой в застывшее тело. Но иногда начинаю разговаривать с мужем.
Поначалу вспоминала наше знакомство, его неловкие ухаживания. Было странно видеть в этом крупном и сильном мужчине такую нерешительность по отношению к женщине. А еще спортсмен...
Когда все «А помнишь?» закончились, начала вспоминать обиды. Они выходили ярче. Все, что касалось Игры, было табу. Поэтому, не отрывая от него взгляда, выплевываю прямо ему в лицо все, что глотала эти годы. Я не стерва, но доктор сказал, что Артур меня слышит. А если слышит, то, может, злость подсобит. Пробудит то, что сейчас уснуло, и я увижу, как дрогнут, поднимаясь, веки. Как гримаса раздражения исказит посеченное лицо. Пусть он только проснется, разлепит склеившиеся губы и скажет:
- Заткнись!
Я заткнусь, честно. Навсегда. Ни одного обидного слова больше не скажу, обещаю.
Ты только очнись, родной!
Но все бесполезно. Это в слезливых мелодрамах смертельно больные поднимаются с кроватей и сразу укладывают в них своих любимых. В жестокой жизни перелом шейных позвонков ведет к параличу.
Просыпаюсь от того, что Артем тормошит меня за плечо. Открываю мутные глаза, собираю себя по кускам, разминаю затекшие мышцы. Спрашиваю хриплым ото сна голосом:
- Как Света?
- Все хорошо, мам, - отвечает сын, - спала отлично, покушала нормально. Уходил, она уже дремала.
Артем достает из сумки тетрадки и учебники. Мы перешли на домашнее обучение и кто бы другой радовался, что можно отлынивать от учебы, но... это же маленький Артур. Улыбаюсь и провожу рукой по русым волосам. В другое время мотнул бы головой, уходя от «телячьих нежностей», но сейчас крепко прижимается ко мне. Все правильно, малыш, мы с тобой одни в утлой лодчонке посреди бушующих волн. Нам надо держаться вместе.
- Мама, - слышу уже в спину, - там молоко закончилось. Ты нацеди побольше, чтобы с запасом. А то я утром уже переживал.
Нацежу, не волнуйся. Выдою себя всю.
- Марина Сергеевна, доброе утро.
Ко мне подходит хирург.
- Пройдемте в кабинет, - зовет за собой.
Хочу сказать, что некогда, что у меня дома остался грудной ребенок, и я устала, но врач останавливает меня:
- Это важно и не займет много времени.
Раскрывает передо мной дверь кабинета:
- Прошу вас.
Присаживается в кресло напротив меня и начинает говорить. Я плохо разбираюсь в медицинских терминах, но улавливаю суть: Артуру помочь невозможно. Мой муж останется инвалидом, если не произойдет чуда. А чудес в нашей жизни не бывает.
- Вы знаете, что такое эвтаназия? - спрашивает врач.
Не понимаю, к чему он ведет, но отвечаю:
- Слышала.
- Это запрещено, но... Он ничего не почувствует, поверьте. Просто уйдет.
Понимание, наконец, проникает в мою голову. Мне предлагают убить мужа.
- Фактически он уже мертв, - опровергает доктор, - жив только его мозг. Именно он поддерживает мертвое тело. А лежать в таком состоянии ваш муж может ближайшие сто лет. Подумайте, Марина. Если скажете «Нет», то вам придется забрать его домой. Мы бессильны что-либо сделать.
Пока иду по коридору, взвешиваю все «за» и «против». Благородство внутри требует бесконечной жертвенности. Но мерзость, которой в каждом человеке больше доброты, безжалостно запихивает его в угол. Демон за левым плечом заплевал ангела за правым и рисует мне не радостные жизненные перспективы. Все оставшееся время придется провести у постели мертвого мужа. А если согласиться на предложение доктора, то я еще смогу выйти
Вратарь прикладывает пальцы к вискам, морщится, как от головной боли:
- Какая разница? Все равно узнает.
***
От больничного запаха кружится голова. Присмиревший Артем цепко держится за мою руку. В горячей детской ладошке черпаю недостающие силы. Мы ждем врача, я боюсь заходить в палату. Нас окружает команда, успокаивают наперебой. Пытаются найти слова, но что тут можно сказать такого, чтобы я не волновалась. Ковалев разговаривает с доктором. Я не слышу их, но вратарь раздражен.
- Да что эти врачи понимают? - в сердцах бросает Макс.
- В первый раз что ли? - поддерживает его Кирилл. - Помнишь, как мне коньком шею распороли. Ничего, залатали, выжил.
Мальчики, я вас всех очень люблю. Затихшая внутри дочь выбросила мне в кровь гормон любви ко всему миру. Но не надо рассказывать, как вам пороли коньками шеи и выбивали зубы. Лучше расскажите анекдот.
- Идиоты! - утыкаюсь взглядом в белый халат. - Какого черта беременную притащили?
- Это жена, - докладывает Макс.
- И что? - врач зол и возмущен. - А если она сейчас родит? Кто будет нести за это ответственность?
Гул зарождающегося скандала выводит из себя.
- Заткнитесь! - пытаюсь перекричать их всех.
Сын вздрагивает и прижимается ко мне.
- Отведите меня к мужу.
Доктор с сомнением смотрит на мой живот.
- Все будет хорошо, - успокаиваю его, - отведите меня к Артуру.
Врач пожимает плечами, кивает и размашистым шагом отправляется по коридору. Команда идет за нами, но я останавливаю их взглядом. Не сметь! Это мой муж, а не ваш форвард. Моя боль, а не ваш игрок.
Доктор придвигает ко мне стул:
- Садитесь.
Опускаюсь на сидение, смотрю на огромное тело на кровати. Сын подходит к отцу, вглядывается тому в лицо, гладит его по плечам и груди. По детским щекам текут слезы, которых Артем не замечает. Собираю в кулак оставшиеся силы. Я должна выдержать, мне нельзя кричать. По бейджику на белом халате узнаю имя врача.
- Андрей Валентинович, как он?
Доктор пристально смотрит на Артура.
- Знаю, что вас надо успокоить, но... Делаем все возможное, но мы не боги.
- Он выживет?
- Выжить-то выживет...
Не продолжай, хирург, не надо. Поднимаюсь со стула, хочу подойти к мужу. Проклятье, опять обмочилась. Проваливаясь в спасительный обморок, слышу крик врача:
- Так и знал! Воды отошли.
Меня бьют по щекам, приводя в сознание. Палата наполняется народом и гомоном голосов.
- Кто на машине? В роддом ее, быстро, - это хирург.
- Есть, - по-военному отвечает Макс и выбегает в коридор.
- Мамочка-мамочка-мамочка, - ко мне приникает испуганный сын.
- Заберите ребенка, - опять доктор.
- Артем, иди сюда, - приказывает Ковалев.
- Уведите мальчика вообще, - голос врача срывается почти на крик.
- Я останусь с папой! - Артем впадает в истерику.
Хватается за прутья больничной койки и вратарь не может разжать его пальцы.
- Хорошо, - наконец, сдается Ковалев, - я останусь с тобой.
Кирилл с Димой выводят меня на улицу.
***
Я устала. Очень. Перманентно. Усталость не проходит ни днем, ни ночью. Даже когда я в больнице у постели Артура и дочь не будит меня для кормления. Мы меняемся с сыном и несем вечную вахту у неподвижного тела. Мой мальчик спрятал свою новую клюшку и забросил коньки на полку. Во время моего дежурства он кормит сестру и меняет ей подгузники.
Знаю, что не должна взваливать на него такую ношу. Я просто лишаю сына детства. Но у меня нет другого выхода. Одна я сойду с ума.
Ночей в больнице боюсь больше всего. Они безумны своей тишиной. Чувствую себя мухой в липкой паутине сумасшествия. Чаще всего молчу, или сплю, уткнувшись головой в застывшее тело. Но иногда начинаю разговаривать с мужем.
Поначалу вспоминала наше знакомство, его неловкие ухаживания. Было странно видеть в этом крупном и сильном мужчине такую нерешительность по отношению к женщине. А еще спортсмен...
Когда все «А помнишь?» закончились, начала вспоминать обиды. Они выходили ярче. Все, что касалось Игры, было табу. Поэтому, не отрывая от него взгляда, выплевываю прямо ему в лицо все, что глотала эти годы. Я не стерва, но доктор сказал, что Артур меня слышит. А если слышит, то, может, злость подсобит. Пробудит то, что сейчас уснуло, и я увижу, как дрогнут, поднимаясь, веки. Как гримаса раздражения исказит посеченное лицо. Пусть он только проснется, разлепит склеившиеся губы и скажет:
- Заткнись!
Я заткнусь, честно. Навсегда. Ни одного обидного слова больше не скажу, обещаю.
Ты только очнись, родной!
Но все бесполезно. Это в слезливых мелодрамах смертельно больные поднимаются с кроватей и сразу укладывают в них своих любимых. В жестокой жизни перелом шейных позвонков ведет к параличу.
Просыпаюсь от того, что Артем тормошит меня за плечо. Открываю мутные глаза, собираю себя по кускам, разминаю затекшие мышцы. Спрашиваю хриплым ото сна голосом:
- Как Света?
- Все хорошо, мам, - отвечает сын, - спала отлично, покушала нормально. Уходил, она уже дремала.
Артем достает из сумки тетрадки и учебники. Мы перешли на домашнее обучение и кто бы другой радовался, что можно отлынивать от учебы, но... это же маленький Артур. Улыбаюсь и провожу рукой по русым волосам. В другое время мотнул бы головой, уходя от «телячьих нежностей», но сейчас крепко прижимается ко мне. Все правильно, малыш, мы с тобой одни в утлой лодчонке посреди бушующих волн. Нам надо держаться вместе.
- Мама, - слышу уже в спину, - там молоко закончилось. Ты нацеди побольше, чтобы с запасом. А то я утром уже переживал.
Нацежу, не волнуйся. Выдою себя всю.
- Марина Сергеевна, доброе утро.
Ко мне подходит хирург.
- Пройдемте в кабинет, - зовет за собой.
Хочу сказать, что некогда, что у меня дома остался грудной ребенок, и я устала, но врач останавливает меня:
- Это важно и не займет много времени.
Раскрывает передо мной дверь кабинета:
- Прошу вас.
Присаживается в кресло напротив меня и начинает говорить. Я плохо разбираюсь в медицинских терминах, но улавливаю суть: Артуру помочь невозможно. Мой муж останется инвалидом, если не произойдет чуда. А чудес в нашей жизни не бывает.
- Вы знаете, что такое эвтаназия? - спрашивает врач.
Не понимаю, к чему он ведет, но отвечаю:
- Слышала.
- Это запрещено, но... Он ничего не почувствует, поверьте. Просто уйдет.
Понимание, наконец, проникает в мою голову. Мне предлагают убить мужа.
- Фактически он уже мертв, - опровергает доктор, - жив только его мозг. Именно он поддерживает мертвое тело. А лежать в таком состоянии ваш муж может ближайшие сто лет. Подумайте, Марина. Если скажете «Нет», то вам придется забрать его домой. Мы бессильны что-либо сделать.
Пока иду по коридору, взвешиваю все «за» и «против». Благородство внутри требует бесконечной жертвенности. Но мерзость, которой в каждом человеке больше доброты, безжалостно запихивает его в угол. Демон за левым плечом заплевал ангела за правым и рисует мне не радостные жизненные перспективы. Все оставшееся время придется провести у постели мертвого мужа. А если согласиться на предложение доктора, то я еще смогу выйти