Месть подают холодной
еще не в полную силу. Но я умею держать удар и не умею плакать.
- Чтоб ты сдохла! Не прощаешь ошибок, не ищешь путей отступления.
У меня нет физических сил сопротивляться, когда его руки разрывают халат. Пятнадцать лет мое тело чувствовало только эти руки. Черт его знает, почему сейчас я им не рада. Не кричу и не плачу (не умею), а просто смотрю в потолок поверх его плеча. Побелить бы.
Чувствую жесткие толчки и яростное дыхание в шею.
Надо - делай. Если тебе станет от этого легче, то сделай это. Падаю в темную пропасть, когда он с привычным стоном утыкается мне в плечо. И понимаю, что... отпустило. Не больно, не обидно, а просто смешно. И где-то там, на границе сознания, в плавающем тумане детской обиды и недопонимания, маячит мысль: какая же я была дура.
Но я умею держать удар, дорогой. Это я думаю в твою уходящую спину.
- Чтоб ты сдохла! Не прощаешь ошибок, не ищешь путей отступления.
У меня нет физических сил сопротивляться, когда его руки разрывают халат. Пятнадцать лет мое тело чувствовало только эти руки. Черт его знает, почему сейчас я им не рада. Не кричу и не плачу (не умею), а просто смотрю в потолок поверх его плеча. Побелить бы.
Чувствую жесткие толчки и яростное дыхание в шею.
Надо - делай. Если тебе станет от этого легче, то сделай это. Падаю в темную пропасть, когда он с привычным стоном утыкается мне в плечо. И понимаю, что... отпустило. Не больно, не обидно, а просто смешно. И где-то там, на границе сознания, в плавающем тумане детской обиды и недопонимания, маячит мысль: какая же я была дура.
Но я умею держать удар, дорогой. Это я думаю в твою уходящую спину.