Как меня женили. Часть 4
Близнецы этих его взглядов боятся, пожалуй, больше, чем всего остального...
Наконец, хозяева тоже устроились за столом. Марина Сергеевна надела красивое платье и стала похожа на стареющую оперную диву, которую больше не ставят играть в спектаклях, но которая частенько выступает на концертах. А Павел Степанович надел черные траурные брюки и черную рубашку. Я ухмыльнулся. Я тоже был одет во все черное.
Ужин был великолепен - Светкина мать отлично готовит. Жаль, что моя невеста переняла кулинарные способности от своей биологической матери, а не от приемной.
Светкин отец молча жевал и много пил, за что получал укоризненные взгляды жены. По-моему, она его даже пару раз пнула ногой под столом.
Мне он выпить не предлагал, зато старательно наполнял рюмку Светы. Она виновато смотрела на меня и периодически опустошала ее.
После ужина я отвел изрядно захмелевшую Свету в комнату, уложил ее в постель, раздел и накрыл одеялом. И вернулся в гостиную.
В темноте я видел силуэт ее матери на диване. Она сидела, сгорбившись, и периодически всхлипывала. Я сел рядом с ней и обнял ее плечи.
- Ну, за что, за что нам все это? - тихо плакала она. - Вы же знаете, Фарит, что Светочка нам не родная дочь? - я молча кивнул. Не уверен, что она видела мой жест. - Мы с Павликом долго пытались завести ребенка, но у нас ничего не получалось. А тут иду я как-то вечером с работы мимо гаражей и вдруг слышу - детский плач. Гляжу, возле фонарного столба стоит такая маленькая аккуратная корзинка, а в ней что-то шевелится. Я сначала и не поняла, что это может быть ребенок. Подошла, пеленки раскрыла, а она такая крохотная, ручонки ко мне тянет. Видимо, ее там совсем недавно оставили - она еще тепленькая была. Ну, я огляделась, постучала в один гараж, в другой - нигде никого. Ну, и взяла ее домой. Разобрала корзинку, а там целый гардероб для нее на любую погоду - распашонки, ползунки, платьица, даже теплый комбинезон был. И игрушек целая куча. Видимо, мама ее сильно любила - позаботилась, чтобы, когда ее найдут, у нее сразу все необходимое было... - я вздохнул. Это очень на нее похоже. Видно, и правда, от сердца оторвала. Я не удивлюсь, если она и в дальнейшем присматривала за ней, деньгами помогала...
- Мы назвали ее Светой, зарегистрировали как свою. А через три года у нас родился Ванечка. Они очень дружны были, никогда не ругались, видимо, чувствовали, что они не родные. А потом Светочка уехала в Москву, поступила в институт... Ваня очень по ней скучал, все мечтал, что вот окончит школу и тоже в Москву уедет. Он даже ездил туда, пытался поступать, но ничего у него не вышло... А через полгода ему повестка пришла. Он очень расстроился, но даже пытаться отмазываться не стал и нам с отцом запретил... Призвали его тогда... - она снова всхлипнула, а я погладил ее по голове. - А потом нам письмо пришло, - снова заговорила она после молчания, - мол, пропал наш Ванечка без вести. Отец тогда места себе не находил, пил много... Света приезжала, утешала его, как могла, да только все без толку... А через три месяца объявили, что кампания окончена... То есть, искать нашего Ванечку уже никто не будет... - в ее голосе снова зазвенели слезы, - мы и в военную прокуратуру обращались, и в областные управления, чуть не до Президента дошли, но все напрасно... Муж решил, что раз нашего Ванечку на Кавказе убили, значит, во всем мусульмане виноваты... ему даже во время белой горячки везде мусульмане мерещатся... всем черти, а ему мусульмане...
- Света, вам ничего обо мне не рассказывала? - я опять вздохнул. Точно как я и думал.
- Нет, - она мотнула головой, - говорила только, что собирается замуж, а за кого, как, когда...
- Ясно...
- Фарит, может, вам стоит оставить ее, а? Ну зачем вам жена с таким отцом? Он же вам жизни не даст, а каждый приезд сюда будет заканчиваться скандалом. И с годами будет становиться только хуже...
- Марина Сергеевна, - улыбнулся я, - я люблю Свету. Ради нее я в жерло вулкана залезу. А если наша с ней совместная жизнь будет зависеть от отношения ко мне ее отца, я готов попытаться наладить с ним отношения.
- Фарит, но... вы же понимаете... - она сказала это еле слышно и снова расплакалась. Я опять погладил ее по голове.
- Он в кухне? - она кивнула. - Пьет? - она снова кивнула. - Хорошо. Не беспокойтесь ни о чем, - я отпустил ее плечи и прижался губами к ее горячему мягкому чуть влажному лбу. Ее глаза удивленно блеснули в темноте.
Я поднялся с дивана и направился в кухню.
Он сидел за столом возле печки и курил. Стол был заставлен пустыми бутылками из-под водки и пива, рядом с ним стоял пустой стакан и полная пепельница. Он угрюмо посмотрел на меня:
- Чего пришел? Насмехаться?
Я молча уселся на табурет напротив него, взял в руки початую бутылку, отыскал взглядом еще один стакан, налил ему, потом себе и только после этого поднял на него глаза.
- Давайте помянем вашего сына, - проговорил я тихо и поднял свой стакан.
Он посмотрел на меня с удивлением и взял свой.
- Ваш сын - герой, - проговорил я, когда мы выпили. - Он как настоящий мужчина отправился на войну, а не стал, как размазня, прятаться за мамкину юбку. За это им гордиться нужно. И делать все, чтобы он гордился вами. А вы что творите? - на его глазах блеснули слезы. - Вы сидите и жалеете себя, мол, я такой несчастный, злые чечены отобрали у меня любимую игрушку. Вы же не о нем убиваетесь, а о том, что обидели лично вас. Разве я не прав?
Он кивнул и опустил глаза.
- Он был солдатом, а смерть солдата в бою на совести не убившего его врага, а неграмотно организовавшего атаку или оборону командира, - продолжал я. - И вот теперь у меня к вам вопрос - был ли командир вашего сына мусульманином? - он мотнул головой.
- А если его взяли в плен? - робко попытался возразить он.
- Это снова ошибка командира, - резко проговорил я. - Чтобы захватить человека в плен, его нужно застать врасплох. Застать солдата врасплох можно только в случае плохой организации оповещения и обороны. То же самое, если он подорвался на мине, если застрелился сам или его застрелил его же товарищ.
- Ты пытаешься меня убедить, что все мусульмане белые и пушистые? - он презрительно хмыкнул.
- Нет, я пытаюсь сказать, что подонки, к сожалению, встречаются как среди мусульман, так и среди христиан и атеистов. Поэтому чесать всех под одну гребенку не надо. А война есть война. Поверьте мне, если вашего сына убили в бою, его смерть уже с лихвой отомщена. Если его убили в плену, схватившие его уже наказаны. Но я уверен, что какая бы судьба его не постигла, он до последнего вздоха помнил о вас и гордился тем, что он ваш сын.
- Ты воевал? - спросил он тихо.
Я мотнул головой:
- Мой отец был кадровым военным. Он был во многих горячих точках. Он мне рассказывал об ужасах войны и о примерах воинской доблести...
- Понятно, - он кивнул и налил мне еще водки. - Знаешь, мне иногда кажется, что Ванька жив, - проговорил он тихо, вращая жидкость в своем стакане. - Можешь считать меня психом, но иногда я слышу его голос, будто он зовет меня. А мать говорит,
Наконец, хозяева тоже устроились за столом. Марина Сергеевна надела красивое платье и стала похожа на стареющую оперную диву, которую больше не ставят играть в спектаклях, но которая частенько выступает на концертах. А Павел Степанович надел черные траурные брюки и черную рубашку. Я ухмыльнулся. Я тоже был одет во все черное.
Ужин был великолепен - Светкина мать отлично готовит. Жаль, что моя невеста переняла кулинарные способности от своей биологической матери, а не от приемной.
Светкин отец молча жевал и много пил, за что получал укоризненные взгляды жены. По-моему, она его даже пару раз пнула ногой под столом.
Мне он выпить не предлагал, зато старательно наполнял рюмку Светы. Она виновато смотрела на меня и периодически опустошала ее.
После ужина я отвел изрядно захмелевшую Свету в комнату, уложил ее в постель, раздел и накрыл одеялом. И вернулся в гостиную.
В темноте я видел силуэт ее матери на диване. Она сидела, сгорбившись, и периодически всхлипывала. Я сел рядом с ней и обнял ее плечи.
- Ну, за что, за что нам все это? - тихо плакала она. - Вы же знаете, Фарит, что Светочка нам не родная дочь? - я молча кивнул. Не уверен, что она видела мой жест. - Мы с Павликом долго пытались завести ребенка, но у нас ничего не получалось. А тут иду я как-то вечером с работы мимо гаражей и вдруг слышу - детский плач. Гляжу, возле фонарного столба стоит такая маленькая аккуратная корзинка, а в ней что-то шевелится. Я сначала и не поняла, что это может быть ребенок. Подошла, пеленки раскрыла, а она такая крохотная, ручонки ко мне тянет. Видимо, ее там совсем недавно оставили - она еще тепленькая была. Ну, я огляделась, постучала в один гараж, в другой - нигде никого. Ну, и взяла ее домой. Разобрала корзинку, а там целый гардероб для нее на любую погоду - распашонки, ползунки, платьица, даже теплый комбинезон был. И игрушек целая куча. Видимо, мама ее сильно любила - позаботилась, чтобы, когда ее найдут, у нее сразу все необходимое было... - я вздохнул. Это очень на нее похоже. Видно, и правда, от сердца оторвала. Я не удивлюсь, если она и в дальнейшем присматривала за ней, деньгами помогала...
- Мы назвали ее Светой, зарегистрировали как свою. А через три года у нас родился Ванечка. Они очень дружны были, никогда не ругались, видимо, чувствовали, что они не родные. А потом Светочка уехала в Москву, поступила в институт... Ваня очень по ней скучал, все мечтал, что вот окончит школу и тоже в Москву уедет. Он даже ездил туда, пытался поступать, но ничего у него не вышло... А через полгода ему повестка пришла. Он очень расстроился, но даже пытаться отмазываться не стал и нам с отцом запретил... Призвали его тогда... - она снова всхлипнула, а я погладил ее по голове. - А потом нам письмо пришло, - снова заговорила она после молчания, - мол, пропал наш Ванечка без вести. Отец тогда места себе не находил, пил много... Света приезжала, утешала его, как могла, да только все без толку... А через три месяца объявили, что кампания окончена... То есть, искать нашего Ванечку уже никто не будет... - в ее голосе снова зазвенели слезы, - мы и в военную прокуратуру обращались, и в областные управления, чуть не до Президента дошли, но все напрасно... Муж решил, что раз нашего Ванечку на Кавказе убили, значит, во всем мусульмане виноваты... ему даже во время белой горячки везде мусульмане мерещатся... всем черти, а ему мусульмане...
- Света, вам ничего обо мне не рассказывала? - я опять вздохнул. Точно как я и думал.
- Нет, - она мотнула головой, - говорила только, что собирается замуж, а за кого, как, когда...
- Ясно...
- Фарит, может, вам стоит оставить ее, а? Ну зачем вам жена с таким отцом? Он же вам жизни не даст, а каждый приезд сюда будет заканчиваться скандалом. И с годами будет становиться только хуже...
- Марина Сергеевна, - улыбнулся я, - я люблю Свету. Ради нее я в жерло вулкана залезу. А если наша с ней совместная жизнь будет зависеть от отношения ко мне ее отца, я готов попытаться наладить с ним отношения.
- Фарит, но... вы же понимаете... - она сказала это еле слышно и снова расплакалась. Я опять погладил ее по голове.
- Он в кухне? - она кивнула. - Пьет? - она снова кивнула. - Хорошо. Не беспокойтесь ни о чем, - я отпустил ее плечи и прижался губами к ее горячему мягкому чуть влажному лбу. Ее глаза удивленно блеснули в темноте.
Я поднялся с дивана и направился в кухню.
Он сидел за столом возле печки и курил. Стол был заставлен пустыми бутылками из-под водки и пива, рядом с ним стоял пустой стакан и полная пепельница. Он угрюмо посмотрел на меня:
- Чего пришел? Насмехаться?
Я молча уселся на табурет напротив него, взял в руки початую бутылку, отыскал взглядом еще один стакан, налил ему, потом себе и только после этого поднял на него глаза.
- Давайте помянем вашего сына, - проговорил я тихо и поднял свой стакан.
Он посмотрел на меня с удивлением и взял свой.
- Ваш сын - герой, - проговорил я, когда мы выпили. - Он как настоящий мужчина отправился на войну, а не стал, как размазня, прятаться за мамкину юбку. За это им гордиться нужно. И делать все, чтобы он гордился вами. А вы что творите? - на его глазах блеснули слезы. - Вы сидите и жалеете себя, мол, я такой несчастный, злые чечены отобрали у меня любимую игрушку. Вы же не о нем убиваетесь, а о том, что обидели лично вас. Разве я не прав?
Он кивнул и опустил глаза.
- Он был солдатом, а смерть солдата в бою на совести не убившего его врага, а неграмотно организовавшего атаку или оборону командира, - продолжал я. - И вот теперь у меня к вам вопрос - был ли командир вашего сына мусульманином? - он мотнул головой.
- А если его взяли в плен? - робко попытался возразить он.
- Это снова ошибка командира, - резко проговорил я. - Чтобы захватить человека в плен, его нужно застать врасплох. Застать солдата врасплох можно только в случае плохой организации оповещения и обороны. То же самое, если он подорвался на мине, если застрелился сам или его застрелил его же товарищ.
- Ты пытаешься меня убедить, что все мусульмане белые и пушистые? - он презрительно хмыкнул.
- Нет, я пытаюсь сказать, что подонки, к сожалению, встречаются как среди мусульман, так и среди христиан и атеистов. Поэтому чесать всех под одну гребенку не надо. А война есть война. Поверьте мне, если вашего сына убили в бою, его смерть уже с лихвой отомщена. Если его убили в плену, схватившие его уже наказаны. Но я уверен, что какая бы судьба его не постигла, он до последнего вздоха помнил о вас и гордился тем, что он ваш сын.
- Ты воевал? - спросил он тихо.
Я мотнул головой:
- Мой отец был кадровым военным. Он был во многих горячих точках. Он мне рассказывал об ужасах войны и о примерах воинской доблести...
- Понятно, - он кивнул и налил мне еще водки. - Знаешь, мне иногда кажется, что Ванька жив, - проговорил он тихо, вращая жидкость в своем стакане. - Можешь считать меня психом, но иногда я слышу его голос, будто он зовет меня. А мать говорит,