Первая банная ночь
«Пути Господни неисповедимы.
Но так и тянет крикнуть «гой еси!»...
Мы, все-таки, мужик, непобедимы,
Покуда топят бани на Руси!».
У меня зазвонил телефон... Хорошее начало прямо из детства. Звонила Зина с родины: «Кум, приезжай. Оленька, крестная твоя, выходит замуж. Помощь требуется. Мой-то пять лет, как преставился... « Ну, надо так надо! Мне собраться - только подпоясаться, тем более к Зине. Когда-то я с ней гулял, но она выбрала не меня, так я в армию и попал.
Разрешите представиться: гвардии старший прапорщик запаса Семенов Егор Артемьевич. Отслужил свое положенное, и вот - пенсионер. В сорок пять. Жизнь только начинается. Меня в части зубоскалы Шкафом прозвали. Да что с них худосочных возьмешь! У нас в роду все мужики такие: невысокие, но косая сажень в плечах. Дед в девяносто подковы гнул, да и я не отстаю. (Как мне доложил один салажонок, не выходивший у меня потом с губы: «Вас, товарищ прапорщик, легче перепрыгнуть, чем обойти!»).
Собрался, взял литеру и на вокзал. Через двое суток вышел на знакомом полустанке. Там меня Зина-кума и встретила. Все как положено, на пароконной коляске, телегой называются, а за пару один бугай впряжен крепкий и выносливый. Вылитый папаня, когда, бывало, нажрется и на коленях по полу ползает, увертываясь от скалки маменьки. Обнялись, расцеловались и в путь. До деревни-то двадцать верст будет и все по тайге.
Деревушка наша так и называется Семёновка, там у нас сроду других фамилий и не было. Раньше домов сто стояло пятистенок, а сейчас, говорят, меньше. А образовалась она еще в позапрошлом веке, правда, в город так и не выросла. Ладно, приеду, посмотрим. Едем, беседуем. Я на куму поглядываю. Справная она баба. Нашей породы. Этакий живчик в свои сорок. Росту метр шестьдесят, коренастая и всё при ней. Буфера вон сарафан на груди рвут. Русые волосы в косу заплетены. Загорелая. Как снег сойдет, она все на улице пашет! Не в пример этим городским цацам. Они микроволновку-то до лифта донести не могут. А Зина и холодильник на девятый этаж одна запрет. Ей что лес валить, что корову доить - всё одно! Соскучился я по своим родным местам и лицам, и по ней тоже - аж страсть.
Наконец-то прибыли. Меня за стол перекусить усадила. В центре бутыль местного изготовления на кедровых орешках настояна. Аж слеза навернулась. Все по-простому: квашеная капуста, грибки, белые маринованные, олененок, молочный, прямо из печи... Ну и, конечно, чугун картошки. А куда нам без нее. А хлеб... Это вам не в булочной! Буханка как две моих головы, а у меня размер шестьдесят какой-то, еще горячая. А пахнет... Видно, пока Зинка за мной ездила, Оленька его и пекла. Значит, не спортили девку.
«Перекуси да с устатка рюмку прими» - говорит кума, и кивает во двор: «Олька баньку истопила, дойдет - попарю тебя». Я недоуменно кивнул, а потом вспомнил. Совсем обычай местный забыл. У нас завсегда хозяйка дома всех парит. Если гость по нраву, то и не только попариться можно. Хозяин, бывало, неделями домой из леса не приходит, а баба ведь тоже человек. Ей надо, вот и прижился обычай. Надо только соблюсти приличия и все. Сейчас-то проще - всякие контрацептивы, тьфу язык сломаешь, есть. А раньше к бабке Федосье бегали. Она местная знахарка какой-то отвар готовила. А то ведь мы здоровые бугаи не только внешне, чуть недосмотрела баба, глядишь уже с пузом.
Выпил рюмку, кума со мной замахнула. Оглядываюсь. Кругом чистота и порядок. Спрашиваю:
- А крестная где?
- Да убежала. Не сидится ей дома. Как что, так эта кобылка ноги в руки к своему воздыхателю на другой конец деревни прется.
- А он кто?
- Да Онисима Павлыча сынок. Вот с армии пришел. В ДШБ служил!
- (Ну, у нас все там служат. Охотники, мы и здоровые как медведи) - подумал я, добавив вслух - вот и я в разведроте двадцать лет отпахал.
- Да ты чё, а я думала на складах где-то.
- Ну, это последние два года, а так...
- Ладно, давай закусывай да пошли. Баня стынет, - сказала она, проходя мимо меня.
- Ох и ладная ты баба, - со всего маху шлепаю ее по заднице, и еле успеваю увернуться от подзатыльника.
- Ты, кум, не балуй, - ржет она.
- Чуть не убила, - говорю, рука у кумы, как у моей матушки, тяжелая.
Не зря она отца скалкой гоняла. Рукой и прибить могла!
- Ладно, давай пошли. В парилке поболтаем.
Пока я оголялся она, сбросив сарафан и оставшись в одной исподней сорочке, расплела косу и надела платочек. И зыркнув на меня проскользнула в моечную. Я разделся, чуть притормозил. Все же отвык с женским полом вместе мыться. Вслух произнес: «Ну, гвардия вперед!», шагнул в сырой полумрак. И врезался в объёмную женскую задницу, обтянутую тонкой тканью. Кума стояла, нагнувшись что-то собирая на полу. От этого столкновения и её матюков мой благоверный встал как на параде. Я аж покраснел.
- Медведь! Ну, чистый медведь, - произнесла она, поворачиваясь.
- Не ожидал...
- Да ладно. Давай проходи в парилку, - произнесла она, не отрывая взгляда от моего воина. - Ух ты! А я и забыла, как он выглядит. Прямо как у моего, - она вздохнула, - все вы, Семёновы, ниже пояса на одно лицо!
- Да и вы, бабы, только прической и отличаетесь, - парировал я.
- Проходи, проходи, - пробурчала она.
- Ох... - только и вымолвил я, переступив порог, и тут же пригнулся.
- Ха-а... - засмеялась она, - раньше ты выносливее был.
- Отвык, - пришлось признаться мне, и опустился на нижнюю полку.
- Ты, похоже, и с бабами париться отвык? - кивнула она на моего друга, стоящего как штык.
- ?! - покрутил головой.
- А обычаи наши не забыл?
- Нет, - помолчав, произнес я и тут же у меня в голове всплыли наказы отца, когда он учил меня всему.
- А что жену не привез?
- Так... не сподобился. Раньше служил - некогда было, вот только в отставку вышел. Думал поискать...
Зина внимательно на меня посмотрела, как будто прикидывая, что-то, и произнесла слова, про которые я пытался не вспоминать:
- Принимаешь ли ты мой кров, еду и постель?
- ?! - пытался думать я в этой душегубке, хотя слова сами рвались с языка. - На сколько? - мгновенно пересохшим горлом спросил я.
- А если я скажу - пока смерть не разлучит нас? - попыталась она перевести все в шутку.
- А ты скажи! - с вызовом просипел я, хватая горячий влажный воздух.
- Уже сказала! - прошептала она, добавив, - или пока я не выгоню тебя...
- Да, да, да!
Может, для вас они ничего и не значат, но только что я дал согласие хозяйке дома на то, что согласен взять её в жены. И готов разделить с ней кров, еду, и любовь до конца жизни или пока она не выгонит меня! (У нас в некотором, роде матриархат и хозяйкой дома считается женщина, дающая новую жизнь).
- Вот так просто? - чуть помедлив, задал я вопрос.
- А что кота за яйца тянуть? Я хочу тебя!
- Я тоже, - прошептал я и за руку и выдернул её из парилки.
Я смотрел на нее, как она сдернула косынку и, встряхнув головой, рассыпала волосы по плечам. Как ухватив за подол, медленно снимает сорочку, открывая моему взору свои богатства и прелести. Я без того напряженный чуть не взорвался, но постарался не ударить лицом в грязь, сдержался. Правда,
Но так и тянет крикнуть «гой еси!»...
Мы, все-таки, мужик, непобедимы,
Покуда топят бани на Руси!».
У меня зазвонил телефон... Хорошее начало прямо из детства. Звонила Зина с родины: «Кум, приезжай. Оленька, крестная твоя, выходит замуж. Помощь требуется. Мой-то пять лет, как преставился... « Ну, надо так надо! Мне собраться - только подпоясаться, тем более к Зине. Когда-то я с ней гулял, но она выбрала не меня, так я в армию и попал.
Разрешите представиться: гвардии старший прапорщик запаса Семенов Егор Артемьевич. Отслужил свое положенное, и вот - пенсионер. В сорок пять. Жизнь только начинается. Меня в части зубоскалы Шкафом прозвали. Да что с них худосочных возьмешь! У нас в роду все мужики такие: невысокие, но косая сажень в плечах. Дед в девяносто подковы гнул, да и я не отстаю. (Как мне доложил один салажонок, не выходивший у меня потом с губы: «Вас, товарищ прапорщик, легче перепрыгнуть, чем обойти!»).
Собрался, взял литеру и на вокзал. Через двое суток вышел на знакомом полустанке. Там меня Зина-кума и встретила. Все как положено, на пароконной коляске, телегой называются, а за пару один бугай впряжен крепкий и выносливый. Вылитый папаня, когда, бывало, нажрется и на коленях по полу ползает, увертываясь от скалки маменьки. Обнялись, расцеловались и в путь. До деревни-то двадцать верст будет и все по тайге.
Деревушка наша так и называется Семёновка, там у нас сроду других фамилий и не было. Раньше домов сто стояло пятистенок, а сейчас, говорят, меньше. А образовалась она еще в позапрошлом веке, правда, в город так и не выросла. Ладно, приеду, посмотрим. Едем, беседуем. Я на куму поглядываю. Справная она баба. Нашей породы. Этакий живчик в свои сорок. Росту метр шестьдесят, коренастая и всё при ней. Буфера вон сарафан на груди рвут. Русые волосы в косу заплетены. Загорелая. Как снег сойдет, она все на улице пашет! Не в пример этим городским цацам. Они микроволновку-то до лифта донести не могут. А Зина и холодильник на девятый этаж одна запрет. Ей что лес валить, что корову доить - всё одно! Соскучился я по своим родным местам и лицам, и по ней тоже - аж страсть.
Наконец-то прибыли. Меня за стол перекусить усадила. В центре бутыль местного изготовления на кедровых орешках настояна. Аж слеза навернулась. Все по-простому: квашеная капуста, грибки, белые маринованные, олененок, молочный, прямо из печи... Ну и, конечно, чугун картошки. А куда нам без нее. А хлеб... Это вам не в булочной! Буханка как две моих головы, а у меня размер шестьдесят какой-то, еще горячая. А пахнет... Видно, пока Зинка за мной ездила, Оленька его и пекла. Значит, не спортили девку.
«Перекуси да с устатка рюмку прими» - говорит кума, и кивает во двор: «Олька баньку истопила, дойдет - попарю тебя». Я недоуменно кивнул, а потом вспомнил. Совсем обычай местный забыл. У нас завсегда хозяйка дома всех парит. Если гость по нраву, то и не только попариться можно. Хозяин, бывало, неделями домой из леса не приходит, а баба ведь тоже человек. Ей надо, вот и прижился обычай. Надо только соблюсти приличия и все. Сейчас-то проще - всякие контрацептивы, тьфу язык сломаешь, есть. А раньше к бабке Федосье бегали. Она местная знахарка какой-то отвар готовила. А то ведь мы здоровые бугаи не только внешне, чуть недосмотрела баба, глядишь уже с пузом.
Выпил рюмку, кума со мной замахнула. Оглядываюсь. Кругом чистота и порядок. Спрашиваю:
- А крестная где?
- Да убежала. Не сидится ей дома. Как что, так эта кобылка ноги в руки к своему воздыхателю на другой конец деревни прется.
- А он кто?
- Да Онисима Павлыча сынок. Вот с армии пришел. В ДШБ служил!
- (Ну, у нас все там служат. Охотники, мы и здоровые как медведи) - подумал я, добавив вслух - вот и я в разведроте двадцать лет отпахал.
- Да ты чё, а я думала на складах где-то.
- Ну, это последние два года, а так...
- Ладно, давай закусывай да пошли. Баня стынет, - сказала она, проходя мимо меня.
- Ох и ладная ты баба, - со всего маху шлепаю ее по заднице, и еле успеваю увернуться от подзатыльника.
- Ты, кум, не балуй, - ржет она.
- Чуть не убила, - говорю, рука у кумы, как у моей матушки, тяжелая.
Не зря она отца скалкой гоняла. Рукой и прибить могла!
- Ладно, давай пошли. В парилке поболтаем.
Пока я оголялся она, сбросив сарафан и оставшись в одной исподней сорочке, расплела косу и надела платочек. И зыркнув на меня проскользнула в моечную. Я разделся, чуть притормозил. Все же отвык с женским полом вместе мыться. Вслух произнес: «Ну, гвардия вперед!», шагнул в сырой полумрак. И врезался в объёмную женскую задницу, обтянутую тонкой тканью. Кума стояла, нагнувшись что-то собирая на полу. От этого столкновения и её матюков мой благоверный встал как на параде. Я аж покраснел.
- Медведь! Ну, чистый медведь, - произнесла она, поворачиваясь.
- Не ожидал...
- Да ладно. Давай проходи в парилку, - произнесла она, не отрывая взгляда от моего воина. - Ух ты! А я и забыла, как он выглядит. Прямо как у моего, - она вздохнула, - все вы, Семёновы, ниже пояса на одно лицо!
- Да и вы, бабы, только прической и отличаетесь, - парировал я.
- Проходи, проходи, - пробурчала она.
- Ох... - только и вымолвил я, переступив порог, и тут же пригнулся.
- Ха-а... - засмеялась она, - раньше ты выносливее был.
- Отвык, - пришлось признаться мне, и опустился на нижнюю полку.
- Ты, похоже, и с бабами париться отвык? - кивнула она на моего друга, стоящего как штык.
- ?! - покрутил головой.
- А обычаи наши не забыл?
- Нет, - помолчав, произнес я и тут же у меня в голове всплыли наказы отца, когда он учил меня всему.
- А что жену не привез?
- Так... не сподобился. Раньше служил - некогда было, вот только в отставку вышел. Думал поискать...
Зина внимательно на меня посмотрела, как будто прикидывая, что-то, и произнесла слова, про которые я пытался не вспоминать:
- Принимаешь ли ты мой кров, еду и постель?
- ?! - пытался думать я в этой душегубке, хотя слова сами рвались с языка. - На сколько? - мгновенно пересохшим горлом спросил я.
- А если я скажу - пока смерть не разлучит нас? - попыталась она перевести все в шутку.
- А ты скажи! - с вызовом просипел я, хватая горячий влажный воздух.
- Уже сказала! - прошептала она, добавив, - или пока я не выгоню тебя...
- Да, да, да!
Может, для вас они ничего и не значат, но только что я дал согласие хозяйке дома на то, что согласен взять её в жены. И готов разделить с ней кров, еду, и любовь до конца жизни или пока она не выгонит меня! (У нас в некотором, роде матриархат и хозяйкой дома считается женщина, дающая новую жизнь).
- Вот так просто? - чуть помедлив, задал я вопрос.
- А что кота за яйца тянуть? Я хочу тебя!
- Я тоже, - прошептал я и за руку и выдернул её из парилки.
Я смотрел на нее, как она сдернула косынку и, встряхнув головой, рассыпала волосы по плечам. Как ухватив за подол, медленно снимает сорочку, открывая моему взору свои богатства и прелести. Я без того напряженный чуть не взорвался, но постарался не ударить лицом в грязь, сдержался. Правда,