Тринадцатый этаж
- Ты слышишь меня?... А, блядь? Мне вообще, таких как ты, в жопу не нравится трахать. Мне вообще в жопу не нравится трахать, если ванной нет рядом! Но тут дело другое, понимаешь? Ты понима-а-а-ешь?... Эй, блядь? - Паша заорал на ухо «помогале». - Ты что там, забалдела? Чо ты разлеглась как на пляже? - коротко треснул ее раскрытой ладонью по уху. - Работать будем? Отрабатывать будем? Или еще раз по ребрам тебя проверить?
Тело, переброшенное через трубу, вздрогнуло, и начало судорожно подаваться навстречу ходу пашиного паха.
- Да ладно, не гони, - сказал Цапа, сидя на корточках на трубе, - нормальные у нее булки. Мне такие, как раз, нравятся, крепенькие. А толстожопые для колхоза. Сисек только у нее почти нет. А булки, чо, булки в порядке.
Паша заработал тазом быстрее, затем остановился.
- Нет, сука, так не пойдет. Когда я подаю тебе в задницу, ты жопу расслабляй. А когда вытаскиваю - сжимай. Как будто сосешь очком, поняла? Всему вас учить надо... вот. Вот так. Вот так нормально. Сильней стискивай. Еще. В ход попадай. Раз–два, вход–выход... Сжали-разжали...
Паша еще несколько раз впечатался ударами между тонких ляжек и шумно выдохнул.
- Стой теперь ровно, не дергайся. Так и стой. Очко сожми и держи. Минус тридцать долларов, у нас все честно. Цапа, еще раз ее прочистишь?
Цапа сидящий на трубе, выдохнул дым.
- Не. Я уже не могу. Я поссать полчаса не могу, не то что кончить. Через часика два, разве что, когда гера попустит. Можем к Лильке с Риткой, кстати, заехать. Как раз время подойдет. Не мотаться же по улице до вечера.
- Мак, ты как?
Мак вынырнул из внутренней сосредоточенности. Перед глазами все еще стояли распухшие, разбитые губы, оконтуренные по краю каемкой засохшей крови. Губы, лихорадочно елозящие по его члену. И невозможность кончить - то ли от героина, плывущего в крови, то ли от панического взгляда белобрысой растрепы поверх всего.
- Я тоже пас. Поехали уже отсюда. Заебало все. И жарко. - Мака изрядно вело.
- Тогда остался только десерт. Цапа, помоги-ка.
Паша сдернул за загривок Тайку с трубы, выгнул за короткие, мокрые от пота волосы, и опрокинул на пол. Девчонка мягко, как набитая ватой, повалилась на спину. Паша аккуратно стащил с члена испачканный с обеих сторон презерватив, удерживая его за ободок. Наступил Тайке коленом на грудь, присел над ней. Цапа подошел и взялся за голову.
- Раздвигай ей ковш. Вот так. Аккуратно, пальцами не лезь, испачкаешься. Отлично. Теперь башку держи.
Мак услышал хрип, потом давящиеся звуки, с трудом открыл глаза и сфокусировал взгляд. Паша сидел на голой «помогале», упираясь между острых грудок коленом. Цапа крепко держал ее за нос и нижнюю челюсть, стискивая лицо в комок стальным захватом.
- Пацаны, она же подавится. Нахуй оно вам надо?
- Ничем она не подавится. Эта акула по жизни все глотала, что в рот попадало. И это проглотит. Вооо... я же говорил... Пошло, пошло... Все, вставай. - Паша поднялся, застегивая штаны - Вставай, блядь, кому сказал?
Тайка с трудом перевернулась на живот, оттопырив испачканные цементом тощие ягодицы, и приподнялась на четвереньки. Оперлась на трясущиеся руки, попыталась стошнить, но церукал держал крепко. Налоксон, впрочем, тоже подействовал - из обеих ноздрей уже изрядно текло. Два часа - самое время для антагониста.
- Ну что, теперь наверх? Давай, Цапа, открывай.
Цаплий быстро вскарабкался по металлической вертикальной лестнице, повозился с задвижной и распахнул люк на крышу. Сквозь проем сразу же кулаком ударило жаркое послеполуденное солнце. Цапа выбрался на крышу здания и заглянул внутрь.
- Давай, полезла. - Паша поднял за ухо голую Тайку с четверенек и подтолкнул к лестнице. Та поставила на нее босую ногу, попыталась уцепиться отбитыми пальцами за перекладину, оторвалась и повалилась прямо на Пашу.
- Бля. - сказал Паша, подхватывая девчонку. - Не доползет. Мак, подсади ее. Сейчас я поднимусь на крышу, мы с Цапой ее вдвоем затянем.
- Как я ее подсажу? - недовольно спросил Мак. - На плечо? У нее после вас изо всех дырок снизу течет. У меня все это на одежде будет. Давай, сам подсаживай.
- За руки ее подайте, я сам вытащу. - Сказал Цапа из проема люка. - Хули она там весит, ссыкуха? Только ноги подержите.
Паша и Мак подхватили девчонку с обеих сторон, оторвали от пола, прислонили к лестнице. Худощавое тело уже лоснилось от пота и сотрясалось в ознобе несмотря на жару. «Налоксон - это перебор, - подумал Мак: дали бы раз под хвост, еще раз по морде, и разошлись».
Цапа ухватился за безвольные руки и, выдохнув, рывком вытащил Тайку на крышу. Проехавшись животом по арматуре, девчонка взвыла.
- Ничем ей не угодишь, - осуждающе вздохнул Паша, - Стараешься тут, на руках барышню носишь, и никакой тебе от нее благодарности.
Крыша плавилась от жары. Мака сразу затошнило от смоляной вони, но героин не давал сблевать так же надежно, как и церукал. Тайка тут же забилась в тень от лифтовой надстройки и свернулась клубком, прижимая руки к животу. Ее колотило, как в припадке. Мак поежился.
- Сиди здесь, - наставительно сказал Паша. - Осознавай. Включи совесть. Вечером, как стемнеет, приедем, выпустим тебя, и тряпки твои отдадим. Тогда и решим по остатку долга. Нормально решим. Поняла? Я спросил - поняла? Или тебя еще раз уебать?
Тайка молча тряслась в ознобе, свернувшись на горячем битуме.
- Паша, да все она уже поняла. - Мак потел, как в сауне. - Идем отсюда. Жарко, пиздец, сил моих уже нет.
ШЛЮХА.
- Иди на хуй. - мрачно сказал Мак, глядя на сиреневый венчик газа. - Вообще иди на хуй, блядь.
Лиля оторопело постояла в проеме двери, потом всхлипнула, выскочила из кухни и со злостью приложила хлипкой дверью о косяк.
«Белое» в крови Мака наложилось на «черное», быстрое на медленное, и он уже не совсем понимал - какая химия, и в какую сторону его тащит. Иногда, в тот момент, когда волны быстрого и медленного кайфа перехлестывались, по вершине волны била молния, и становилось вообще паршиво.
Филенчатая дверь кухни со стеклянной вставкой открылась, и зашел Паша, в одних трусах с надписью «Bruno Banani» по верхней резинке. Снизу, возле правого паха, трусы были окрашены кровью после укола.
- Мак, ну в чем дело? Лилька плачет, говорит, что ты ей нагрубил. Слушай, Мак... дай сигарету. Не хочу пачку портить. У меня все пальцы в смазке от риткиной жопы. - Паша поймал губами сигарету, поданную Маком, дождался огня и затянулся.
- Зачем же сразу ее «нахуй», братишка?
- Это с каких пор для нее слово «хуй» грубость? - перебил Мак, плавно поднимаясь с ленивой черной волны на злую белую. - Я, может быть, предложил ей трах до потолка. Пригласил ее вежливо, так сказать. А она убежала. И еще тебе жалуется?
Паша вздохнул, подтянул под себя табуретку и сел напротив Мака.
- Мак, ну что не так?... О, еба, да я поэт! - Паша натянуто улыбнулся. - В рифму разговариваю. Я тебе еще утром предлагал свалить. Ты же остался, да? Тебя о чем просили? Только бабло передать и в подъезде обозначиться. И все, твой выход закончен. Какого хуя ты тогда остался? Это раз. Два
Тело, переброшенное через трубу, вздрогнуло, и начало судорожно подаваться навстречу ходу пашиного паха.
- Да ладно, не гони, - сказал Цапа, сидя на корточках на трубе, - нормальные у нее булки. Мне такие, как раз, нравятся, крепенькие. А толстожопые для колхоза. Сисек только у нее почти нет. А булки, чо, булки в порядке.
Паша заработал тазом быстрее, затем остановился.
- Нет, сука, так не пойдет. Когда я подаю тебе в задницу, ты жопу расслабляй. А когда вытаскиваю - сжимай. Как будто сосешь очком, поняла? Всему вас учить надо... вот. Вот так. Вот так нормально. Сильней стискивай. Еще. В ход попадай. Раз–два, вход–выход... Сжали-разжали...
Паша еще несколько раз впечатался ударами между тонких ляжек и шумно выдохнул.
- Стой теперь ровно, не дергайся. Так и стой. Очко сожми и держи. Минус тридцать долларов, у нас все честно. Цапа, еще раз ее прочистишь?
Цапа сидящий на трубе, выдохнул дым.
- Не. Я уже не могу. Я поссать полчаса не могу, не то что кончить. Через часика два, разве что, когда гера попустит. Можем к Лильке с Риткой, кстати, заехать. Как раз время подойдет. Не мотаться же по улице до вечера.
- Мак, ты как?
Мак вынырнул из внутренней сосредоточенности. Перед глазами все еще стояли распухшие, разбитые губы, оконтуренные по краю каемкой засохшей крови. Губы, лихорадочно елозящие по его члену. И невозможность кончить - то ли от героина, плывущего в крови, то ли от панического взгляда белобрысой растрепы поверх всего.
- Я тоже пас. Поехали уже отсюда. Заебало все. И жарко. - Мака изрядно вело.
- Тогда остался только десерт. Цапа, помоги-ка.
Паша сдернул за загривок Тайку с трубы, выгнул за короткие, мокрые от пота волосы, и опрокинул на пол. Девчонка мягко, как набитая ватой, повалилась на спину. Паша аккуратно стащил с члена испачканный с обеих сторон презерватив, удерживая его за ободок. Наступил Тайке коленом на грудь, присел над ней. Цапа подошел и взялся за голову.
- Раздвигай ей ковш. Вот так. Аккуратно, пальцами не лезь, испачкаешься. Отлично. Теперь башку держи.
Мак услышал хрип, потом давящиеся звуки, с трудом открыл глаза и сфокусировал взгляд. Паша сидел на голой «помогале», упираясь между острых грудок коленом. Цапа крепко держал ее за нос и нижнюю челюсть, стискивая лицо в комок стальным захватом.
- Пацаны, она же подавится. Нахуй оно вам надо?
- Ничем она не подавится. Эта акула по жизни все глотала, что в рот попадало. И это проглотит. Вооо... я же говорил... Пошло, пошло... Все, вставай. - Паша поднялся, застегивая штаны - Вставай, блядь, кому сказал?
Тайка с трудом перевернулась на живот, оттопырив испачканные цементом тощие ягодицы, и приподнялась на четвереньки. Оперлась на трясущиеся руки, попыталась стошнить, но церукал держал крепко. Налоксон, впрочем, тоже подействовал - из обеих ноздрей уже изрядно текло. Два часа - самое время для антагониста.
- Ну что, теперь наверх? Давай, Цапа, открывай.
Цаплий быстро вскарабкался по металлической вертикальной лестнице, повозился с задвижной и распахнул люк на крышу. Сквозь проем сразу же кулаком ударило жаркое послеполуденное солнце. Цапа выбрался на крышу здания и заглянул внутрь.
- Давай, полезла. - Паша поднял за ухо голую Тайку с четверенек и подтолкнул к лестнице. Та поставила на нее босую ногу, попыталась уцепиться отбитыми пальцами за перекладину, оторвалась и повалилась прямо на Пашу.
- Бля. - сказал Паша, подхватывая девчонку. - Не доползет. Мак, подсади ее. Сейчас я поднимусь на крышу, мы с Цапой ее вдвоем затянем.
- Как я ее подсажу? - недовольно спросил Мак. - На плечо? У нее после вас изо всех дырок снизу течет. У меня все это на одежде будет. Давай, сам подсаживай.
- За руки ее подайте, я сам вытащу. - Сказал Цапа из проема люка. - Хули она там весит, ссыкуха? Только ноги подержите.
Паша и Мак подхватили девчонку с обеих сторон, оторвали от пола, прислонили к лестнице. Худощавое тело уже лоснилось от пота и сотрясалось в ознобе несмотря на жару. «Налоксон - это перебор, - подумал Мак: дали бы раз под хвост, еще раз по морде, и разошлись».
Цапа ухватился за безвольные руки и, выдохнув, рывком вытащил Тайку на крышу. Проехавшись животом по арматуре, девчонка взвыла.
- Ничем ей не угодишь, - осуждающе вздохнул Паша, - Стараешься тут, на руках барышню носишь, и никакой тебе от нее благодарности.
Крыша плавилась от жары. Мака сразу затошнило от смоляной вони, но героин не давал сблевать так же надежно, как и церукал. Тайка тут же забилась в тень от лифтовой надстройки и свернулась клубком, прижимая руки к животу. Ее колотило, как в припадке. Мак поежился.
- Сиди здесь, - наставительно сказал Паша. - Осознавай. Включи совесть. Вечером, как стемнеет, приедем, выпустим тебя, и тряпки твои отдадим. Тогда и решим по остатку долга. Нормально решим. Поняла? Я спросил - поняла? Или тебя еще раз уебать?
Тайка молча тряслась в ознобе, свернувшись на горячем битуме.
- Паша, да все она уже поняла. - Мак потел, как в сауне. - Идем отсюда. Жарко, пиздец, сил моих уже нет.
ШЛЮХА.
- Иди на хуй. - мрачно сказал Мак, глядя на сиреневый венчик газа. - Вообще иди на хуй, блядь.
Лиля оторопело постояла в проеме двери, потом всхлипнула, выскочила из кухни и со злостью приложила хлипкой дверью о косяк.
«Белое» в крови Мака наложилось на «черное», быстрое на медленное, и он уже не совсем понимал - какая химия, и в какую сторону его тащит. Иногда, в тот момент, когда волны быстрого и медленного кайфа перехлестывались, по вершине волны била молния, и становилось вообще паршиво.
Филенчатая дверь кухни со стеклянной вставкой открылась, и зашел Паша, в одних трусах с надписью «Bruno Banani» по верхней резинке. Снизу, возле правого паха, трусы были окрашены кровью после укола.
- Мак, ну в чем дело? Лилька плачет, говорит, что ты ей нагрубил. Слушай, Мак... дай сигарету. Не хочу пачку портить. У меня все пальцы в смазке от риткиной жопы. - Паша поймал губами сигарету, поданную Маком, дождался огня и затянулся.
- Зачем же сразу ее «нахуй», братишка?
- Это с каких пор для нее слово «хуй» грубость? - перебил Мак, плавно поднимаясь с ленивой черной волны на злую белую. - Я, может быть, предложил ей трах до потолка. Пригласил ее вежливо, так сказать. А она убежала. И еще тебе жалуется?
Паша вздохнул, подтянул под себя табуретку и сел напротив Мака.
- Мак, ну что не так?... О, еба, да я поэт! - Паша натянуто улыбнулся. - В рифму разговариваю. Я тебе еще утром предлагал свалить. Ты же остался, да? Тебя о чем просили? Только бабло передать и в подъезде обозначиться. И все, твой выход закончен. Какого хуя ты тогда остался? Это раз. Два