Долгожданная встреча
угадаешь, когда... Ты намеренно тянешь время, намеренно томишь меня в ожидании.
- Расслабься, ты же знаешь, что зажиматься нельзя.
Легко тебе говорить, это же не твоя попа сейчас будет гореть огнем.
Первый удар, как всегда, неожиданный.
- Один, - начинаю счет.
Считать нужно четко и внятно, собьюсь – все сначала, начну кричать – плюс пять ударов.
- Два, - я вздрагиваю и понимаю, что тридцать – это очень много.
- Три. Четыре... Двенадцать, - слезы льются из глаз, я судорожно сжимаю руками обивку дивана. А широкий кожаный ремень рисует свои узоры на моей попе.
- Двадцать пять, - почти выкрикиваю, но слышу сквозь туман в голове: «Тебе добавить за крик?»
Нет, нет, пожалуйста, я буду тихой...
- Двадцать девять... Тридцать...
Меня трясет мелкой дрожью.
- Можешь встать.
Поднимаюсь с дивана. Ты гладишь меня по голове.
- Всё, девочка. На сегодня всё.
Целую руку, благодарю за урок, устраиваюсь поудобнее у твоих ног и прижимаюсь щекой к твоей коленке. Ты гладишь меня по голове.
- Я буду хорошей.
- Посмотрим!
Я не переношу боль и люблю ее одновременно, но я не мазохистка. Мне дорого человеческое отношение ко мне. Мне нравится, когда меня воспринимают как личность, когда тот, для которого я лишь вещь, просит у меня совета. Мне нравится, когда тот, для кого я лишь игрушка, но любимая игрушка, говорит - мне нужна жена, а не прислуга. Мне нравится быть любимой. В любых ситуациях. В любых проявлениях. А когда Хозяин считает нужным наказать - да, его право. Я просто вытерплю и прощу с благодарностью за то, что причинил боль. Боль и наслаждение.
***
Ночь была бурной. А утром умиротворенным.
- С добрым утром, любимая.
- С добрым утром, родной мой.
- Расслабься, ты же знаешь, что зажиматься нельзя.
Легко тебе говорить, это же не твоя попа сейчас будет гореть огнем.
Первый удар, как всегда, неожиданный.
- Один, - начинаю счет.
Считать нужно четко и внятно, собьюсь – все сначала, начну кричать – плюс пять ударов.
- Два, - я вздрагиваю и понимаю, что тридцать – это очень много.
- Три. Четыре... Двенадцать, - слезы льются из глаз, я судорожно сжимаю руками обивку дивана. А широкий кожаный ремень рисует свои узоры на моей попе.
- Двадцать пять, - почти выкрикиваю, но слышу сквозь туман в голове: «Тебе добавить за крик?»
Нет, нет, пожалуйста, я буду тихой...
- Двадцать девять... Тридцать...
Меня трясет мелкой дрожью.
- Можешь встать.
Поднимаюсь с дивана. Ты гладишь меня по голове.
- Всё, девочка. На сегодня всё.
Целую руку, благодарю за урок, устраиваюсь поудобнее у твоих ног и прижимаюсь щекой к твоей коленке. Ты гладишь меня по голове.
- Я буду хорошей.
- Посмотрим!
Я не переношу боль и люблю ее одновременно, но я не мазохистка. Мне дорого человеческое отношение ко мне. Мне нравится, когда меня воспринимают как личность, когда тот, для которого я лишь вещь, просит у меня совета. Мне нравится, когда тот, для кого я лишь игрушка, но любимая игрушка, говорит - мне нужна жена, а не прислуга. Мне нравится быть любимой. В любых ситуациях. В любых проявлениях. А когда Хозяин считает нужным наказать - да, его право. Я просто вытерплю и прощу с благодарностью за то, что причинил боль. Боль и наслаждение.
***
Ночь была бурной. А утром умиротворенным.
- С добрым утром, любимая.
- С добрым утром, родной мой.