Уездные розги. Глава 2. Уроки
к голосам.
- О Боже! Петр! Нет! Не здесь! Не сейчас! - испуганно шептала женщина.
Тяжелое дыхание, звук рвущейся ткани. Тихий повелительный голос мужчины:
- Да. Здесь. Сейчас.
- Я не могу! Это такой грех! Петр! Мы с тобой страшные грешники!
- Держись за перила... Так! И нагнись еще немного.
- Ох! Нет!
- Ну же, не жмись! Впусти меня глубже!
- Мне больно!
- Это потому, что ты отвыкла. Я давно не был у тебя. Хорошо, я буду осторожнее... Ну вот, уже не так больно, правда, милая?
- Поцелуй меня!... Ммм... Ты меня любишь?
- Я любил тебя, люблю и буду любить!
- Да! Не убирай руку! Так сладко!
- Умница моя, хорошая, ну, держись покрепче!
Деревянные перила ходили ходуном, тряслись даже сиреневые кусты, наше убежище. Женские стоны, вначале приглушенные, становились все громче... Когда все закончилось, я обнаружил, что держу в обьятиях Сашеньку и прижимаюсь щекой к ее голому плечику. Ее косынка сбилась куда-то набок. Я с трудом перевел дыхание и нехотя разжал руки.
- Я приду к тебе ночью, - сказал мужчина, выходя из беседки. - Отпусти сегодня горничную.
Это был мой дядя. Неторопливой, небрежной походкой он направился к дому. Немного погодя, вышла и женщина. Она закрывала лицо и старалась держаться в тени. Сейчас я понимаю, что это могла быть только сашенькина гувернантка, но тогда я почему-то решил, что это матушка...
Чтобы отвлечься от навязчивого наваждения, я кликнул к себе Никитку.
- Ну, как у тебя обстоят дела с барышней? Рассказывай. Да с чувством, с толком, с расстановкой!
- Ежели по-порядку говорить, то спервоначалу барышня на меня оченно даже обижались.
- Разумеется.
- Слушать ничего не хотели, бились, руками дрались и всякими жалкими словами обзывались: и холоп я, и вор, и предатель.
- Это верно. И как же ты ее умаслил?
- Принес хересу из шкапа, початую бутылку. Они и успокоились.
- Что?! Так ты мой херес выжрал, разбойник?
- Они-с. Выкушать до донышка изволили. Потом долго рыдали, но уже у меня на руках-с. А я, как вы велели, барышню увещевал, уговаривал, уму-разуму научал. Барину, говорю, нужно угождать, и тогда барин будет ласков. А ежели ерепениться начнешь, то прибьет как муху, или, того хуже, из дому прогонит. Барышня меня послушали...
- Так и послушала? Да ты что-то недоговариваешь! Ладно, продолжай, знаю я ваши секреты!
- И пообещал я ее всяческому обхождению научить, как, стало быть, ласку вам оказывать.
- И что? Научил?
- Не совсем еще. Ротиком ничего делать не умеют. Уж мы с ней мучились-мучились! Сначала морковку из кухни принесли для наглядности, потом на живом - на мне то бишь - пробовать стали.
- Барышня на тебе пробовать не побрезговала?!
- Так мы с ней сколько мыли его одеколонами да духами всяким! До сих пор зудит. И ландышами воняет. - В подтверждение своих слов Никитка стал с готовностью развязывать портки. Я замахал на него руками.
- Обойдусь как-нибудь без твоих ландышей! Ты мне лучше ваши экзерсисы покажи. Любопытно посмотреть, как это ты барышню уму научаешь?
- Так это запросто! Вы завтра сделайте вид, что уходите, а сами за ширмочками схоронитесь. Все и увидете-с! А я потом барышню в садик уведу или на кухню, а вы уйдете тихими стопами. Только раньше времени себя не кажите, а то все дело испортите!
- Посмотрим, какие у вас там дела...
- И еще пожалуйте десять рублей на винцо. Дешевенького-то они пить не станут.
- Опять винцо?! Ты смотри, не спои мне барышню!
- Без этого никак невозможно-с. Очень уж они трепетные.
- Ладно, возьми. Сам, главное, не спейся.
- Я, барин, спиртного в рот не беру, вы же знаете. Сыздетства на бытьку насмотрелся, как он пьяный домой приходил... Мамке горячие щи в лицо плескал, а нас с сестрицей к кровати вожжами привязывал и бил смертным боем. С тех пор вино мне вроде как поганым кажется.
Никиткин план удался. Вечером следующего дня я собрался в клуб, а потом отпустил извозчика пустым. За ширмами я обнаружил стул, расчетливо поставленный как раз напротив щели между двумя рамами, через которую открывался великолепный вид. Они не заставили себя ждать. Судя по громкому смеху и красным пятнам на щеках Эжени, Никитка уже успел подпоить ее. Придерживая барышню под локоток, он провел ее прямиком к кровати, усадил на краешек, и, стоя перед ней, быстро разоблачился. Эжени захохотала и спрятала лицо в подушки. Но Никитка был вполне серьезен.
- Барышня! Вы не отвлекайтесь! Помните, что я вам вчера говорил?
- Пом... ню, - стонала Эжени. Она откинулась на кровать и умирала в приступе смеха, цепляясь руками за что попало.
Простыня почти сползла, подушка упала на пол. Никитка, укоризненно качая головой, поднял подушку и бросил ее барышне на живот. А она, лежа, слабыми от смеха руками снова попыталась кинуть ее в Никитку.
- Одни шалости на уме! - Он отнял подушку и отложил в сторону. - Вы мне, Женечка, сегодня урок сдаете. На время.
Он поставил рядом с кроватью песочные часы.
- Пять минут у вас, барышня. Должны успеть.
Он лег на постель и заложил руки за голову. Эжени нагнулась было к нему... и снова залилась безудержным смехом. Никитка вздохнул.
- Вроде совсем как взрослая барышня, а все хихоньки да хаханьки! Эдак вы никогда ничему не научитесь!
Прошло еще минут пять, прежде чем Эжени наконец успокоилась. Никитка перевернул часы. Эжени откинула локоны, склонилась над ним...
- Рукой себе не помогай! - сторого поправил тот.
Эжени послушно убрала руку.
- Смотри, сколько слюны на живот натекло! Ну кто так делает?
Никитка несколько раз перевернул часы.
- Верите - нет, барышня, а я сейчас усну. Скучища смертная.
Эжени возмущенно выпрямилась.
- А что не так? Я стараюсь как могу!
- Стараться-то ты стараешься, а чувства в тебе никакого. Без всякого удовольствия делаешь.
- Так я тебе еще и с удовольствием должна?!
- Это, барышня, обязательно. Без удовольствия не стоит и браться. Дай, покажу, как надо.
И Никитка показал! Он привлек к себе барышню и поцеловал ее в губы с такой страстной, долго сдерживаемой нежностью, что Эжени вся обмякла под ним, как под порывом горячего летнего ветра. А следующий поцелуй пришелся в центр розового цветка, окруженного ворохом кружевных юбок.
- Возьми и ты, - быстро прошептал Никитка и прижался к ее личику.
Они уложились в пять минут. Да, следует признать, что юнец опять обставил меня. И с какой неслыханной дерзостью! Я с замиранием сердца досмотрел сцену до конца, потом Никитка под каким-то предлогом вывел разомлевшую барышню, и я ушел в кабинет - размышлять об увиденном.
Вскоре появился Никитка. Он уже уложил спать свою барышню. Я обнял его:
- Опасную игру ведешь, мой мальчик. Не боишься? Сам-то хоть понимаешь, что делаешь?
Он не ответил. Я поцеловал его в красивые губы. Никитка покраснел до корней волос:
- Барышню бы вам, барин, - смущенно пробормотал он.
А я гладил его прекрасное тело, нежную кожу, шелковые кудри. Никогда раньше я так не ласкал его. Он получал только те прицельные, сугубо утилитарные ласки, которые даются не ради самого человека, но ради доставляемого им удовольствия. А Никитка достался мне просто и дешево. Достаточно
- О Боже! Петр! Нет! Не здесь! Не сейчас! - испуганно шептала женщина.
Тяжелое дыхание, звук рвущейся ткани. Тихий повелительный голос мужчины:
- Да. Здесь. Сейчас.
- Я не могу! Это такой грех! Петр! Мы с тобой страшные грешники!
- Держись за перила... Так! И нагнись еще немного.
- Ох! Нет!
- Ну же, не жмись! Впусти меня глубже!
- Мне больно!
- Это потому, что ты отвыкла. Я давно не был у тебя. Хорошо, я буду осторожнее... Ну вот, уже не так больно, правда, милая?
- Поцелуй меня!... Ммм... Ты меня любишь?
- Я любил тебя, люблю и буду любить!
- Да! Не убирай руку! Так сладко!
- Умница моя, хорошая, ну, держись покрепче!
Деревянные перила ходили ходуном, тряслись даже сиреневые кусты, наше убежище. Женские стоны, вначале приглушенные, становились все громче... Когда все закончилось, я обнаружил, что держу в обьятиях Сашеньку и прижимаюсь щекой к ее голому плечику. Ее косынка сбилась куда-то набок. Я с трудом перевел дыхание и нехотя разжал руки.
- Я приду к тебе ночью, - сказал мужчина, выходя из беседки. - Отпусти сегодня горничную.
Это был мой дядя. Неторопливой, небрежной походкой он направился к дому. Немного погодя, вышла и женщина. Она закрывала лицо и старалась держаться в тени. Сейчас я понимаю, что это могла быть только сашенькина гувернантка, но тогда я почему-то решил, что это матушка...
Чтобы отвлечься от навязчивого наваждения, я кликнул к себе Никитку.
- Ну, как у тебя обстоят дела с барышней? Рассказывай. Да с чувством, с толком, с расстановкой!
- Ежели по-порядку говорить, то спервоначалу барышня на меня оченно даже обижались.
- Разумеется.
- Слушать ничего не хотели, бились, руками дрались и всякими жалкими словами обзывались: и холоп я, и вор, и предатель.
- Это верно. И как же ты ее умаслил?
- Принес хересу из шкапа, початую бутылку. Они и успокоились.
- Что?! Так ты мой херес выжрал, разбойник?
- Они-с. Выкушать до донышка изволили. Потом долго рыдали, но уже у меня на руках-с. А я, как вы велели, барышню увещевал, уговаривал, уму-разуму научал. Барину, говорю, нужно угождать, и тогда барин будет ласков. А ежели ерепениться начнешь, то прибьет как муху, или, того хуже, из дому прогонит. Барышня меня послушали...
- Так и послушала? Да ты что-то недоговариваешь! Ладно, продолжай, знаю я ваши секреты!
- И пообещал я ее всяческому обхождению научить, как, стало быть, ласку вам оказывать.
- И что? Научил?
- Не совсем еще. Ротиком ничего делать не умеют. Уж мы с ней мучились-мучились! Сначала морковку из кухни принесли для наглядности, потом на живом - на мне то бишь - пробовать стали.
- Барышня на тебе пробовать не побрезговала?!
- Так мы с ней сколько мыли его одеколонами да духами всяким! До сих пор зудит. И ландышами воняет. - В подтверждение своих слов Никитка стал с готовностью развязывать портки. Я замахал на него руками.
- Обойдусь как-нибудь без твоих ландышей! Ты мне лучше ваши экзерсисы покажи. Любопытно посмотреть, как это ты барышню уму научаешь?
- Так это запросто! Вы завтра сделайте вид, что уходите, а сами за ширмочками схоронитесь. Все и увидете-с! А я потом барышню в садик уведу или на кухню, а вы уйдете тихими стопами. Только раньше времени себя не кажите, а то все дело испортите!
- Посмотрим, какие у вас там дела...
- И еще пожалуйте десять рублей на винцо. Дешевенького-то они пить не станут.
- Опять винцо?! Ты смотри, не спои мне барышню!
- Без этого никак невозможно-с. Очень уж они трепетные.
- Ладно, возьми. Сам, главное, не спейся.
- Я, барин, спиртного в рот не беру, вы же знаете. Сыздетства на бытьку насмотрелся, как он пьяный домой приходил... Мамке горячие щи в лицо плескал, а нас с сестрицей к кровати вожжами привязывал и бил смертным боем. С тех пор вино мне вроде как поганым кажется.
Никиткин план удался. Вечером следующего дня я собрался в клуб, а потом отпустил извозчика пустым. За ширмами я обнаружил стул, расчетливо поставленный как раз напротив щели между двумя рамами, через которую открывался великолепный вид. Они не заставили себя ждать. Судя по громкому смеху и красным пятнам на щеках Эжени, Никитка уже успел подпоить ее. Придерживая барышню под локоток, он провел ее прямиком к кровати, усадил на краешек, и, стоя перед ней, быстро разоблачился. Эжени захохотала и спрятала лицо в подушки. Но Никитка был вполне серьезен.
- Барышня! Вы не отвлекайтесь! Помните, что я вам вчера говорил?
- Пом... ню, - стонала Эжени. Она откинулась на кровать и умирала в приступе смеха, цепляясь руками за что попало.
Простыня почти сползла, подушка упала на пол. Никитка, укоризненно качая головой, поднял подушку и бросил ее барышне на живот. А она, лежа, слабыми от смеха руками снова попыталась кинуть ее в Никитку.
- Одни шалости на уме! - Он отнял подушку и отложил в сторону. - Вы мне, Женечка, сегодня урок сдаете. На время.
Он поставил рядом с кроватью песочные часы.
- Пять минут у вас, барышня. Должны успеть.
Он лег на постель и заложил руки за голову. Эжени нагнулась было к нему... и снова залилась безудержным смехом. Никитка вздохнул.
- Вроде совсем как взрослая барышня, а все хихоньки да хаханьки! Эдак вы никогда ничему не научитесь!
Прошло еще минут пять, прежде чем Эжени наконец успокоилась. Никитка перевернул часы. Эжени откинула локоны, склонилась над ним...
- Рукой себе не помогай! - сторого поправил тот.
Эжени послушно убрала руку.
- Смотри, сколько слюны на живот натекло! Ну кто так делает?
Никитка несколько раз перевернул часы.
- Верите - нет, барышня, а я сейчас усну. Скучища смертная.
Эжени возмущенно выпрямилась.
- А что не так? Я стараюсь как могу!
- Стараться-то ты стараешься, а чувства в тебе никакого. Без всякого удовольствия делаешь.
- Так я тебе еще и с удовольствием должна?!
- Это, барышня, обязательно. Без удовольствия не стоит и браться. Дай, покажу, как надо.
И Никитка показал! Он привлек к себе барышню и поцеловал ее в губы с такой страстной, долго сдерживаемой нежностью, что Эжени вся обмякла под ним, как под порывом горячего летнего ветра. А следующий поцелуй пришелся в центр розового цветка, окруженного ворохом кружевных юбок.
- Возьми и ты, - быстро прошептал Никитка и прижался к ее личику.
Они уложились в пять минут. Да, следует признать, что юнец опять обставил меня. И с какой неслыханной дерзостью! Я с замиранием сердца досмотрел сцену до конца, потом Никитка под каким-то предлогом вывел разомлевшую барышню, и я ушел в кабинет - размышлять об увиденном.
Вскоре появился Никитка. Он уже уложил спать свою барышню. Я обнял его:
- Опасную игру ведешь, мой мальчик. Не боишься? Сам-то хоть понимаешь, что делаешь?
Он не ответил. Я поцеловал его в красивые губы. Никитка покраснел до корней волос:
- Барышню бы вам, барин, - смущенно пробормотал он.
А я гладил его прекрасное тело, нежную кожу, шелковые кудри. Никогда раньше я так не ласкал его. Он получал только те прицельные, сугубо утилитарные ласки, которые даются не ради самого человека, но ради доставляемого им удовольствия. А Никитка достался мне просто и дешево. Достаточно