Учительница первая моя
Разве это препятствие? Все препятствия — у нас в голове!
— Может быть. Но они все же есть. Ты должен понять.
— Я понимаю. Я все понимаю. Я не понимаю только, почему Вы делали все это?!
— Это была ошибка, Миша. Люди ошибаются.
— А если не ошибка? Если Вы все дали правильно, а сейчас — неправильно?! Откуда Вы можете знать?
— Я и не знаю. Но, может, ты найдешь ответ?
— Нашел уже.
— Правильный ответ, Миша. Я не знаю, как ты это сделаешь, но я знаю, как помочь тебе найти его.
— Вы о чем?
— Я не зря просила тебя перестать писать. И не потому, что мне не нравилась игра, которую мы затеяли. Я не имею права этого говорить, но признаюсь, что эта игра мне нравилась.
— Тогда... ?
— Дослушай меня, пожалуйста. Ты хорошо пишешь, но ты стоишь на месте. Не обижайся, но у тебя очень узкий творческий диапазон. Поэтому тебе сейчас нужно не писать, а читать. Вот... , — она подала ему лист бумаги, — Я подготовила для тебя небольшой список классической литературы. Здесь «Мастер и Маргарита», «Отец Сергий» Толстого, «Жерминаль» Эмиля Золя, «На Западном фронте без перемен» Ремарка, «Олеся» Куприна, ну и так далее. Всего 8 произведений. Может показаться, что подборка бессистемная, но, поверь, отобрано все со смыслом. Надеюсь, ты его поймешь... , — сказала она и почему-то покраснела.
Он взял листок и дочитал его до конца: «Воскресенье», «Старик и море», «Египетские ночи». Кое с чем он уже был поверхностно знаком. Достаточно, чтобы понять, что список на первый взгляд действительно довольно странный.
— Изучи это список внимательно. И ты поймешь, что я на самом деле думаю о наших отношениях.
— Но тут много... Мне к экзаменам нужно готовиться. Я не успею.
— Не нужно торопиться. Может даже к лучшему, что это займет у тебя много времени. Возможно, за это время ты изменишься сам, и...
— Я не изменюсь!
— Все течет, все изменяется.
— Хорошо, я прочитаю... , — сказал он после паузы, но Маша уловила в его словах недосказанность.
— Что ты хотел спросить?
— Мы... мы больше не будем заниматься?
— Будем. Но если ты пообещаешь мне кое что.
— Что угодно. Я каждый раз жду, лишь бы снова увидеть Вас!
— Вот этого самого моя просьба и касается. Мы продолжим занятия, если ты пообещаешь больше ни слова не говорить о любви. И не будешь пытаться, скажем так, сблизиться со мной больше, чем подобает учителю и ученику. Только в этом случае...
Дослушивать Смирнов не стал. Он вскочил и выбежал из квартиры.
Но уже на следующий день сам подошел к Марии Андреевне после уроков и сообщил о своем согласии. До экзамена оставался ровно месяц. Занимались они уже ежедневно, но больше не было ни коротких юбок, ни расстегнутых блузок, ни прочего баловства. На голове Марии Андреевны теперь по-прежнему «красовалась» букля, и даже чудовищные очки прочно заняли свое место на переносице. Все что осталось — это полные тоски и любви глаза, которыми Миша смотрел на учительницу.
После ЕГЭ по русскому и до того момента, как стали известны результаты, они вообще практически не виделись. Зато, когда Смирнов с изумлением узнал, что набрал 88 баллов, он уже не мог бездействовать. Юноша купил букет из роз и сам пришел к учительнице домой. Она встретила его тепло, приняла цветы, порадовалась вместе с ним высокой оценке и даже напоила ученика чаем. Но все время держала между собой и им непреодолимую дистанцию.
Все свободное время Миша читал книги из списка. И никак не мог понять, что имела в виду учительница, когда говорила, что в этих произведениях он найдет какой-то ответ. Он не находил ничего. И тогда, отчаявшись окончательно, он решил прекратить поиски и просто начать действовать.
На выпускном балу, когда после официальной части началась дискотека, он пригласил Марию Андреевну на первый же медленный танец.
— Зачем?, — спросила она его, когда они уже медленно двигались в танце в окружении других пар, — Я не хочу, чтобы нас неправильно поняли.
— Нас правильно поняли. Все знают, что Вы со мной занимались. Я получил отличную отметку. Почему я не могу Вас пригласить?
Одной рукой он держал Машу за талию, а другой — за руку, бережно сжимая ее хрупкую кисть. Они молчали, оба испытывая большое волнение от близости, от того, что кто-то может разгадать их тайну и от взаимного влечения, которое от себя они скрыть не могли. А после танца Маша решила уйти. Он догнал ее уже на улице, на подходе к трамвайной остановке.
— Я провожу Вас.
— А как же бал?
— Ничего интересного. Скучно.
— Но там твои друзья. Ты должен быть с ними! Это неправильно — уходить так рано, — слабо уговаривала она его.
— Куда они денутся? У нас все равно на послезавтра неофициальный выпускной намечен. Там увидимся.
— Как знаешь.
Добравшись до дома, Маша не пригласила его к себе. Но Миша все равно пошел вслед за ней. Она не возражала. Вошла в темную квартиру, слыша за спиной его шаги и дыхание, а затем звук закрывающейся двери. Прошла в комнату и встала у окна, опершись на подоконник. На улице уже почти стемнело, и стройный темный силуэт женщины отчетливо выделялся на фоне вечерних сумерек. Миша подошел к ней сзади и встал почти вплотную, едва касаясь.
— Хороший сегодня вечер, — тихо сказала Маша.
— Да.
Юноша двумя пальцами ухватился за ворот ее платья, а другой рукой нашел собачку молнии на спине и медленно потянул ее вниз, до самого конца. Зеленое платье казалось в полумраке черным. И тем разительнее на нем выделялся образовавшийся светлый узкий треугольник голой спины, направленный вершиной вниз и перечеркнутый посередине черной лямкой лифчика. Маша молчала и не двигалась, сосредоточенно рассматривая качающиеся перед окном пышные кроны деревьев. Миша положил руки ей на плечи, и начала медленно стягивать с них верх платья. Через несколько секунд оно сползло бесформенным комком к ногам женщины. Белая кожа ошеломляюще сексуально контрастировала с ее черным бельем.
— Спасибо, что помог. Я бы не смогла. Очень устала сегодня. Думаю, нам лучше лечь в постель?
— Вместе?, — с опаской спросил Миша, радуясь, что мрак скрывает выступившую на его лице краску.
Он обернулся и заметил, что постель уже оправлена. И что подушки там две. А Маша вдруг развернулась и ласково прошептала:
— Глупый ты мой мальчишка, — после чего легко коснулась губами его губ.
Поцелуй был совсем мимолетным, но у юноши от него пошла кругом голова, а тело вмиг стало ватным и словно чужим. Он отступил назад и, словно завороженный, смотрел, как женщина медленно снимала последнее, что на ней было...
Той ночью она позволила ему все. Даже то, чего она не позволяла даже в самых смелых своих фантазиях. Она с радостной готовностью отдавалась его по-юношески пылким, хоть порой и неловким, ласкам. Маша догадалась, что стала для Миши первой в его жизни женщиной. Но этой ночью она и сама лишилась невинности. Не физической, а душевной и эмоциональной.
Утром она разбудила его, нежно лаская ртом его мужское естество. И не остановилась, пока не испила его соков. А затем встала и, совершенно не стесняясь своей
— Может быть. Но они все же есть. Ты должен понять.
— Я понимаю. Я все понимаю. Я не понимаю только, почему Вы делали все это?!
— Это была ошибка, Миша. Люди ошибаются.
— А если не ошибка? Если Вы все дали правильно, а сейчас — неправильно?! Откуда Вы можете знать?
— Я и не знаю. Но, может, ты найдешь ответ?
— Нашел уже.
— Правильный ответ, Миша. Я не знаю, как ты это сделаешь, но я знаю, как помочь тебе найти его.
— Вы о чем?
— Я не зря просила тебя перестать писать. И не потому, что мне не нравилась игра, которую мы затеяли. Я не имею права этого говорить, но признаюсь, что эта игра мне нравилась.
— Тогда... ?
— Дослушай меня, пожалуйста. Ты хорошо пишешь, но ты стоишь на месте. Не обижайся, но у тебя очень узкий творческий диапазон. Поэтому тебе сейчас нужно не писать, а читать. Вот... , — она подала ему лист бумаги, — Я подготовила для тебя небольшой список классической литературы. Здесь «Мастер и Маргарита», «Отец Сергий» Толстого, «Жерминаль» Эмиля Золя, «На Западном фронте без перемен» Ремарка, «Олеся» Куприна, ну и так далее. Всего 8 произведений. Может показаться, что подборка бессистемная, но, поверь, отобрано все со смыслом. Надеюсь, ты его поймешь... , — сказала она и почему-то покраснела.
Он взял листок и дочитал его до конца: «Воскресенье», «Старик и море», «Египетские ночи». Кое с чем он уже был поверхностно знаком. Достаточно, чтобы понять, что список на первый взгляд действительно довольно странный.
— Изучи это список внимательно. И ты поймешь, что я на самом деле думаю о наших отношениях.
— Но тут много... Мне к экзаменам нужно готовиться. Я не успею.
— Не нужно торопиться. Может даже к лучшему, что это займет у тебя много времени. Возможно, за это время ты изменишься сам, и...
— Я не изменюсь!
— Все течет, все изменяется.
— Хорошо, я прочитаю... , — сказал он после паузы, но Маша уловила в его словах недосказанность.
— Что ты хотел спросить?
— Мы... мы больше не будем заниматься?
— Будем. Но если ты пообещаешь мне кое что.
— Что угодно. Я каждый раз жду, лишь бы снова увидеть Вас!
— Вот этого самого моя просьба и касается. Мы продолжим занятия, если ты пообещаешь больше ни слова не говорить о любви. И не будешь пытаться, скажем так, сблизиться со мной больше, чем подобает учителю и ученику. Только в этом случае...
Дослушивать Смирнов не стал. Он вскочил и выбежал из квартиры.
Но уже на следующий день сам подошел к Марии Андреевне после уроков и сообщил о своем согласии. До экзамена оставался ровно месяц. Занимались они уже ежедневно, но больше не было ни коротких юбок, ни расстегнутых блузок, ни прочего баловства. На голове Марии Андреевны теперь по-прежнему «красовалась» букля, и даже чудовищные очки прочно заняли свое место на переносице. Все что осталось — это полные тоски и любви глаза, которыми Миша смотрел на учительницу.
После ЕГЭ по русскому и до того момента, как стали известны результаты, они вообще практически не виделись. Зато, когда Смирнов с изумлением узнал, что набрал 88 баллов, он уже не мог бездействовать. Юноша купил букет из роз и сам пришел к учительнице домой. Она встретила его тепло, приняла цветы, порадовалась вместе с ним высокой оценке и даже напоила ученика чаем. Но все время держала между собой и им непреодолимую дистанцию.
Все свободное время Миша читал книги из списка. И никак не мог понять, что имела в виду учительница, когда говорила, что в этих произведениях он найдет какой-то ответ. Он не находил ничего. И тогда, отчаявшись окончательно, он решил прекратить поиски и просто начать действовать.
На выпускном балу, когда после официальной части началась дискотека, он пригласил Марию Андреевну на первый же медленный танец.
— Зачем?, — спросила она его, когда они уже медленно двигались в танце в окружении других пар, — Я не хочу, чтобы нас неправильно поняли.
— Нас правильно поняли. Все знают, что Вы со мной занимались. Я получил отличную отметку. Почему я не могу Вас пригласить?
Одной рукой он держал Машу за талию, а другой — за руку, бережно сжимая ее хрупкую кисть. Они молчали, оба испытывая большое волнение от близости, от того, что кто-то может разгадать их тайну и от взаимного влечения, которое от себя они скрыть не могли. А после танца Маша решила уйти. Он догнал ее уже на улице, на подходе к трамвайной остановке.
— Я провожу Вас.
— А как же бал?
— Ничего интересного. Скучно.
— Но там твои друзья. Ты должен быть с ними! Это неправильно — уходить так рано, — слабо уговаривала она его.
— Куда они денутся? У нас все равно на послезавтра неофициальный выпускной намечен. Там увидимся.
— Как знаешь.
Добравшись до дома, Маша не пригласила его к себе. Но Миша все равно пошел вслед за ней. Она не возражала. Вошла в темную квартиру, слыша за спиной его шаги и дыхание, а затем звук закрывающейся двери. Прошла в комнату и встала у окна, опершись на подоконник. На улице уже почти стемнело, и стройный темный силуэт женщины отчетливо выделялся на фоне вечерних сумерек. Миша подошел к ней сзади и встал почти вплотную, едва касаясь.
— Хороший сегодня вечер, — тихо сказала Маша.
— Да.
Юноша двумя пальцами ухватился за ворот ее платья, а другой рукой нашел собачку молнии на спине и медленно потянул ее вниз, до самого конца. Зеленое платье казалось в полумраке черным. И тем разительнее на нем выделялся образовавшийся светлый узкий треугольник голой спины, направленный вершиной вниз и перечеркнутый посередине черной лямкой лифчика. Маша молчала и не двигалась, сосредоточенно рассматривая качающиеся перед окном пышные кроны деревьев. Миша положил руки ей на плечи, и начала медленно стягивать с них верх платья. Через несколько секунд оно сползло бесформенным комком к ногам женщины. Белая кожа ошеломляюще сексуально контрастировала с ее черным бельем.
— Спасибо, что помог. Я бы не смогла. Очень устала сегодня. Думаю, нам лучше лечь в постель?
— Вместе?, — с опаской спросил Миша, радуясь, что мрак скрывает выступившую на его лице краску.
Он обернулся и заметил, что постель уже оправлена. И что подушки там две. А Маша вдруг развернулась и ласково прошептала:
— Глупый ты мой мальчишка, — после чего легко коснулась губами его губ.
Поцелуй был совсем мимолетным, но у юноши от него пошла кругом голова, а тело вмиг стало ватным и словно чужим. Он отступил назад и, словно завороженный, смотрел, как женщина медленно снимала последнее, что на ней было...
Той ночью она позволила ему все. Даже то, чего она не позволяла даже в самых смелых своих фантазиях. Она с радостной готовностью отдавалась его по-юношески пылким, хоть порой и неловким, ласкам. Маша догадалась, что стала для Миши первой в его жизни женщиной. Но этой ночью она и сама лишилась невинности. Не физической, а душевной и эмоциональной.
Утром она разбудила его, нежно лаская ртом его мужское естество. И не остановилась, пока не испила его соков. А затем встала и, совершенно не стесняясь своей