Милашка и красавчик
момент и поговори с ним, — он загнал в лузу последний шар. — Партия. С тебя три сотни.
Я вздохнул и достал из кармана всю стопку денег, отсчитал три сотенные купюры и протянул их ему.
Он спрятал деньги в карман и положил руку мне на плечо:
— Сеня, поговори с ним. Поверь, будет хуже, если она выйдет за тебя замуж против его согласия.
— Он меня пошлет...
— А мы поможем тебе сделать так, чтобы не послал, — он похлопал меня по плечу, а потом сделал знак своим товарищам и они покинули клуб. Я заказал еще пару коньяка, а потом тоже отправился домой.
Встретили меня в подворотне недалеко от Олькиного дома. Первый удар пришелся по печени, от чего я согнулся вдвое. Второй по шее — и в глазах у меня потемнело. Но я не потерял сознание — я чувствовал, как три пары рук ощупывали мои карманы, слышал их голоса и удаляющиеся шаги.
Как только они затихли, я с трудом поднял руку к нагрудному карману, вытащил оттуда телефон и набрал отца Миланы. В трех словах я объяснил ему, что со мной произошло, не вдаваясь в подробности того, о чем мы говорили в бильярдной. Он молча выслушал меня и сказал лишь: «Жди».
Затем я позвонил Оле, сказал, что попал в очень неприятную историю и чтобы она не ждала меня. Она расплакалась прямо в трубку, говорила, что я ее совсем разлюбил... я не стал слушать ее сопливые причитания и просто сбросил звонок.
Через полчаса меня осветили фары здоровенного внедорожника. Из него высыпались какие-то люди. Кто-то подошел ко мне:
— Жив, красавчик? — начальник охраны Миланы легко шлепнул меня по щеке.
Я кивнул и попытался встать, но от резкой боли, которая тут же раскаленным железом пронзила мое тело, тяжело опустился на землю.
Охранник угрюмо покачал головой, закинул мою руку себе на плечо и поднял меня без видимых усилий. Я пытался перебирать ногами, но каждое движение отзывалось жестокой болью во всем теле. Он донес меня до машины и осторожно усадил на заднее сиденье. Затем сел за руль:
— Теодор Рудольфович приказал привезти тебя к нему. Тебя осмотрит семейный врач.
Я кивнул и вдруг понял, что отъезжаю. Последнее, что я увидел, был встревоженный взгляд охранника в зеркале заднего вида...
— Мда, крепко они тебя, — я услышал голос Теодора Рудольфовича, как сквозь вату. — Ну, ничего, жить будешь. Разрыв селезенки это, конечно, серьезно, но не смертельно.
— Я прошу простить меня... — с трудом проговорил я.
— За что? — он посмотрел на меня с удивлением.
— Я сам виноват... светил перед ними деньгами...
— Конечно, виноват, — он улыбнулся уж совсем тепло. — Но это ничего. Мои ребята их уже нашли и везут сюда.
— И что вы с ними сделаете? — у меня разом похолодели ладони.
— Об этом тебе вообще не стоит волноваться, — он потрепал меня по плечу и вышел из комнаты.
Я откинулся на подушки. Этот Роман Александрович далеко не дурак — если он почувствует, что дело пахнет керосином, он Рудольфовичу все выложит, как на духу, а тот уж со мной цацкаться не будет. И хорошо, если мне просто позволят свалить по-тихому из города. А если как с тем Милиным ухажером? У меня и татуировок нет, так что даже опознать не смогут. Че делать-то? Надо как-то предупредить, как-то...
В этот момент дверь приоткрылась, и на пороге возникла встревоженная Милана без косметики и в шелковой ночной рубашке.
— Ты уже проснулся? — она медленно приблизилась к кровати, на которой я лежал.
Я кивнул, а внутри у меня что-то приятно сжалось — вот такая настоящая, взволнованная, непричесанная и ненакрашенная она мне нравилась даже больше, чем при полном параде. Она опустилась рядом со мной на колени, и ее глаза оказались как раз на уровне моих.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — хрипло ответил я.
— Пока ты был без сознания, я поговорила с папой, — она улыбнулась.
Я напрягся:
— И?
— Он не поверил ни единому слову тех бандитов, — Милана склонила голову вправо.
Я прищурился:
— Каких бандитов?
— Тех, которые на меня напали тогда возле клуба... Они говорили, что это ты их подговорил...
— А твой отец что? — мое сердце замерло в буквальном смысле этого слова.
— Ничего — пустил ему пулю в лоб, чтоб не оговаривал честного человека...
Червячок сбросил с головы газетку и включил свет — он подрос, а его взгляд стал еще более укоризненным, чем раньше. Я задвинул его шкафом и выкрутил лампочку. Нечего мне тут так на меня смотреть!
— А остальные? — мне было не все равно, черт подери, но я даже сам испугался своего голоса — того равнодушия, которое прозвучало в нем.
— Не знаю, — она провела рукой по моему животу и остановилась именно там, где нужно. Я боялся вздохнуть, чтобы не спугнуть ее, но мой меньшенький зашевелился и стал наливаться кровью.
— Какой нетерпеливый мальчик, — улыбнулась Милана и рывком сбросила мое одеяло на пол.
На мне была лишь больничная одноразовая рубаха, которая, разумеется, ничего толком и не скрывала. Мила улыбнулась и, немного расчистив себе место, припала губами к моему достоинству.
В коридоре послышались шаги.
— Мила, Милана, подожди... не надо... а вдруг кто-то войдет?
Она отвлеклась от своего занимательного занятия и улыбнулась, прикрыв глаза:
— Никто не войдет, не бойся. За дверью стоит моя охрана. Но если ты будешь кричать, они действительно войдут. Еще и папу позовут.
Я прикусил язык — а вот такого я от нее не ожидал. Дура дурой, а свое дело знает... Черт, как же хорошо она это делает...
Мила проглотила все, затем аккуратно вытерла влажной мочалкой мой обмякший орган, нежно чмокнула меня в щечку и ушла.
А я лежал и прислушивался к шорохам за стеной. Ждал, когда же за мной придут. Но в комнате темнело, и никто не приходил. Не может быть, чтобы этот умник им ничего не рассказал. А если рассказал, почему я до сих пор здесь, а не в том жутком подвале? Ответ напрашивался сам собой — я зачем-то нужен Рудольфовичу. Но зачем?
И вот, когда я уже почти совсем уговорил себя, что если бы меня хотели убить, то уже давно убили бы, в дверь тихонько постучали. В голове сразу закрутился настоящий ураган мыслей, и главной из них была: «Ну, все, дождался»... Стук повторился — робкий и несмелый — следом дверь скрипнула.
Стоп, остановил я панический круговорот, если меня пришли убивать, зачем стучать в дверь?
— Вы не спите? — раздался женский шепот.
Я с облегчением выдохнул и ответил:
— Нет.
— Я ваша сиделка, мне нужно сменить повязки.
— Входите, — позволил я.
Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы впустить в комнату тонкую полоску света из коридора, и снова закрылась.
А потом прямо надо мной вспыхнула яркая лампа. Я невольно зажмурился.
— Извините, но в темноте я не смогу вас перевязать, — сказала сиделка и заботливо подоткнула уголок моего одеяла.
— Ничего, сейчас пройдет, — улыбнулся я, моргая.
И когда глаза привыкли к свету, я смог ее рассмотреть. Она стояла в дальнем углу комнаты рядом со стулом и переодевалась спиной ко мне. Темные вьющиеся волосы до плеч, фигурка гитарного типа, полные ножки, затянутые в плотные черные колготки.
Я вздохнул и достал из кармана всю стопку денег, отсчитал три сотенные купюры и протянул их ему.
Он спрятал деньги в карман и положил руку мне на плечо:
— Сеня, поговори с ним. Поверь, будет хуже, если она выйдет за тебя замуж против его согласия.
— Он меня пошлет...
— А мы поможем тебе сделать так, чтобы не послал, — он похлопал меня по плечу, а потом сделал знак своим товарищам и они покинули клуб. Я заказал еще пару коньяка, а потом тоже отправился домой.
Встретили меня в подворотне недалеко от Олькиного дома. Первый удар пришелся по печени, от чего я согнулся вдвое. Второй по шее — и в глазах у меня потемнело. Но я не потерял сознание — я чувствовал, как три пары рук ощупывали мои карманы, слышал их голоса и удаляющиеся шаги.
Как только они затихли, я с трудом поднял руку к нагрудному карману, вытащил оттуда телефон и набрал отца Миланы. В трех словах я объяснил ему, что со мной произошло, не вдаваясь в подробности того, о чем мы говорили в бильярдной. Он молча выслушал меня и сказал лишь: «Жди».
Затем я позвонил Оле, сказал, что попал в очень неприятную историю и чтобы она не ждала меня. Она расплакалась прямо в трубку, говорила, что я ее совсем разлюбил... я не стал слушать ее сопливые причитания и просто сбросил звонок.
Через полчаса меня осветили фары здоровенного внедорожника. Из него высыпались какие-то люди. Кто-то подошел ко мне:
— Жив, красавчик? — начальник охраны Миланы легко шлепнул меня по щеке.
Я кивнул и попытался встать, но от резкой боли, которая тут же раскаленным железом пронзила мое тело, тяжело опустился на землю.
Охранник угрюмо покачал головой, закинул мою руку себе на плечо и поднял меня без видимых усилий. Я пытался перебирать ногами, но каждое движение отзывалось жестокой болью во всем теле. Он донес меня до машины и осторожно усадил на заднее сиденье. Затем сел за руль:
— Теодор Рудольфович приказал привезти тебя к нему. Тебя осмотрит семейный врач.
Я кивнул и вдруг понял, что отъезжаю. Последнее, что я увидел, был встревоженный взгляд охранника в зеркале заднего вида...
— Мда, крепко они тебя, — я услышал голос Теодора Рудольфовича, как сквозь вату. — Ну, ничего, жить будешь. Разрыв селезенки это, конечно, серьезно, но не смертельно.
— Я прошу простить меня... — с трудом проговорил я.
— За что? — он посмотрел на меня с удивлением.
— Я сам виноват... светил перед ними деньгами...
— Конечно, виноват, — он улыбнулся уж совсем тепло. — Но это ничего. Мои ребята их уже нашли и везут сюда.
— И что вы с ними сделаете? — у меня разом похолодели ладони.
— Об этом тебе вообще не стоит волноваться, — он потрепал меня по плечу и вышел из комнаты.
Я откинулся на подушки. Этот Роман Александрович далеко не дурак — если он почувствует, что дело пахнет керосином, он Рудольфовичу все выложит, как на духу, а тот уж со мной цацкаться не будет. И хорошо, если мне просто позволят свалить по-тихому из города. А если как с тем Милиным ухажером? У меня и татуировок нет, так что даже опознать не смогут. Че делать-то? Надо как-то предупредить, как-то...
В этот момент дверь приоткрылась, и на пороге возникла встревоженная Милана без косметики и в шелковой ночной рубашке.
— Ты уже проснулся? — она медленно приблизилась к кровати, на которой я лежал.
Я кивнул, а внутри у меня что-то приятно сжалось — вот такая настоящая, взволнованная, непричесанная и ненакрашенная она мне нравилась даже больше, чем при полном параде. Она опустилась рядом со мной на колени, и ее глаза оказались как раз на уровне моих.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — хрипло ответил я.
— Пока ты был без сознания, я поговорила с папой, — она улыбнулась.
Я напрягся:
— И?
— Он не поверил ни единому слову тех бандитов, — Милана склонила голову вправо.
Я прищурился:
— Каких бандитов?
— Тех, которые на меня напали тогда возле клуба... Они говорили, что это ты их подговорил...
— А твой отец что? — мое сердце замерло в буквальном смысле этого слова.
— Ничего — пустил ему пулю в лоб, чтоб не оговаривал честного человека...
Червячок сбросил с головы газетку и включил свет — он подрос, а его взгляд стал еще более укоризненным, чем раньше. Я задвинул его шкафом и выкрутил лампочку. Нечего мне тут так на меня смотреть!
— А остальные? — мне было не все равно, черт подери, но я даже сам испугался своего голоса — того равнодушия, которое прозвучало в нем.
— Не знаю, — она провела рукой по моему животу и остановилась именно там, где нужно. Я боялся вздохнуть, чтобы не спугнуть ее, но мой меньшенький зашевелился и стал наливаться кровью.
— Какой нетерпеливый мальчик, — улыбнулась Милана и рывком сбросила мое одеяло на пол.
На мне была лишь больничная одноразовая рубаха, которая, разумеется, ничего толком и не скрывала. Мила улыбнулась и, немного расчистив себе место, припала губами к моему достоинству.
В коридоре послышались шаги.
— Мила, Милана, подожди... не надо... а вдруг кто-то войдет?
Она отвлеклась от своего занимательного занятия и улыбнулась, прикрыв глаза:
— Никто не войдет, не бойся. За дверью стоит моя охрана. Но если ты будешь кричать, они действительно войдут. Еще и папу позовут.
Я прикусил язык — а вот такого я от нее не ожидал. Дура дурой, а свое дело знает... Черт, как же хорошо она это делает...
Мила проглотила все, затем аккуратно вытерла влажной мочалкой мой обмякший орган, нежно чмокнула меня в щечку и ушла.
А я лежал и прислушивался к шорохам за стеной. Ждал, когда же за мной придут. Но в комнате темнело, и никто не приходил. Не может быть, чтобы этот умник им ничего не рассказал. А если рассказал, почему я до сих пор здесь, а не в том жутком подвале? Ответ напрашивался сам собой — я зачем-то нужен Рудольфовичу. Но зачем?
И вот, когда я уже почти совсем уговорил себя, что если бы меня хотели убить, то уже давно убили бы, в дверь тихонько постучали. В голове сразу закрутился настоящий ураган мыслей, и главной из них была: «Ну, все, дождался»... Стук повторился — робкий и несмелый — следом дверь скрипнула.
Стоп, остановил я панический круговорот, если меня пришли убивать, зачем стучать в дверь?
— Вы не спите? — раздался женский шепот.
Я с облегчением выдохнул и ответил:
— Нет.
— Я ваша сиделка, мне нужно сменить повязки.
— Входите, — позволил я.
Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы впустить в комнату тонкую полоску света из коридора, и снова закрылась.
А потом прямо надо мной вспыхнула яркая лампа. Я невольно зажмурился.
— Извините, но в темноте я не смогу вас перевязать, — сказала сиделка и заботливо подоткнула уголок моего одеяла.
— Ничего, сейчас пройдет, — улыбнулся я, моргая.
И когда глаза привыкли к свету, я смог ее рассмотреть. Она стояла в дальнем углу комнаты рядом со стулом и переодевалась спиной ко мне. Темные вьющиеся волосы до плеч, фигурка гитарного типа, полные ножки, затянутые в плотные черные колготки.