Начало или Приходи в четверг
начало всех своих, так называемых «комплементов», он говорил Елене Павловне: «Как художнику, мне нравятся ваши... « — и далее в разных вариациях: «трепетные губки», «рельефные формы», «чуткие пальчики», «линия бедер», «волнующий взгляд», «сладкая улыбка»...
На замечание Елены Павловны, что подобные казарменные фразеологии далеки от искренности, Борик (ни с того, ни с сего), объявил, что начал вести дневник, куда уже записывает все свои эпитеты «о самой красивой женщине, которую он, когда либо, встречал!» И что, возможно, использует эти впечатления в будущем.
— Интересно, каким образом? — подняла изящные бровки Калинина.
— Книгу напишу! — ошарашил девушку, невероятными планами Борик и одарил такой многозубой улыбкой, что Елена Павловна, не сдержавшись, беззлобно фыркнула в кулачок:
— Представляю этот винегрет на бумаге!
Однако слова о самой красивой женщине попали в её ушки и запомнились...
...
Дневник «прятали» в библиотечном шкафу, где хранились гуаши, кисти и ватман. Потом, «нечаянно» забыли на рабочем столе.
Елена Павловна, чуток посомневалась и «случайно» ознакомилась. Парень любовался её пригожестью и страдал от невозможности открыто признаться в любви.
Читая эти строки, Елена Павловна немного взволновалась. Не часто мы имеем возможность узнавать то, что о нас думают. И, находясь наедине сама с собой, Елена Павловна не гасила приходящие к ней эмоции, а, как девочка, радовалась новому ощущению личной значимости в жизни другого человека.
Когда заполнялся дневник, Елена Павловна не знала. Но едва Большаков прекращал работу и уходил из библиотеки в казарму, она, при задёрнутых шторах и запертых дверях, пылая лицом, читала короткие записи постороннего мужчины и млела, узнавая о себе любимой немало хорошего.
На этой волне располагающих ощущений женщина легко убедила себя в безобидности заглядывания в чужие записи: «Ведь я читает ни о ком-то, а о себе самой!» аргументировала она и уходила в грёзы приятностей.
Однажды, солдатик написал, что Е. П. приснилась ему голой, и они занимались любовью...
Это для Елены Павловны это было, нечто новое! То, что сначала возмутило, но спустя минуту (или двух), разлилось по телу тёплой волной. Словно она пригубила бокал крепкого вина...
...
Рядовому танковой роты Большакову снилось, что в тексте дневника появилась откровенная жеребятина: «Эта женщина — станок для любви. Я готов трудиться на нём. в три смены! И так глубоко, как только позволит размер моего Малыша!...»
— Ты с ума сошёл! — стучал себя по голове Борис Петрович. — А если она покажет ЭТО своему капитану?!
— Я такое не писал! — лыбился Борик.
— Хочешь сказать, что это сделал я?
Борик беспечно пожал плечами:
— Какая разница?! Главное — ей нельзя признаться, что заглядывает в чужой дневник, и читает о себе разное!..
Тут случилось необычное. В разговор вмешался некто третий:
— И тогда кэп поколотить «писателя»... И будет огласка. А после него — офицерский суд! Карьера кэпа — насмарку!... По этим причинам краля будет молчать! И, согласно особенностям женского характера, продолжит шпионить. Как Мата Харри. Мы этим воспользуемся. Начнём писать ещё откровенней. А когда у капитановой жены появятся признаки сластолюбия, раскрутим чистенькую супружницу на блуд.
Такие логичные рассуждения не могли идти из уст Борика. Борису Петровичу они тоже не могли принадлежать. Оба двойника с ликом Большакова огляделись. Так и есть! Рядом с ними появилась ТРЕТЬЯ копия их босса!
— Вы, собственно, кто будите? — вежливо поинтересовался Борис Петрович у появившегося.
— Тем же, кем есть ты! И ты! — палец незнакомца указал на Бориса Петровича и на Борика. — Я — третья сущностей нашего шефа. Точнее сказать, — конечная составляющая его натуры. Он не дал мне имени. И я — просто Я. То есть Я — это ОН, в самой крайней степени самоутверждения. Так что, обсуждаемый здесь текст написан не Бориком, а мной. Для начала концепции, изложенной мною выше. Я понятно изложил?
Две первые ипостаси почтительно приклонили головы. Но имелись сущие неясности. И Борик спросил:
— А где ты был раньше? Почему мы с Б. П. тебя не видели?
— Я так понимаю, что Б. П. — аббревиатура на нашего уважаемого коллеги Бориса Петровича?
— Ну, да! — весело тряхнул большаковской головой Борик.
— Раньше во мне не нуждались, — сказал Я. — Но теперь, когда наш босс повзрослел, и подумал, что ему не хватает целеустремлённости я пришёл.
— Понимаю! — склонил свою, тоже большаковскую, голову Борис Петрович. — Вы появились по причине увлечённости нашего шефа славной женщиной из гарнизонной библиотеки?
— Не только из-за неё. Но библиотекарша — ближнее звено в длинной цепи его грядущего. Дебют, так сказать! Над этим будущим нам предстоит усердствовать. Если с капитаншей случиться прокол, мне придётся, удалиться. До поры, пока у босса не появится новая цель и желание иметь моё присутствие.
Теперь, в секундной значимости происходящего, склонилась большаковская голова пришельца.
Возникла пауза. Стриженые копии большаковской головы «висели» над заснувшим Большаковым, В зеницах спящего, под плотно прикрытыми веками, угадывалось движение глазных яблок. Он видел сон.
— Будем стараться и наш альянс Разумности, Весёлости и Устремлённости не распадётся, — сказал Борис Петрович.
— Согласен, — сказал Я.
— Замётано! — оскалился Борик.
После этого тройственный союз услужников Большакова закрепил своё существование символическим рукопожатием...
...
Елена Павловна сидела над раскрытым дневником и, обхватив руками горячую голову, пыталась унять возбуждение от только что прочитанного. Сердце несчастной колотилось на пределе.
Прошло несколько минут, пока женщина заставила себя произнести:
— Боже мой! Что я читаю!... Дожила!..
Но эти слова прозвучали как бы вне неё. Будоражило воображение того, ЧТО! вчера рядом с ней проделал паршивый солдат, а потом цинично изложил об этой гадости в своей мерзкой тетрадке...
Она с трудом припомнила. Намедни, заполняя картотеку книжного фонда, со стороны рабочего стола Большакова, слышала звуки сиплого дыхания, но не предавала им значение. Ну, собирает свой инструмент её помощник и собирает. Ну, дышит немного громче обычного. Чего ту особенного? Может, простыл. Или, пишет в «секретный» дневник нечто романтичное, и — волнуется. В таком случае, тем более, не следовало мешать... А он... вот ЧЕМ, на самом деле, был занят!
Елена Павловна ещё раз пробежала глазами переполошившие её нравственность строки.
«... Эта женщина сводит с ума! Её лицо, грудь и упругая попка — единственное, что бесконечно меня заводит. Так и хочется повернуть Е. П. лицом к стене, наклонить да засадить ей по самые помидоры!... Сегодня решился! Перед уходом в казарму, прикрыл низ рабочего стола планшетом, и, сидя напротив Е. П., начал тупо на неё дрочить. Пыхтел, как паровоз, гоняя в кулаке лысого. Когда она мельком посмотрела в мою сторону, долго спускал,
На замечание Елены Павловны, что подобные казарменные фразеологии далеки от искренности, Борик (ни с того, ни с сего), объявил, что начал вести дневник, куда уже записывает все свои эпитеты «о самой красивой женщине, которую он, когда либо, встречал!» И что, возможно, использует эти впечатления в будущем.
— Интересно, каким образом? — подняла изящные бровки Калинина.
— Книгу напишу! — ошарашил девушку, невероятными планами Борик и одарил такой многозубой улыбкой, что Елена Павловна, не сдержавшись, беззлобно фыркнула в кулачок:
— Представляю этот винегрет на бумаге!
Однако слова о самой красивой женщине попали в её ушки и запомнились...
...
Дневник «прятали» в библиотечном шкафу, где хранились гуаши, кисти и ватман. Потом, «нечаянно» забыли на рабочем столе.
Елена Павловна, чуток посомневалась и «случайно» ознакомилась. Парень любовался её пригожестью и страдал от невозможности открыто признаться в любви.
Читая эти строки, Елена Павловна немного взволновалась. Не часто мы имеем возможность узнавать то, что о нас думают. И, находясь наедине сама с собой, Елена Павловна не гасила приходящие к ней эмоции, а, как девочка, радовалась новому ощущению личной значимости в жизни другого человека.
Когда заполнялся дневник, Елена Павловна не знала. Но едва Большаков прекращал работу и уходил из библиотеки в казарму, она, при задёрнутых шторах и запертых дверях, пылая лицом, читала короткие записи постороннего мужчины и млела, узнавая о себе любимой немало хорошего.
На этой волне располагающих ощущений женщина легко убедила себя в безобидности заглядывания в чужие записи: «Ведь я читает ни о ком-то, а о себе самой!» аргументировала она и уходила в грёзы приятностей.
Однажды, солдатик написал, что Е. П. приснилась ему голой, и они занимались любовью...
Это для Елены Павловны это было, нечто новое! То, что сначала возмутило, но спустя минуту (или двух), разлилось по телу тёплой волной. Словно она пригубила бокал крепкого вина...
...
Рядовому танковой роты Большакову снилось, что в тексте дневника появилась откровенная жеребятина: «Эта женщина — станок для любви. Я готов трудиться на нём. в три смены! И так глубоко, как только позволит размер моего Малыша!...»
— Ты с ума сошёл! — стучал себя по голове Борис Петрович. — А если она покажет ЭТО своему капитану?!
— Я такое не писал! — лыбился Борик.
— Хочешь сказать, что это сделал я?
Борик беспечно пожал плечами:
— Какая разница?! Главное — ей нельзя признаться, что заглядывает в чужой дневник, и читает о себе разное!..
Тут случилось необычное. В разговор вмешался некто третий:
— И тогда кэп поколотить «писателя»... И будет огласка. А после него — офицерский суд! Карьера кэпа — насмарку!... По этим причинам краля будет молчать! И, согласно особенностям женского характера, продолжит шпионить. Как Мата Харри. Мы этим воспользуемся. Начнём писать ещё откровенней. А когда у капитановой жены появятся признаки сластолюбия, раскрутим чистенькую супружницу на блуд.
Такие логичные рассуждения не могли идти из уст Борика. Борису Петровичу они тоже не могли принадлежать. Оба двойника с ликом Большакова огляделись. Так и есть! Рядом с ними появилась ТРЕТЬЯ копия их босса!
— Вы, собственно, кто будите? — вежливо поинтересовался Борис Петрович у появившегося.
— Тем же, кем есть ты! И ты! — палец незнакомца указал на Бориса Петровича и на Борика. — Я — третья сущностей нашего шефа. Точнее сказать, — конечная составляющая его натуры. Он не дал мне имени. И я — просто Я. То есть Я — это ОН, в самой крайней степени самоутверждения. Так что, обсуждаемый здесь текст написан не Бориком, а мной. Для начала концепции, изложенной мною выше. Я понятно изложил?
Две первые ипостаси почтительно приклонили головы. Но имелись сущие неясности. И Борик спросил:
— А где ты был раньше? Почему мы с Б. П. тебя не видели?
— Я так понимаю, что Б. П. — аббревиатура на нашего уважаемого коллеги Бориса Петровича?
— Ну, да! — весело тряхнул большаковской головой Борик.
— Раньше во мне не нуждались, — сказал Я. — Но теперь, когда наш босс повзрослел, и подумал, что ему не хватает целеустремлённости я пришёл.
— Понимаю! — склонил свою, тоже большаковскую, голову Борис Петрович. — Вы появились по причине увлечённости нашего шефа славной женщиной из гарнизонной библиотеки?
— Не только из-за неё. Но библиотекарша — ближнее звено в длинной цепи его грядущего. Дебют, так сказать! Над этим будущим нам предстоит усердствовать. Если с капитаншей случиться прокол, мне придётся, удалиться. До поры, пока у босса не появится новая цель и желание иметь моё присутствие.
Теперь, в секундной значимости происходящего, склонилась большаковская голова пришельца.
Возникла пауза. Стриженые копии большаковской головы «висели» над заснувшим Большаковым, В зеницах спящего, под плотно прикрытыми веками, угадывалось движение глазных яблок. Он видел сон.
— Будем стараться и наш альянс Разумности, Весёлости и Устремлённости не распадётся, — сказал Борис Петрович.
— Согласен, — сказал Я.
— Замётано! — оскалился Борик.
После этого тройственный союз услужников Большакова закрепил своё существование символическим рукопожатием...
...
Елена Павловна сидела над раскрытым дневником и, обхватив руками горячую голову, пыталась унять возбуждение от только что прочитанного. Сердце несчастной колотилось на пределе.
Прошло несколько минут, пока женщина заставила себя произнести:
— Боже мой! Что я читаю!... Дожила!..
Но эти слова прозвучали как бы вне неё. Будоражило воображение того, ЧТО! вчера рядом с ней проделал паршивый солдат, а потом цинично изложил об этой гадости в своей мерзкой тетрадке...
Она с трудом припомнила. Намедни, заполняя картотеку книжного фонда, со стороны рабочего стола Большакова, слышала звуки сиплого дыхания, но не предавала им значение. Ну, собирает свой инструмент её помощник и собирает. Ну, дышит немного громче обычного. Чего ту особенного? Может, простыл. Или, пишет в «секретный» дневник нечто романтичное, и — волнуется. В таком случае, тем более, не следовало мешать... А он... вот ЧЕМ, на самом деле, был занят!
Елена Павловна ещё раз пробежала глазами переполошившие её нравственность строки.
«... Эта женщина сводит с ума! Её лицо, грудь и упругая попка — единственное, что бесконечно меня заводит. Так и хочется повернуть Е. П. лицом к стене, наклонить да засадить ей по самые помидоры!... Сегодня решился! Перед уходом в казарму, прикрыл низ рабочего стола планшетом, и, сидя напротив Е. П., начал тупо на неё дрочить. Пыхтел, как паровоз, гоняя в кулаке лысого. Когда она мельком посмотрела в мою сторону, долго спускал,