Моя дочурка
взросленькую, да и то не в всерьёз, а чтобы показать свою родительскую, якобы, власть.
- Можешь сейчас начать. Трусы снимать?
- Зачем?
- Так ты всегда говорил: Вот зажму меж колен, сниму трусы и по голой сраке...
- Запомнила. Что бы путное, а это...
- Детская память избирательна.
- Да, надо было бы тебя по голой-то заднице.
- И сейчас не поздно. Только вот не получится.
- Почему? - Взвился я, - Ещё как получится!
- Если уж ты меня разденешь, то я, насмотревшись этого кино, просто тебя изнасилую.
- Отца? Да как ты?...
- И что, что отца? У меня сейчас не просто в трусах мокро, у меня всё течет. Я всю жизнь впроголодь. Так что не до того, чтобы разбираться, кто кому отец и кто дочь. К тому же нет в этом ничего такого. По крайней мере я так считаю. Я же не рожать от тебя собралась. А ей, - она притронулась к промежности, показывая кого имела в виду, - совсем без разницы, кто потушит огонь.
Говорила зло, на грани истерики. Да, сучонок Довёл бабу. Под отца готова лечь. Надо было успокоить ребёнка.
- Успокойся, пошли-ка на кухню. И выключи ты к чертям собачьим этот видак!
- Вот ещё. Пусть крутится. Маман бы посмотрела и сравнила, что потеряла.
- Не надо о маме.
- Не буду. Шлёпни меня все же по заднице. Хоть и через трусы.
- Договоришься. И правда отшлёпаю.
Налили по стопочке коньячку. Его она сама мне подарила. Я вообще-то водочку предпочитаю. Вполне демократичный продукт. Правда коньяк можно не закусывать. Тяпнул, закурил. Дочь с недавних пор пристрастилась к этой дурной привычке, что завезли к нам во времена оно. Молчим. Коньяк по жилам побежал. Надо добавить.
- Ты как? Примешь ещё?
Махнула рукой.
- Наливай!
Так по капельке, по чуточке, бытылочку оприходовали. Достал из холодильника водку. Приготовили закуску. Хорошо сидим. Да засиделись.
Дочь у меня с самого детства имеет дурную привычку терпеть. Это когда в туалет приспичит, а она до последнего терпит. Вот и до терпелась. Добежать до туалета добежала, а трусики снять не успела. Намочила. И заменить нечем. Всё бы ничего, можно и без трусов посидеть. Не где-то же, дома. Да она и подол обоссала. Пришлось всё снимать, заполаскивать и развешивать сушить. А взамен материн халат надеть. Раз уж разнагишалась, то и от бюзика избавилась. Пришла, села в любимой позе: одна нога под себя, вторую на стул поставила. Всё бы хорошо, да вот у жены нет ни одного халата на пуговках, все запашные, все с пояском. И когда садиться так, как села дочь, полы халата могут и соскользнуть, обнажив тело. Так и произошло. Халат распахнулся и показалось голое тело моей девочки.
Голенькие ножки, голенький животик и главное - голенькая пизда, чисто выбритая по последней моде. От того, что доча села согнув ноги, губки разошлись, обнажив внутреннюю бахрому малых губок. Было видно даже клиторок, что выставился из кожаного капюшона и теперь задорно торчал. В горле встал комок, в ушах зашумело. Доня проследила за моим взглядом. Не смутилась, не прикрылась, а села так, что пизда раскрылась ещё сильнее, так, что мне стало ещё виднее. На её лице появилась победная улыбка.
- Стерва!
- И что?
- Провокаторша!
- Зато твоя.
- Прикройся!
- И не подумаю.
- Победила?
- Это согласие?
- Ты пожалеешь об этом!
- О чём?
- О том, что мы сейчас сделаем.
- Не пожалею. А если ты сейчас откажешь мне, я тебя возненавижу на всю оставшуюся жизнь.
Говоря, встала, подошла ко мне. По дороге, сколько надо времени шагнуть три раза, потеряла халат. Он сам как-то соскользнул с её плеч и упал на пол. Подошла, присела, потянула с меня одежду. Приподнял задницу, помогая стянуть штаны. Сопротивляться сил не было. С её стороны это была чистая победа. Как можно противиться року? Когда в глазах искорки, в ушах шум а в штанах такое напряжение, что кажется сейчас произойдёт взрыв, равный по мощности атомной бомбе, как станешь противиться неизбежному? Если хуй рвётся на волю, почуяв присутствие молоденькой пизды. И плевать ему на то, что это пизда дочери. Сдался. Полностью. На милость победителю. Правда победительница оказалась милостивой.
Едва штаны немного сползли, как хуй выскочил из них,
- Оу!
Только это и произнесла. Тут же перекинула ногу, села мне на колени, плотно оседлав, обняла за голову, прижав к своей груди. Я лишь слегка помог, направив головку в раскрытое отверстие. И она полностью опустилась на меня, прижала попу к моим бёдрам.
- А-ах! М-м! О-ууу!
- Я не смогу долго. Прости.
- Угу-м!
А в это время хуй с пиздой повели разговор.
- Привет!
- Привет!
- Я хуй твоего отца.
- Я пизда твоей дочери.
- Поболтаем?
- Давай. Ты заходи. О, какой ты большой! И приятный. Ой, мамочки, в матку упираешься! И распираешь всё, прямо порвать меня хочешь?
- Что ты! Подарить тебе радость.
- Дай я к тебе привыкну. У меня так давно гостей не было, а таких крупных вообще не встречала. О, какой ты приятный собеседник. Что с тобой? тебе плохо?
- Мне зашибись! Я кончаю!
- А я? Обо мне ты подумал?
- Не волнуйся. Немного передохну и помогу тебе.
- Ну вот, все вы такие. Ой, что это? Ты опять растёшь!
Я же говорю, что долгое воздержание не способствует долгим любовным играм. Едва-едва доча присела, едва качнулся ей навстречу, как раз! - и готово. Выстрелил. Она, почувствовав, как в её тесную и маленькую пизду вливаются целые потоки папиного семени, разочарованно вздохнула. Ну так я же предупреждал. Прижимает попу к моим ляжкам, а сперма, не вмещаясь, вытекает из неё, растекается по ляжкам, смачивает её ягодички. Хуй начинает опадать, стремясь покинуть гостеприимную пещерку. Только вот не успела доча сделать даже попытку задержать его, как он вдруг начал наливаться кровью, расти, утолщаться. Она качнула попой, желая проверить, не чудится ли ей это. Не чудится.
Было несколько раз такое, что не вынимая пару палочек кидал. Но это было сродни подвигу, большая редкость. То ли оттого, что это доча, то ли от долгого воздержания, только встал умирающий боец, подхватил знамя и рванулся в атаку. Доча аж взвизгнула от радости, почуяв продолжение. А я встал со стула. Она, не отпуская мою шею, даже сильнее прижавшись, обхватила ногами талию и я, не выходя из неё, посадил на стол попой. Девочка, разжав руки, придерживаемая мною за талию, спиной легла на стол. Отпустила ноги, подняла их, положив мне на плечи и мы занялись извечным, как мир, действием. Стоя у стола, ебал дочкину дырочку, то с силой вгоняя в неё, то входя плавно, то ударял в левую сторону, то направлялся в правую. При каждом погружении чувствовал, как головка упирается в матку. Пиза у дочери мелкая, тесная. Не рожала, с чего растянется. И потому хуй при каждом движении выдавливал из неё остатки спермы, которая взбивалась в пену, колечком обволакивала ствол.
Обилие смазки позволяло скользить легко. Теперь-то я точно долго не кончу. Знаю за собой такую особенность. Работая тазом,
- Можешь сейчас начать. Трусы снимать?
- Зачем?
- Так ты всегда говорил: Вот зажму меж колен, сниму трусы и по голой сраке...
- Запомнила. Что бы путное, а это...
- Детская память избирательна.
- Да, надо было бы тебя по голой-то заднице.
- И сейчас не поздно. Только вот не получится.
- Почему? - Взвился я, - Ещё как получится!
- Если уж ты меня разденешь, то я, насмотревшись этого кино, просто тебя изнасилую.
- Отца? Да как ты?...
- И что, что отца? У меня сейчас не просто в трусах мокро, у меня всё течет. Я всю жизнь впроголодь. Так что не до того, чтобы разбираться, кто кому отец и кто дочь. К тому же нет в этом ничего такого. По крайней мере я так считаю. Я же не рожать от тебя собралась. А ей, - она притронулась к промежности, показывая кого имела в виду, - совсем без разницы, кто потушит огонь.
Говорила зло, на грани истерики. Да, сучонок Довёл бабу. Под отца готова лечь. Надо было успокоить ребёнка.
- Успокойся, пошли-ка на кухню. И выключи ты к чертям собачьим этот видак!
- Вот ещё. Пусть крутится. Маман бы посмотрела и сравнила, что потеряла.
- Не надо о маме.
- Не буду. Шлёпни меня все же по заднице. Хоть и через трусы.
- Договоришься. И правда отшлёпаю.
Налили по стопочке коньячку. Его она сама мне подарила. Я вообще-то водочку предпочитаю. Вполне демократичный продукт. Правда коньяк можно не закусывать. Тяпнул, закурил. Дочь с недавних пор пристрастилась к этой дурной привычке, что завезли к нам во времена оно. Молчим. Коньяк по жилам побежал. Надо добавить.
- Ты как? Примешь ещё?
Махнула рукой.
- Наливай!
Так по капельке, по чуточке, бытылочку оприходовали. Достал из холодильника водку. Приготовили закуску. Хорошо сидим. Да засиделись.
Дочь у меня с самого детства имеет дурную привычку терпеть. Это когда в туалет приспичит, а она до последнего терпит. Вот и до терпелась. Добежать до туалета добежала, а трусики снять не успела. Намочила. И заменить нечем. Всё бы ничего, можно и без трусов посидеть. Не где-то же, дома. Да она и подол обоссала. Пришлось всё снимать, заполаскивать и развешивать сушить. А взамен материн халат надеть. Раз уж разнагишалась, то и от бюзика избавилась. Пришла, села в любимой позе: одна нога под себя, вторую на стул поставила. Всё бы хорошо, да вот у жены нет ни одного халата на пуговках, все запашные, все с пояском. И когда садиться так, как села дочь, полы халата могут и соскользнуть, обнажив тело. Так и произошло. Халат распахнулся и показалось голое тело моей девочки.
Голенькие ножки, голенький животик и главное - голенькая пизда, чисто выбритая по последней моде. От того, что доча села согнув ноги, губки разошлись, обнажив внутреннюю бахрому малых губок. Было видно даже клиторок, что выставился из кожаного капюшона и теперь задорно торчал. В горле встал комок, в ушах зашумело. Доня проследила за моим взглядом. Не смутилась, не прикрылась, а села так, что пизда раскрылась ещё сильнее, так, что мне стало ещё виднее. На её лице появилась победная улыбка.
- Стерва!
- И что?
- Провокаторша!
- Зато твоя.
- Прикройся!
- И не подумаю.
- Победила?
- Это согласие?
- Ты пожалеешь об этом!
- О чём?
- О том, что мы сейчас сделаем.
- Не пожалею. А если ты сейчас откажешь мне, я тебя возненавижу на всю оставшуюся жизнь.
Говоря, встала, подошла ко мне. По дороге, сколько надо времени шагнуть три раза, потеряла халат. Он сам как-то соскользнул с её плеч и упал на пол. Подошла, присела, потянула с меня одежду. Приподнял задницу, помогая стянуть штаны. Сопротивляться сил не было. С её стороны это была чистая победа. Как можно противиться року? Когда в глазах искорки, в ушах шум а в штанах такое напряжение, что кажется сейчас произойдёт взрыв, равный по мощности атомной бомбе, как станешь противиться неизбежному? Если хуй рвётся на волю, почуяв присутствие молоденькой пизды. И плевать ему на то, что это пизда дочери. Сдался. Полностью. На милость победителю. Правда победительница оказалась милостивой.
Едва штаны немного сползли, как хуй выскочил из них,
- Оу!
Только это и произнесла. Тут же перекинула ногу, села мне на колени, плотно оседлав, обняла за голову, прижав к своей груди. Я лишь слегка помог, направив головку в раскрытое отверстие. И она полностью опустилась на меня, прижала попу к моим бёдрам.
- А-ах! М-м! О-ууу!
- Я не смогу долго. Прости.
- Угу-м!
А в это время хуй с пиздой повели разговор.
- Привет!
- Привет!
- Я хуй твоего отца.
- Я пизда твоей дочери.
- Поболтаем?
- Давай. Ты заходи. О, какой ты большой! И приятный. Ой, мамочки, в матку упираешься! И распираешь всё, прямо порвать меня хочешь?
- Что ты! Подарить тебе радость.
- Дай я к тебе привыкну. У меня так давно гостей не было, а таких крупных вообще не встречала. О, какой ты приятный собеседник. Что с тобой? тебе плохо?
- Мне зашибись! Я кончаю!
- А я? Обо мне ты подумал?
- Не волнуйся. Немного передохну и помогу тебе.
- Ну вот, все вы такие. Ой, что это? Ты опять растёшь!
Я же говорю, что долгое воздержание не способствует долгим любовным играм. Едва-едва доча присела, едва качнулся ей навстречу, как раз! - и готово. Выстрелил. Она, почувствовав, как в её тесную и маленькую пизду вливаются целые потоки папиного семени, разочарованно вздохнула. Ну так я же предупреждал. Прижимает попу к моим ляжкам, а сперма, не вмещаясь, вытекает из неё, растекается по ляжкам, смачивает её ягодички. Хуй начинает опадать, стремясь покинуть гостеприимную пещерку. Только вот не успела доча сделать даже попытку задержать его, как он вдруг начал наливаться кровью, расти, утолщаться. Она качнула попой, желая проверить, не чудится ли ей это. Не чудится.
Было несколько раз такое, что не вынимая пару палочек кидал. Но это было сродни подвигу, большая редкость. То ли оттого, что это доча, то ли от долгого воздержания, только встал умирающий боец, подхватил знамя и рванулся в атаку. Доча аж взвизгнула от радости, почуяв продолжение. А я встал со стула. Она, не отпуская мою шею, даже сильнее прижавшись, обхватила ногами талию и я, не выходя из неё, посадил на стол попой. Девочка, разжав руки, придерживаемая мною за талию, спиной легла на стол. Отпустила ноги, подняла их, положив мне на плечи и мы занялись извечным, как мир, действием. Стоя у стола, ебал дочкину дырочку, то с силой вгоняя в неё, то входя плавно, то ударял в левую сторону, то направлялся в правую. При каждом погружении чувствовал, как головка упирается в матку. Пиза у дочери мелкая, тесная. Не рожала, с чего растянется. И потому хуй при каждом движении выдавливал из неё остатки спермы, которая взбивалась в пену, колечком обволакивала ствол.
Обилие смазки позволяло скользить легко. Теперь-то я точно долго не кончу. Знаю за собой такую особенность. Работая тазом,