Лебяжье
в поисках необходимого для обеда, то поймал себя на мысли, что вспоминает сказку про Маленького Мука.
Он принялся за дело, растопил масло в сковородке, осторожно вылил туда желтки с белками, добавил приправу и уменьшил огонь. Одновременно нагрелась вода с кофе в турке, и он, ловя пену, перелил кофе в чашку и понёс её на второй этаж.
Маша сидела по-турецки на кровати и печатала на ноутбуке. Она позволила ему войти и стать на колени перед кроватью, и приняла из его рук кофе.
— Можешь сервировать, я сейчас приду.
Он удалился на кухню и поставил на обеденный стол тарелки, бокалы, разложил всё, что нашёл из приборов. Послышались шаги на лестнице.
Маша подошла к столу и протянула руки к стулу, но он опередил её и сам отодвинул стул перед ней. Маша покрутила головой и подошла ближе к столу. Он быстро подвинул за ней стул. Маша села, фыркнув. Он стал сбоку и подождал, пока Маша рассмотрит стол. Когда она обратила взгляд на него, он сказал:
— Маша, налить тебе, может, чего-нибудь?
Она колебалась.
— Ну налей... сока мне налей.
Не поворачиваясь к ней спиной, он открыл холодильник и выудил оттуда бутылку виноградного сока, перехватил её салфеткой и наполнил бокал.
Маша важно начала пить, оперевшись локтями о стол. Затем попробовала салат из крабов с базиликом. Намазала хлеб маслом и, зачерпнув красной икры, распределила её поверх масла.
— Подавай теперь главное блюдо.
Он быстро схватил сковороду и одним движением перебросил яичницу в тарелку. Желтки были целы.
Маша бросила на него взгляд, который он выдержал, потом начала есть. Ему было приятно смотреть, как Маша утоляет аппетит. Она повеселела и спросила у него, стоявшего сбоку с салфеткой в руке:
— Сколько готовила эту яичницу, всё время она растекается. Что у тебя за рецепт?
— Особого рецепта нет. Я просто тренируюсь в бережном отношении.
— На чём тренируешься?
— Боюсь, ты рассердишься, Маша.
— Говори! На чём?
— На сиськах.
Он еле сдержал смех, когда Маша звякнула вилкой о тарелку и покраснела.
— Ах ты... Так, нечего тут стоять без дела! Лезь под стол, снимай мне носки и целуй мои ноги!
Он опустился на пол и прополз под стол, где осторожно снял носки с ног Маши и, поочерёдно поддерживая своими руками прекрасные ножки за пятки, стал их нежно целовать. Его пенис пополз вверх.
— Всё, хватит! — скомандовала Маша. Он натянул обратно носки, она встала из-за стола. — Вымоешь посуду и придёшь ко мне наверх, мне потребуется твоя помощь.
— Маша, можно я приду с веером?
— Что ещё за девчачьи глупости? Зачем тебе веер?
— Чтобы компенсировать отсутствие душа.
Маша не на шутку рассердилась. Он торжествовал.
— Болтун! Болтушка! Я, кажется, знаю, как я тебя накажу... Но это потом, а теперь я запрещаю тебе говорить без моего разрешения. Встать! Животом на стол, быстро. И ни звука у меня...
Он наклонился над столом, Маша схватила его за ошейник и ткнула лицом в скатерть, и приказала взяться руками за край стола. Потом вскользь ударила его своей расслабленной ладонью по ягодице. Это было необычное ощущение. Затем удары посыпались один за одним, и вскоре стали обжигать. Ему страсть как хотелось застонать, отчасти из-за любви к искусству, а отчасти и из-за боли, тем более что усталость у Маши, на которую он рассчитывал, всё не наступала. Она лупила его ровно, и он скоро почувствовал, что сил у неё хватит на гораздо большее, чем он предполагал. Это его проняло, как тогда в офисе. Он снова вынужден был признать её силу. И пришёл момент, когда он сдался и крикнул — не столько от боли, сколько от неизвестности, сколько эта боль и равномерная неустающая сила будет ещё продолжаться.
Маша остановилась.
— Пять плетей за нарушение молчания. И жду наверху.
Она пошла к лестнице. Он повернул голову и смотрел ей вслед жадными глазами, не в силах досыта насмотреться и налюбоваться её подтянутой фигуркой, чувствуя, как пенис бьётся о край стола.
Он медленно распрямился и занялся посудой. Потом посмотрел за окно, пощупал ошейник и направился наверх, к лучшей девушке на свете.
Маша встретила его радушно, усадила на стул, вытащенный на середину комнаты, и объяснила, что ей надо готовиться к зачёту по английскому языку.
— Поможешь мне диалоги повторить, а? Вот тебе учебник, просто читай за первое лицо, а я буду за второе, а ты проверяй, правильно ли я говорю.
Она склонилась над ним, показывая нужную страницу в учебнике. От неё веяло теплом и нежностью. Он положил ногу на ногу, откашлялся и прочёл свой текст.
Маша отошла к окну, настроилась и произнесла свои слова. Он посмотрел в упражнение — всё было верно.
Постепенно его захватил это процесс: Маша была неглупой актрисой, и играть с ней в драматические импровизации было довольно интересно. К тому же произношение у неё было явно британское, в отличие от его собственного дурного американского.
Два академических часа пролетели незаметно, когда из прихожей снизу раздался звонок.
От него не укрылось, как внимательно посмотрела на него Маша. Но он намеренно небрежно развалился на стуле и перелистывал книгу.
— Ко мне пришли гости, — наконец произнесла Маша. — Но не воображай, что я заставлю тебя в первый же день нам прислуживать. Нет; ты останешься здесь и будешь учиться молчать.
Маша извлекла откуда-то кляп в виде чёрного шара с ремешками, отняла у него учебник, заставила его открыть рот, вставила этот шар, а ремешки застегнула у него на шее.
— А то проголодался небось.
Он оценил её юмор и попытался рассмеяться, но только разбрызгал собственную слюну.
— Вон слюнки так и текут. — Она взялась за кольцо на его ошейнике и принудила его встать на колени посреди спальни. Он согнулся пополам от хохота, который не мог реализовать, и от того, как этот нереализованный хохот звучал. Он оценил новую пытку.
— Руки назад; если сойдёшь с места до моего прихода, угощу тебя пятью... нет, десятью плетьми.
Маша прикрыла дверь. Он услышал её шаги по лестнице, потом внизу на первом этаже возник незнакомый женский голос, Маша что-то ответила. Потом оба голоса стали приглушённей; похоже, общение переместилось в столовую.
Он стоял на коленях в центре освещённой комнаты, не в силах закрыть рот, растянутый кляпом. Из-за этого слюна стекала по подбородку ему на грудь. Он не решался стереть её рукой, хотя номинально его руки были свободны. Но приказ Маши непостижимым образом дисциплинировал его, он ощущал совершенно определённые координаты, в которых ему было хорошо. Гораздо лучше, чем раньше на свободе. Даже не то, чтобы лучше, а совсем по-другому. Маша дарила ему жизнь, свою и его. Замкнув его на ключ, она подарила ему истинный ключ. Она научила его ключу.
Голоса внизу опять стали слышны. Два женских голоса. Потом лестница оповестила его, что вверх поднимаются их обладательницы. Он затаил дыхание. Не может быть! Неужели Маша решится сейчас предать их игру публичности! Она ведь сущий Сорвиголова... Шаги медленно
Он принялся за дело, растопил масло в сковородке, осторожно вылил туда желтки с белками, добавил приправу и уменьшил огонь. Одновременно нагрелась вода с кофе в турке, и он, ловя пену, перелил кофе в чашку и понёс её на второй этаж.
Маша сидела по-турецки на кровати и печатала на ноутбуке. Она позволила ему войти и стать на колени перед кроватью, и приняла из его рук кофе.
— Можешь сервировать, я сейчас приду.
Он удалился на кухню и поставил на обеденный стол тарелки, бокалы, разложил всё, что нашёл из приборов. Послышались шаги на лестнице.
Маша подошла к столу и протянула руки к стулу, но он опередил её и сам отодвинул стул перед ней. Маша покрутила головой и подошла ближе к столу. Он быстро подвинул за ней стул. Маша села, фыркнув. Он стал сбоку и подождал, пока Маша рассмотрит стол. Когда она обратила взгляд на него, он сказал:
— Маша, налить тебе, может, чего-нибудь?
Она колебалась.
— Ну налей... сока мне налей.
Не поворачиваясь к ней спиной, он открыл холодильник и выудил оттуда бутылку виноградного сока, перехватил её салфеткой и наполнил бокал.
Маша важно начала пить, оперевшись локтями о стол. Затем попробовала салат из крабов с базиликом. Намазала хлеб маслом и, зачерпнув красной икры, распределила её поверх масла.
— Подавай теперь главное блюдо.
Он быстро схватил сковороду и одним движением перебросил яичницу в тарелку. Желтки были целы.
Маша бросила на него взгляд, который он выдержал, потом начала есть. Ему было приятно смотреть, как Маша утоляет аппетит. Она повеселела и спросила у него, стоявшего сбоку с салфеткой в руке:
— Сколько готовила эту яичницу, всё время она растекается. Что у тебя за рецепт?
— Особого рецепта нет. Я просто тренируюсь в бережном отношении.
— На чём тренируешься?
— Боюсь, ты рассердишься, Маша.
— Говори! На чём?
— На сиськах.
Он еле сдержал смех, когда Маша звякнула вилкой о тарелку и покраснела.
— Ах ты... Так, нечего тут стоять без дела! Лезь под стол, снимай мне носки и целуй мои ноги!
Он опустился на пол и прополз под стол, где осторожно снял носки с ног Маши и, поочерёдно поддерживая своими руками прекрасные ножки за пятки, стал их нежно целовать. Его пенис пополз вверх.
— Всё, хватит! — скомандовала Маша. Он натянул обратно носки, она встала из-за стола. — Вымоешь посуду и придёшь ко мне наверх, мне потребуется твоя помощь.
— Маша, можно я приду с веером?
— Что ещё за девчачьи глупости? Зачем тебе веер?
— Чтобы компенсировать отсутствие душа.
Маша не на шутку рассердилась. Он торжествовал.
— Болтун! Болтушка! Я, кажется, знаю, как я тебя накажу... Но это потом, а теперь я запрещаю тебе говорить без моего разрешения. Встать! Животом на стол, быстро. И ни звука у меня...
Он наклонился над столом, Маша схватила его за ошейник и ткнула лицом в скатерть, и приказала взяться руками за край стола. Потом вскользь ударила его своей расслабленной ладонью по ягодице. Это было необычное ощущение. Затем удары посыпались один за одним, и вскоре стали обжигать. Ему страсть как хотелось застонать, отчасти из-за любви к искусству, а отчасти и из-за боли, тем более что усталость у Маши, на которую он рассчитывал, всё не наступала. Она лупила его ровно, и он скоро почувствовал, что сил у неё хватит на гораздо большее, чем он предполагал. Это его проняло, как тогда в офисе. Он снова вынужден был признать её силу. И пришёл момент, когда он сдался и крикнул — не столько от боли, сколько от неизвестности, сколько эта боль и равномерная неустающая сила будет ещё продолжаться.
Маша остановилась.
— Пять плетей за нарушение молчания. И жду наверху.
Она пошла к лестнице. Он повернул голову и смотрел ей вслед жадными глазами, не в силах досыта насмотреться и налюбоваться её подтянутой фигуркой, чувствуя, как пенис бьётся о край стола.
Он медленно распрямился и занялся посудой. Потом посмотрел за окно, пощупал ошейник и направился наверх, к лучшей девушке на свете.
Маша встретила его радушно, усадила на стул, вытащенный на середину комнаты, и объяснила, что ей надо готовиться к зачёту по английскому языку.
— Поможешь мне диалоги повторить, а? Вот тебе учебник, просто читай за первое лицо, а я буду за второе, а ты проверяй, правильно ли я говорю.
Она склонилась над ним, показывая нужную страницу в учебнике. От неё веяло теплом и нежностью. Он положил ногу на ногу, откашлялся и прочёл свой текст.
Маша отошла к окну, настроилась и произнесла свои слова. Он посмотрел в упражнение — всё было верно.
Постепенно его захватил это процесс: Маша была неглупой актрисой, и играть с ней в драматические импровизации было довольно интересно. К тому же произношение у неё было явно британское, в отличие от его собственного дурного американского.
Два академических часа пролетели незаметно, когда из прихожей снизу раздался звонок.
От него не укрылось, как внимательно посмотрела на него Маша. Но он намеренно небрежно развалился на стуле и перелистывал книгу.
— Ко мне пришли гости, — наконец произнесла Маша. — Но не воображай, что я заставлю тебя в первый же день нам прислуживать. Нет; ты останешься здесь и будешь учиться молчать.
Маша извлекла откуда-то кляп в виде чёрного шара с ремешками, отняла у него учебник, заставила его открыть рот, вставила этот шар, а ремешки застегнула у него на шее.
— А то проголодался небось.
Он оценил её юмор и попытался рассмеяться, но только разбрызгал собственную слюну.
— Вон слюнки так и текут. — Она взялась за кольцо на его ошейнике и принудила его встать на колени посреди спальни. Он согнулся пополам от хохота, который не мог реализовать, и от того, как этот нереализованный хохот звучал. Он оценил новую пытку.
— Руки назад; если сойдёшь с места до моего прихода, угощу тебя пятью... нет, десятью плетьми.
Маша прикрыла дверь. Он услышал её шаги по лестнице, потом внизу на первом этаже возник незнакомый женский голос, Маша что-то ответила. Потом оба голоса стали приглушённей; похоже, общение переместилось в столовую.
Он стоял на коленях в центре освещённой комнаты, не в силах закрыть рот, растянутый кляпом. Из-за этого слюна стекала по подбородку ему на грудь. Он не решался стереть её рукой, хотя номинально его руки были свободны. Но приказ Маши непостижимым образом дисциплинировал его, он ощущал совершенно определённые координаты, в которых ему было хорошо. Гораздо лучше, чем раньше на свободе. Даже не то, чтобы лучше, а совсем по-другому. Маша дарила ему жизнь, свою и его. Замкнув его на ключ, она подарила ему истинный ключ. Она научила его ключу.
Голоса внизу опять стали слышны. Два женских голоса. Потом лестница оповестила его, что вверх поднимаются их обладательницы. Он затаил дыхание. Не может быть! Неужели Маша решится сейчас предать их игру публичности! Она ведь сущий Сорвиголова... Шаги медленно