Блуждающие огни. Часть 1
самоистязать себя еще хоть сколько-нибудь.
Обычно ей предоставляли повседневную и простую, впрочем, прекрасно подходящую по размеру одежду — джинсы, футболки, хлопковое белье, носки и в общем все, что она ни попросила бы в разумных пределах. Сегодня же утром ей в комнату принесли сумку с одеждой, аксессуарами и косметикой с инструкцией навести лоск и обязательно использовать все предложенные предметы. Этот самый набор привел ее в некоторый ступор, а затем в шок. Маленькое черное платье на жестком корсете без плечиков и рукавов с упруго торчащей короткой юбочкой-полуклеш было выполнено из тонкой мягкой простеганной в виде ромбов кожи. Шелковистые почти прозрачные чулки с очень тонкой телесной каймой по верху, которые необходимо было пристегнуть к черному гладкому тоже кожаному поясу, шли в комплекте с такими же прозрачными телесными стрингами. Черные туфельки из последней коллекции Сhristiаn Diоr явно обошлись кому-то в кругленькую сумму, впрочем, как и остальное. Все это выглядело довольно-таки вызывающе, хотя и изысканно, но только вот... что было думать об остальном? Две пары широких черных кожаных наручников с кольцами (явно для ног и для рук) и такой же ошейник... да еще глухая кожаная маска на глаза... Что за глупая шутка? Кто мог подумать, что она согласится надеть такое?!
Когда в условленное время за ней явился док в компании нескольких «людей в черном», она лежала в отведенной ей комнате на постели лицом к окну, свернувшись калачиком, и смотрела невидящим взглядом раскрасневшихся и припухших от слез глаз на плотно задернутые шторы. Док обошел кровать, нагнулся, заглянул ей в лицо и шевельнул ее за плечо. Вика не реагировала.
— Если ты не наденешь все это, я вынужден буду вколоть тебе снотворное и переодеть тебя сам. Неужели ты хочешь этого?
Ее и без того вымученные глаза снова охватил огонь, а едкие струйки слез проложили на щеках жгучие протоки.
Она зажмурилась, часто задышала и начала всхлипывать. Док вздохнул и куда-то ушел. Вика знала, что он пошел за кейсом.
— За что? За что? — бормотала она и повторяла этот вопрос, пока голос ее не перешел на крик и не сорвался, а плач не обратился в рыдания. Иногда толстяк казался ей вполне вменяемым и сочувствующим, но теперь она понимала, что это всего лишь видимость. Просто он был единственным, кто здесь с ней общался хотя бы как-то, он обращал на нее внимание, пытался отвлечь, но переходить на ее сторону вовсе не собирался — он неуклонно выполнял свою работу, не отвечая на ее вопросы, не давая ей подсказок, не уступая ей ни в чем. Когда он приблизился со шприцем, Вика вдруг опомнилась, отскочила, как ошпаренная от края кровати, села, обхватив колени руками и прижавшись к спинке кровати боком.
— Я сама! Я надену! — всхлипывала она, — Пожалуйста! Не надо снотворного! Я не хочу опять все забыть!
Док стоял хмурый и раздраженный, замерев в нерешительности. В дверном проеме наготове выжидали двое охранников. Одно его слово — и ее скрутят как беспомощного котенка! Может быть изнасилуют, а она даже ничего не узнает об этом! Почему? Что и кому она сделала? Чего им от нее нужно? Уж явно не выкуп — иначе зачем бы им ее переодевать во все это вульгарное барахло?! Если она модель мирового класса, неужели ее не ищут? Неужели родители не сходят с ума, ведь должны же у нее быть родители или какие-нибудь другие родственники! Ведь должны же о ней беспокоиться друзья!
— Выйдите все, — мрачно бросила она, а затем сорвалась на истеричный крик, — Выйдите все вон! Я сделаю, как вы говорите!
Пока она принимала душ, приводила себя в порядок, накладывала вечерний макияж и одевалась, мысли ее путались, и она заставляла себя вообще ни о чем не думать, хотя живот ей скручивал болезненный нервный спазм, в висках вспыхивала пульсирующая боль, руки дрожали. Она вышла к своим тюремщикам безупречная, блистательная и восковая, как кукла из еще не раскрытой розовой коробки, едва держась на ногах, позволила доку взять из ее безвольной руки маску и завязать глаза, затем сомкнуть за спиной руки каким-то замком, вывести себя на улицу и усадить в автомобиль.
Через несколько часов она оказалась в Париже, в лимузине, о чем узнала, когда замок между ее наручниками расстегнули, а с лица сняли кожаную маску. Рядом с ней в салоне сидел какой-то беспристрастный амбал — все они были для нее на одно лицо, а этот отличался разве что наличием уродливого шрама, тянущегося от правой скулы до середины шеи справа. Перед угловым зданием в османском стиле они притормозили, и Вика каким-то странным образом поняла, что это Hôtеl du Lоuvrе, хотя даже не вчитывалась в название, выведенное золотыми буквами над входом.
Дверца лимузина открылась, и в нее по очереди прошли двое мужчин в вечерних классических костюмах и дама в мышином платье в пол с разрезом вплоть до сгиба ноги в бедре. Полупрозрачный разлетающийся подол был расшит крупными узорами из мерцающих в полутьме салона камней. Черные густые курчавые волосы были вспенены над белыми изящными плечами, и ярким акцентом на лице, словно мазок маслом на только что початом холсте, выступали алые губки.
Дама мягко приземлилась на сидение напротив Вики, а рядом с роскошной брюнеткой, лицо в лицо с растерявшейся девушкой, уселся такой приторно блистательный и ухоженный хлыщ, что от одной его сияющей белозубой улыбки по коже бежали мурашки от осознания его самодовольства и богатства, вычурно выставленных напоказ. Совсем еще молодой, лет, эдак, двадцати пяти, с четко очерченным контуром лица, в котором особенно выдавался квадратный подбородок и широкая нижняя челюсть, какая обычно получает при описаниях определение волевой или мужественной. Выразительно прорисованные, не слишком крупные, но то и дело чувственно вздрагивающие в широкой блистательной улыбке или тонкой таинственной усмешке коралловые губы, бесспорно, могли привлечь внимание противоположного пола, потому что манили, обещали и в то же время вызывающе высмеивали. Небольшой нос, пожалуй, чересчур тонкие и излишне ухоженные, выгнутые дерзкой дугой брови усиливали эффект от необычного разреза глаз, еще не восточного, но уже и явно не европейского, а какого-то мистически образцового, каким хочется любоваться без конца. В их холодных, переливающихся серебром безднах притаился хитрый, зловещий и тлетворный огонек хищника-лиса. Темно-русые курчавые удлиненные волосы, явно тронутые гелем для укладки, блистали пленительными локонами и контрастно отливали на фоне ворота черной шелковой сорочки, черного же галстука и черного пиджака, украшенного на лацкане искусственным и, бесспорно, искусным шелковым цветком, приколотым черной же металлической брошью. Расшитый шелковыми узорами черный жилет и черная трость с серебряным набалдашником в виде головы сеттера дополняли экстравагантный видок этого щеголя.
— Виктория Воронова... Непокорная королева собственной персоной у моих ног, — медленно, смакуя каждое слово, иронично пропел он хрипловатым голосом, без конца лаская бесстыдным вздором всю ее фигуру с головы до ног.
Обычно ей предоставляли повседневную и простую, впрочем, прекрасно подходящую по размеру одежду — джинсы, футболки, хлопковое белье, носки и в общем все, что она ни попросила бы в разумных пределах. Сегодня же утром ей в комнату принесли сумку с одеждой, аксессуарами и косметикой с инструкцией навести лоск и обязательно использовать все предложенные предметы. Этот самый набор привел ее в некоторый ступор, а затем в шок. Маленькое черное платье на жестком корсете без плечиков и рукавов с упруго торчащей короткой юбочкой-полуклеш было выполнено из тонкой мягкой простеганной в виде ромбов кожи. Шелковистые почти прозрачные чулки с очень тонкой телесной каймой по верху, которые необходимо было пристегнуть к черному гладкому тоже кожаному поясу, шли в комплекте с такими же прозрачными телесными стрингами. Черные туфельки из последней коллекции Сhristiаn Diоr явно обошлись кому-то в кругленькую сумму, впрочем, как и остальное. Все это выглядело довольно-таки вызывающе, хотя и изысканно, но только вот... что было думать об остальном? Две пары широких черных кожаных наручников с кольцами (явно для ног и для рук) и такой же ошейник... да еще глухая кожаная маска на глаза... Что за глупая шутка? Кто мог подумать, что она согласится надеть такое?!
Когда в условленное время за ней явился док в компании нескольких «людей в черном», она лежала в отведенной ей комнате на постели лицом к окну, свернувшись калачиком, и смотрела невидящим взглядом раскрасневшихся и припухших от слез глаз на плотно задернутые шторы. Док обошел кровать, нагнулся, заглянул ей в лицо и шевельнул ее за плечо. Вика не реагировала.
— Если ты не наденешь все это, я вынужден буду вколоть тебе снотворное и переодеть тебя сам. Неужели ты хочешь этого?
Ее и без того вымученные глаза снова охватил огонь, а едкие струйки слез проложили на щеках жгучие протоки.
Она зажмурилась, часто задышала и начала всхлипывать. Док вздохнул и куда-то ушел. Вика знала, что он пошел за кейсом.
— За что? За что? — бормотала она и повторяла этот вопрос, пока голос ее не перешел на крик и не сорвался, а плач не обратился в рыдания. Иногда толстяк казался ей вполне вменяемым и сочувствующим, но теперь она понимала, что это всего лишь видимость. Просто он был единственным, кто здесь с ней общался хотя бы как-то, он обращал на нее внимание, пытался отвлечь, но переходить на ее сторону вовсе не собирался — он неуклонно выполнял свою работу, не отвечая на ее вопросы, не давая ей подсказок, не уступая ей ни в чем. Когда он приблизился со шприцем, Вика вдруг опомнилась, отскочила, как ошпаренная от края кровати, села, обхватив колени руками и прижавшись к спинке кровати боком.
— Я сама! Я надену! — всхлипывала она, — Пожалуйста! Не надо снотворного! Я не хочу опять все забыть!
Док стоял хмурый и раздраженный, замерев в нерешительности. В дверном проеме наготове выжидали двое охранников. Одно его слово — и ее скрутят как беспомощного котенка! Может быть изнасилуют, а она даже ничего не узнает об этом! Почему? Что и кому она сделала? Чего им от нее нужно? Уж явно не выкуп — иначе зачем бы им ее переодевать во все это вульгарное барахло?! Если она модель мирового класса, неужели ее не ищут? Неужели родители не сходят с ума, ведь должны же у нее быть родители или какие-нибудь другие родственники! Ведь должны же о ней беспокоиться друзья!
— Выйдите все, — мрачно бросила она, а затем сорвалась на истеричный крик, — Выйдите все вон! Я сделаю, как вы говорите!
Пока она принимала душ, приводила себя в порядок, накладывала вечерний макияж и одевалась, мысли ее путались, и она заставляла себя вообще ни о чем не думать, хотя живот ей скручивал болезненный нервный спазм, в висках вспыхивала пульсирующая боль, руки дрожали. Она вышла к своим тюремщикам безупречная, блистательная и восковая, как кукла из еще не раскрытой розовой коробки, едва держась на ногах, позволила доку взять из ее безвольной руки маску и завязать глаза, затем сомкнуть за спиной руки каким-то замком, вывести себя на улицу и усадить в автомобиль.
Через несколько часов она оказалась в Париже, в лимузине, о чем узнала, когда замок между ее наручниками расстегнули, а с лица сняли кожаную маску. Рядом с ней в салоне сидел какой-то беспристрастный амбал — все они были для нее на одно лицо, а этот отличался разве что наличием уродливого шрама, тянущегося от правой скулы до середины шеи справа. Перед угловым зданием в османском стиле они притормозили, и Вика каким-то странным образом поняла, что это Hôtеl du Lоuvrе, хотя даже не вчитывалась в название, выведенное золотыми буквами над входом.
Дверца лимузина открылась, и в нее по очереди прошли двое мужчин в вечерних классических костюмах и дама в мышином платье в пол с разрезом вплоть до сгиба ноги в бедре. Полупрозрачный разлетающийся подол был расшит крупными узорами из мерцающих в полутьме салона камней. Черные густые курчавые волосы были вспенены над белыми изящными плечами, и ярким акцентом на лице, словно мазок маслом на только что початом холсте, выступали алые губки.
Дама мягко приземлилась на сидение напротив Вики, а рядом с роскошной брюнеткой, лицо в лицо с растерявшейся девушкой, уселся такой приторно блистательный и ухоженный хлыщ, что от одной его сияющей белозубой улыбки по коже бежали мурашки от осознания его самодовольства и богатства, вычурно выставленных напоказ. Совсем еще молодой, лет, эдак, двадцати пяти, с четко очерченным контуром лица, в котором особенно выдавался квадратный подбородок и широкая нижняя челюсть, какая обычно получает при описаниях определение волевой или мужественной. Выразительно прорисованные, не слишком крупные, но то и дело чувственно вздрагивающие в широкой блистательной улыбке или тонкой таинственной усмешке коралловые губы, бесспорно, могли привлечь внимание противоположного пола, потому что манили, обещали и в то же время вызывающе высмеивали. Небольшой нос, пожалуй, чересчур тонкие и излишне ухоженные, выгнутые дерзкой дугой брови усиливали эффект от необычного разреза глаз, еще не восточного, но уже и явно не европейского, а какого-то мистически образцового, каким хочется любоваться без конца. В их холодных, переливающихся серебром безднах притаился хитрый, зловещий и тлетворный огонек хищника-лиса. Темно-русые курчавые удлиненные волосы, явно тронутые гелем для укладки, блистали пленительными локонами и контрастно отливали на фоне ворота черной шелковой сорочки, черного же галстука и черного пиджака, украшенного на лацкане искусственным и, бесспорно, искусным шелковым цветком, приколотым черной же металлической брошью. Расшитый шелковыми узорами черный жилет и черная трость с серебряным набалдашником в виде головы сеттера дополняли экстравагантный видок этого щеголя.
— Виктория Воронова... Непокорная королева собственной персоной у моих ног, — медленно, смакуя каждое слово, иронично пропел он хрипловатым голосом, без конца лаская бесстыдным вздором всю ее фигуру с головы до ног.