Фаза — первая...

Семейный разговор с мамой.


Раздался узнаваемый звук щёлкнувшего замка, потом открываясь, знакомо скрипнула дверь. Шуршание одежды, пара шагов, опять скрип двери, уже закрываясь.

— Привет! Дома есть кто? — голос мамы.

— Привет ма... — воскликнул я, отрываясь от тетрадки, в которой делал запись.

— Ты один? — вопрос сопровождался шагами и шорохом материи.

Раздевается, понял я.

— Да! Отец ещё не пришёл. Кстати, он не мог тебе дозвониться. Позвонил мне. Сказал что у них мероприятие, придёт в девять...

— Ага... Опять пиво пьют... — весело прозвучал мамин голос.

За спиной раздались шаги, остановившиеся рядом со мной, и голос матери произнёс:

— Что опять много задали? Я же говорила, что надоть поступать в университет... Щас бы дергал за сиськи сокурсниц, и в потолок плевал!

— Ну что ты ма! Хоть где учиться надо, а девок за титьки дергать можно и здесь, в свободное от учёбы время, — наставительно произнёс я, — да я и не к занятиям готовлюсь...


— Господи, — похоже, всплеснула руками, она так всегда делает, когда волнуется, — опять квалокиум...

— Коллоквиум, — машинально поправил я её, — нет. У меня завтра другой вопрос. Вот и готовлюсь.

— Учись сын, учись! — погладила она меня по голове. — Ты мой умница-разумница! Выучишься, сисдминам станешь, — и вздохнула...

— ... — теперь вздохнул я, и снова, поправляя её, произнёс — системным администратором компьютерных сетей, сисадмином...

— Ну, так я так и сказала, — выкрутилась она, а потом, всполошившись, продолжила — что за экзамен-то в ноябре? — и заглянула в ноутбук.

Я, сделав очередную запись, повернулся к ней.

— Ага! — хитро поглядывала она на меня, — знаешь ведь, что обманывать старших нехорошо!

Лицо её отрешилось от бытия, став одухотворенным.

Всё же мамка у меня молодец и красавица! Я не уставал опять и опять любоваться ей! Даром что сорок лет стукнуло! Стройная, высокая, черные волосы почти до пояса «вороным крылом» падают за спину, большие и тёмные почти чёрные глаза... Огромные и длинные ресницы и тонкие ниточки бровей над ними. А какие губы! Красные без всякой помады, в меру пухленькие, так и хочется их целовать и целовать...


— А кто обманывает? — вернулся я из созерцательного ступора.

— Вона! Порнушку смотришь! Про меня забыл! Хоть бы позвал, старенькую, глянуть одним глазком!

Я оглянулся на экран. Стоп-кадр показывал, как парень ласкал своей ещё более молодой подружке титьки. Одну рукой, а другую, засосав ртом.

— Это ты-то старенькая? — не удержался я, — а кто на медне папаню чуть до инфаркта не довёл? Давай ещё, хорошо, но мало... Секса много не бывает... — передразнил я её.

— Ну, перестаралась... — смутилась, покраснев мама, — но ведь его дома целых два дня не было! Проклятые командировки... — оправдываясь, она пустила слезу.

И тут же «перешла в наступление»:

— Ты от темы-то не уходи! Во ещё умник! — ласково проворчала она, — смотришь? — кивнула на экран, — и один! — тональность повысилась.

— Да, я ж для дела! — пытаюсь оправдаться.


— Увижу, что дрочишь, прибью! — показала она мне кулак, — давай колись! А то за спиртовкой и плоскогубцами пойду! И иглы возьму... — шутливо пригрозила она.

— Да я и не скрываю ничего, — заныл я.

В это время мамочка распахнула полы халатика и стала растирать живот и груди покрытый красными следами от тесного корсажа и лифа.

— Ох и чешется... — пожаловалась она, — сил мои дамских нетути!

Я любовался её стройным телом с чисто эстетической точки зрения. Ведь она моя мама и я её уважаю.

— Говорил же тебе — выбрось этот корсет! Не нужен он тебе. Ты и так красивая! — завёл я старую песню, — а ты... — толстая стала, он меня стройнит!

Она глянула вниз, рукой даже чуть приспустила трусики, продолжая второй растирать груди:

— Вона! Живот торчит! Растолстела!

— Тебя не переубедишь, — я ласково провёл пальчиками по якобы торчащему животу, — и где здесь что торчит?

Она с трудом собрала пальцами на животе тонкую складочку жирка, поверх мышц и довольно ткнув пальцем, произнесла:

— Во! Видишь... — а лицо стало грустным...


— Слушай, — устало сказал я, — а ты сходи в общественную баню и посмотри там, на ба..., женщин, — поправился я, — вот и увидишь толстых!

— Так ты что? Подглядывал в женской бане?! — опять запаниковала она.

— Нет! — отрезал я.

— Теперь верю! Прямо вылитый отец! Тот, так же! Сказал как отрезал! — умилилась она.

— Хватит чесаться... А то расцарапаешь кожу, опухнет, хуже будет. Или лучше кремом смажь, полежи, дай отдохнуть телу от «удавки».

— Пойду, пойду сыночек, — она крепко ухватила меня за ухо и потянула, — только ты ещё не закончил объяснение, почему ты мамке врёшь?!

— ... — опять тяжело вздохнул я. — Так всегда! Пока все точки над «И» не поставит, не отстанет.

— Я жду... вся во внимание, — и её взгляд начал буквально «буравить» меня, — а ухо, за которое она тянула, зарделось.

— У меня есть друг, — я смутился и поправился, — то есть подружка...

— Гёрфренда?! — заинтересованно перебила она меня, отпуская ухо, — а ты мне ничего не говорил!

— Пока... — я судорожно сглотнул, — пока нет... Просто подружка... — и продолжил, с трудом подбирая слова, — она хочет, что бы я её дефлорировал, — и потупил взгляд...


— Малолетка, что ли? — в голосе мамочки зазвенел металл.

— Нет! У неё завтра днюха! Исполняется восемнадцать! — заверил её я.

— Тогды, ой! — повеселел её голос, — и что? В чём проблема?

— Да вот смотрю, как правильно это сделать! — выпалил я.

Она укоризненно посмотрела на меня, продолжая поглаживать и мять свои превосходные груди пятого размера.

— И что ты в этом ящике собирался увидеть?

— Ну... — потянул я, — технику исполнения, приёмы, позы...

— Знаешь, — она задумалась, — странно всё у вас... Сама хочет... Не гёрлфренда... Ты бы лучше с отцом поговорил, а?! Конечно, всё «быльём» поросло! — лицо её стало мечтательным и таким детским, — он ведь когда-то был «первым парнем на деревне»... Скока девок спортил, пока на мне не женился... Вот энто он умеет.


Я слушал её внимательно, мне всегда нравилось, как она говорит, когда волнуется. От её говора так и веяло простой деревенской жизнью. А перед глазами вырисовывался зелёный луг, молодые девки с граблями и вилами, прямо «кровь с молоком». Румяные и здоровые, большие титьки «рвут» кофточки на груди. Ни чета нынешним... Парни с длинными чубами в картузах и кургузых пиджачках — «роящие» вокруг них. Все поголовно с гармошками и балалайками! В хромовых, скрипящих сапогах., и стильно, смятыми папиросками в зубах... Сказка, и только!

— Да хватит свои тити мять! — воскликнул я, возвращаясь из грёз, — отец вернется и «намнёт» тебе их, да и не только их...

— А что тебе не нравится? Наша квартира, хочу — титьки мну, хочу — голая хожу! Ты против?

— Да, нет... Жалко если кожу расцарапаешь...


* * *

У меня родичи простые. Когда мы случайно в Италии попали на нудистский пляж. То они запросто разделись, вызвав одобрительный гул и восхищенное