Исповедь под плетью в женской руке
я был идеален. Не притрагиваясь к Эмме, я был с ней нежен, заботлив, щедр. Наконец, мои усилия увенчались успехом:
- Вы разве не хотите меня как женщину? – как-то вечером спросила меня она.
- Эмма, я безумно хочу обладать тобой. Но не раньше, чем ты сама захочешь этого.
- Я... я хочу Вас.
- Ты любишь меня?
- Да.
- Скажи мне это.
- Я люблю, я обожаю Вас.
Я поставил ее подле себя на полу на колени и приказал:
- Тогда обнимай меня! Целуй меня!
Глаза Эммы загорелись пламенем вожделения, и она, обняв мои ноги, стала целовать меня. Я сидел, расправив плечи, чуть склонив голову к этому ангелу; она, напротив, жадно дотягиваясь к моим губам, страстно их целуя. Я же снисходительно принимал ее поцелуи, даже не прикоснувшись к моей девочке, как мне ни хотелось этого.
- Эмма, я должен тебе сказать одну вещь, - начал я, усадив свою девочку на колени. – У меня есть один порок, и я надеюсь на твое понимание. Видишь ли, меня возбуждают только связанные женщины. Ты не будешь против, если в эту ночь, нашу первую ночь, я буду любить тебя связанной?
- Нет, - ответила Эмма после минутного размышления. И тут же на ее руках защелкнулись наручники. Приковав к кровати за руки и за ноги свою жертву, я сказал:
- Извини, милая. Просто веревки под рукой не оказалось. И еще я хотел сказать тебе, Эмма... Я сделаю это чуть позже, ведь и ты до меня приняла тогда одного клиента, не так ли? Проститутка, - с этими словами я дал ей пощечину, звук которой прозвучал неожиданно даже для меня.
Из глаз Эммы потекли слезы, но она молчала.
- Что же ты молчишь, шлюха? – с этими словами я разорвал на ней одежду. Из глаз Эммы все так же текли слезы, и она по-прежнему молчала.
- Что? Играем Жанну д`Арк? Хорошо, мне это даже больше по душе. Мне всегда импонировали святоши-великомученицы.
Я вышел из квартиры и вернулся где-то через час с уличной девкой.
- А вот и твоя коллега, - представил я беззубую, с синяками под глазами проститутку Эмме. – Извини, что она без зубов, просто ничего лучше не нашел, так спешил к тебе, любимая.
И стал совокупляться на глазах у Эммы. Она молча смотрела на нас влажными от слез глазами. Наконец, я кончил путане на густые черные заросли и сказал ей сесть на лицо Эмме. Та послушно выполнила приказ.
- Эмма, дорогая, я хочу, чтобы ты отлизала эту проститутку. Если ты действительно любишь меня, то сделаешь это, не так ли?
Какое-то время Эмма лежала неподвижно под путаной, затем стала медленно и неумело лизать, и капли спермы с продажного лона стекали на ее нежные губки.
- А теперь вылижи ей анус.
Эмма подчинилась, и путана, издав торжествующий смешок, тут же громко выпустила ей в лицо газы. (Видимо, решила отыграться из женской зависти из-за внешнего контраста).
Отпустив путану, я, наконец, освободил Эмму от наручников. И, жестко сношая свою надменную красавицу, отдавал в процессе приказы:
- Раздвинь руками п...ду.
- Вставь х...
- Раздвинь руками ягодицы.
- Покажи анус.
- Подмахивай лучше.
- Отсоси.
- Отлижи.
- Задери ноги к голове и держи их руками.
- Потряси сиськами.
- Крути до боли свои соски.
- Дрочи себя, пока я буду е...ть тебя в ж...пу.
- Кончай, сука.
- Встать на пол и упереться в него руками.
- На живот, руками держать свои ступни.
Кроме того, я дал ей две строгие установки: ляжки все время держать как можно шире и не сметь смотреть мне в глаза.
Она, моя Эмма, была прекрасна в своем унижении, и, кажется, я сам страдал и мучился вместе с ней, моей красавицей наложницей. Так благородно возмущалось ее достоинство, так гневно смотрели ее глаза вниз, когда я наклонял ей голову, что мое возбуждение достигло чудовищного накала.
После я скинул ее с кровати на пол:
- А теперь сторожи сон хозяина, сучка.
И вскоре, удовлетворенный, провалился в забытье.
Утром я проснулся в холодной смятой постели, в гнетущей тишине.
Что осталось от Эммы? Только подушка, мокрая от слез, забытый ею томик французского на моем письменном столе и ее взгляд оскорбленной гордости, в котором были – тоска и боль.
И сейчас, спустя столько лет, забываясь с очередной продажной девицей, я закрываю глаза – и вижу мою горделивую сибирячку.
Когда же я заношу свою плеть над очередной продажной девицей, мне представляется вдруг, что глаза Эммы, карие глаза с густыми черными ресницами, насмешливо смотрят на меня. Тогда я отдаю шлюхе плеть, опускаюсь перед ней на колени и умоляю, целуя лакированные ее туфли:
- Накажи меня! Проучи меня! Выпори меня! Причини мне боль!
И только когда под плетью в изнемогающей женской руке проступают первые капли крови, я чувствую, что искупил вину. До следующего раза...
- Вы разве не хотите меня как женщину? – как-то вечером спросила меня она.
- Эмма, я безумно хочу обладать тобой. Но не раньше, чем ты сама захочешь этого.
- Я... я хочу Вас.
- Ты любишь меня?
- Да.
- Скажи мне это.
- Я люблю, я обожаю Вас.
Я поставил ее подле себя на полу на колени и приказал:
- Тогда обнимай меня! Целуй меня!
Глаза Эммы загорелись пламенем вожделения, и она, обняв мои ноги, стала целовать меня. Я сидел, расправив плечи, чуть склонив голову к этому ангелу; она, напротив, жадно дотягиваясь к моим губам, страстно их целуя. Я же снисходительно принимал ее поцелуи, даже не прикоснувшись к моей девочке, как мне ни хотелось этого.
- Эмма, я должен тебе сказать одну вещь, - начал я, усадив свою девочку на колени. – У меня есть один порок, и я надеюсь на твое понимание. Видишь ли, меня возбуждают только связанные женщины. Ты не будешь против, если в эту ночь, нашу первую ночь, я буду любить тебя связанной?
- Нет, - ответила Эмма после минутного размышления. И тут же на ее руках защелкнулись наручники. Приковав к кровати за руки и за ноги свою жертву, я сказал:
- Извини, милая. Просто веревки под рукой не оказалось. И еще я хотел сказать тебе, Эмма... Я сделаю это чуть позже, ведь и ты до меня приняла тогда одного клиента, не так ли? Проститутка, - с этими словами я дал ей пощечину, звук которой прозвучал неожиданно даже для меня.
Из глаз Эммы потекли слезы, но она молчала.
- Что же ты молчишь, шлюха? – с этими словами я разорвал на ней одежду. Из глаз Эммы все так же текли слезы, и она по-прежнему молчала.
- Что? Играем Жанну д`Арк? Хорошо, мне это даже больше по душе. Мне всегда импонировали святоши-великомученицы.
Я вышел из квартиры и вернулся где-то через час с уличной девкой.
- А вот и твоя коллега, - представил я беззубую, с синяками под глазами проститутку Эмме. – Извини, что она без зубов, просто ничего лучше не нашел, так спешил к тебе, любимая.
И стал совокупляться на глазах у Эммы. Она молча смотрела на нас влажными от слез глазами. Наконец, я кончил путане на густые черные заросли и сказал ей сесть на лицо Эмме. Та послушно выполнила приказ.
- Эмма, дорогая, я хочу, чтобы ты отлизала эту проститутку. Если ты действительно любишь меня, то сделаешь это, не так ли?
Какое-то время Эмма лежала неподвижно под путаной, затем стала медленно и неумело лизать, и капли спермы с продажного лона стекали на ее нежные губки.
- А теперь вылижи ей анус.
Эмма подчинилась, и путана, издав торжествующий смешок, тут же громко выпустила ей в лицо газы. (Видимо, решила отыграться из женской зависти из-за внешнего контраста).
Отпустив путану, я, наконец, освободил Эмму от наручников. И, жестко сношая свою надменную красавицу, отдавал в процессе приказы:
- Раздвинь руками п...ду.
- Вставь х...
- Раздвинь руками ягодицы.
- Покажи анус.
- Подмахивай лучше.
- Отсоси.
- Отлижи.
- Задери ноги к голове и держи их руками.
- Потряси сиськами.
- Крути до боли свои соски.
- Дрочи себя, пока я буду е...ть тебя в ж...пу.
- Кончай, сука.
- Встать на пол и упереться в него руками.
- На живот, руками держать свои ступни.
Кроме того, я дал ей две строгие установки: ляжки все время держать как можно шире и не сметь смотреть мне в глаза.
Она, моя Эмма, была прекрасна в своем унижении, и, кажется, я сам страдал и мучился вместе с ней, моей красавицей наложницей. Так благородно возмущалось ее достоинство, так гневно смотрели ее глаза вниз, когда я наклонял ей голову, что мое возбуждение достигло чудовищного накала.
После я скинул ее с кровати на пол:
- А теперь сторожи сон хозяина, сучка.
И вскоре, удовлетворенный, провалился в забытье.
Утром я проснулся в холодной смятой постели, в гнетущей тишине.
Что осталось от Эммы? Только подушка, мокрая от слез, забытый ею томик французского на моем письменном столе и ее взгляд оскорбленной гордости, в котором были – тоска и боль.
И сейчас, спустя столько лет, забываясь с очередной продажной девицей, я закрываю глаза – и вижу мою горделивую сибирячку.
Когда же я заношу свою плеть над очередной продажной девицей, мне представляется вдруг, что глаза Эммы, карие глаза с густыми черными ресницами, насмешливо смотрят на меня. Тогда я отдаю шлюхе плеть, опускаюсь перед ней на колени и умоляю, целуя лакированные ее туфли:
- Накажи меня! Проучи меня! Выпори меня! Причини мне боль!
И только когда под плетью в изнемогающей женской руке проступают первые капли крови, я чувствую, что искупил вину. До следующего раза...