сбивались в кучу, переплетались между собой, запутываясь в тугие узлы, точно размотанный клубок ниток. Я посмотрел на Азазеля, и, поддавшись какому-то необъяснимому порыву, поддался вперед: что за странное чувство? Я вдруг ощутил острую потребность, или нет, скорее необходимость прикоснуться к нему, сравнимую лишь только с поступающим кислородом в легкие, обеспечивающим мое нормальное существование. Я даже не заметил, как сильные руки загребли меня в охапку и куда-то понесли. Но для меня это было совсем неважно: пребывая в забвении, с неизъяснимым трепетом я любовался юношеским профилем, вот-вот готовый примкнуть к чуть приоткрытым чужим губам.
- Сейчас кое-кто окунется в водичку, - услышал я сквозь пелену. Звонкий голос Азазеля подействовал на меня лучше всякого отрезвителя, и я вмиг встрепенулся, озираясь по сторонам, будто напуганный охотником зверь.
- Н-не надо, - сипло залепетал я, и совершил попытку вырваться, - я плавать не умею!
- Ах, вот оно что. – Азазель как-то по-лисьи обнажил свои зубы. – А я думаю, чего это ты мне компанию составить не хочешь. Ничего, это не страшно. Сейчас я тебя научу. Будешь у меня плавать, как миленький!
Я должен был затрястись от страха, или того хуже – закричать, однако его слова возымели обратный эффект: я еще крепче обхватил его за шею, словно это хоть как-то могло облегчить мою горестную участь.
- Да ты точно монстр! – Отчаянно выпалил я.
- Ой, да что уж там... – Он заговорчески хихикнул. - Ты еще настоящего меня не видел. Давай, залезай в водичку, малыш, мы начнем с собачьих азов...
Я лежал в кровати и глядел в облупленный потолок, поскольку никак не мог уснуть. Я прокручивал в голове события прошедшего дня, снова и снова, будто старую пленку на видеокассете. Казалось, в моей голове отпечаталась каждая деталь, каждое слово, каждое движение, взгляд, и я не знаю почему, но я словно бы в первый раз почувствовал себя по-настоящему счастливым. Да, именно сегодня. Я был по-настоящему счастлив. Будто кто-то сумел за один вечер изменить то, что я так давно забыл, выбросил, точно ненужный заплесневелый мусор. Возможно, для кого-то это и прозвучит громко, пафосно, или даже глупо - мне все-равно, но я вновь обрел смысл жизни. Такой теплый, светлый... который хотелось прижать к себе и не отпускать.
Только потом я вскоре понял, насколько я заблуждался. Когда на следующий день моя обыденность вернулась в привычное русло, и я снова остался один. Не то чтобы я страдал или что-то в этом роде, но благодаря Азазелю во мне поселилась надежда, что в моей жизни все может стать по-другому, не так, как это было раньше. Но и она предательски покинула меня, погаснув, точно брошенный на асфальт непотушенный окурок.

Целый день, начиная с самого утра, Азазель упорно игнорировал меня, не замечал, лишь изредка одаривая меня холодным взглядом, от которого я невольно ежился. Я не понимал его отрешенного поведения, но и подойти к нему никак не решался. В любом случае, я не знал, что ему сказать, ведь мы не в детском саду, чтобы выяснять отношения, кто кого и зачем дернул за косичку. Поэтому я позволил ситуации мерно плыть по течению, пустив все на самотек.
Так проходила неделя за неделей, а я все ждал, сам не знаю чего, но терпеливо ждал, будто верный пес хозяина, благородно взвалив на себя роль зрителя, созерцающего на экране немое кино.
Я нарочито старался игнорировать мимолетные знакомства - едва ли не каждый день к Азазелю подкатывали какая-нибудь девица или парень, а иногда он и сам был инициатором обольщения, и после недолгих непринужденных разговоров, искристого смеха, проскальзывающего между паузами, они оба исчезали в неизвестном направлении. Я мог догадаться, куда, может быть и догадывался, но даже думать об этом я не хотел, с упрямством осла отрицая очевидное и утешая себя жалкими оправданиями.
Наряду с ажиотажем вокруг Азазеля рос и «антифанатский» клуб его завистников. И спустя несколько месяцев среди обучающихся поползли слухи, что наш «новенький» подрабатывает местной потаскушкой и поимел уже добрые пол-института. Я горестно ухмылялся себе под нос, все больше и больше убеждаясь в ущербности людей. Сначала липнут к нему, как помойные мухи на скотч, а потом сами же обвиняют его в семи смертных грехах церковной заповеди.
Собственно, мне должно было быть все равно на столь грязные сплетни, ведь и Азазель далеко не невинная девственница, которую насильственно совратили в темном переулке. Но по неведомым мне основаниям я постоянно злился, и даже самому себе я не мог истолковать свое неадекватное поведение. Я не хотел признавать, что Азазель, как последняя шлюха, трахает без разбору всех подряд. И в то же время, этот очевидный факт, точно неосторожно оброненный раскаленный уголь, прожигал мою душу. В последнее время мое состояние стало напоминать мне бомбу замедленного действия, намеренную вот-вот взорваться и разнести к чертям собачьим все в округе на сотни километров.
Я сидел за партой, подперев ладонью подбородок, и выстукивал концом шариковой ручки произвольный ритм. Время от времени я поглядывал на настенные часы – стрелка передвигалась невыносимо медленно, порой создавалось впечатление, будто она и вовсе застыла на месте. Шла последняя пара, поэтому я ждал, когда по ее завершению прозвенит назойливый до спазмов в желудке звонок, и я смогу, наконец, отправиться домой.
Я неряшливо, буквально одним махом, отправил в утробу моей сумки тетрадь да ручку, и, не закрывая ее на замок, уже был намерен покинуть кабинет, как вдруг за своей спиной услышал мерзкий разговор двоих. Я прекрасно знал, кого они обсуждают, и мне было настолько противно, что слова, достигшие моих перепонок, стали последней каплей моего лопнувшего терпения.
Дальше все происходило, будто во сне. Я окончательно потерял самообладание, больше не в состоянии выносить подобных издевательств за его спиной, и, схватив за шиворот рыжеволосого парня, нанес ему первый удар. Потом еще. И еще. Вымещая на нем всю свою ненависть, обиду и отвращение. Я не видел, каких участков лица достигал мой кулак, поскольку перед глазами все плыло, и лишь чувствовал, как костяшки пальцев теперь покрывает липкая масса, окрашивая воздух в багровый, с металлическим запахом, цвет.

Я очнулся на кушетке в медицинской комнате для оказания первой помощи, однако, как я добрался до этого места, я абсолютно не помнил. Словно кто-то взял ластик, и точно надпись с листа бумаги, стер мои воспоминания. Впрочем, это было неважно. Я почему-то чувствовал себя безумно уставшим, или даже выбитым из колеи. Вдобавок, я не ощущал своих пальцев на правой руке, и не мог ими пошевелить. Я взглянул на свою ладонь – она была забинтована, как напоминание о недавнем происшествии. Я отчетливо понимал, чем могло грозить совершенное по нынешним меркам преступление, но при этом, как ни странно, меня не волновали его последствия, и сейчас мое сознание грыз один единственный вопрос: почему я заступился за него?
И действительно, почему же... Меня не должны касаться проблемы парня с длинными волосами, но по какой-то причине, будто