и жадно припали к ней.

Руки быстро освободили корень из плена брюк, и Воробушек попытался втянуть его в себя, во всю разевая свой розовый клювик. Но, увы, как ни тщился он, как ни помогал ему я сам - разгоряченный и взведенный прелюдией, - кроме головки в себе он уж ничего более вместить не смог. Тогда я просто прижал светлую голову к паху, а сам прислонился к стене. Сверху нас никто уже потревожить не смог бы - напротив входа в квартиру была только дверь на чердак. Снизу же мы были совершенно неразличимы в кромешной тьме. Я стоял, тихо наслаждаясь ласками малыша, всматриваясь в мозглую синеву ночи за окном, подсвеченную снизу заревом городских огней, на фоне которого четко вырисовывались черные громады соседних зданий и искореженные, жадно тянувшиеся ввысь голые ветви редких деревьев. Мне давно уже не было так хорошо.
..

Дождавшись пока Воробушек вволю наиграется, я мягко отстранился, застегнул пояс и, подхватив его на руки, понес наверх. Оставил в прихожей. Быстро вернулся за пакетом с припасами и захлопнул дверь изнутри. Срывая на ходу куртку и свитер, набычившись и растопырив руки, с вывалившимся из расстегнутой ширинки болтом я грозно двинулся на него со зверским оскалом, и шутливым рычанием. Паренек, сразу врубившись в игру, испуганно прижался к стенке, закрываясь руками и делая большие глаза; затем, не выдержав, засмеялся, и бросился мне навстречу. Мы вновь сплелись в объятиях. Нацеловавшись вдоволь, я усадил его на свой корень, перенес в комнату и раздел.
- Ну что, малыш, в гусеницу мы уже поиграли. Может, сыграем теперь в мотылька, а? А там глядишь и воробушка на дудочке изобразишь?

Он, улыбаясь, закивал.
- Можно попробовать... Да вот только вряд ли у нас получится на дудочке, скорей на столбе!
- Ну и ладно. Тогда сначала ступай греться-купаться. А я тут пока все приготовлю.

Отведя его в ванную, включив горячую воду и разъяснив что, где, к чему, я вернулся в комнату. Включил тусклое бра из морской раковины, магнитофон с Морриконе, и зажег печь, оставив дверцу открытой. Огонь в ней хорошо был виден с тахты. Быстро разобрав постель, отправился на кухню готовить нехитрые угощения. Из ванной раздавались плеск и фырканье. Слава небесам, в безводном нашем городишке в это время суток в кранах еще была вода.

Заварив крепкий кофе я накрыл в комнате столик и улегся на тахту, дожидаясь гостя. Можно было, конечно, и присоединиться к нему. Но накануне была принята сауна, да и не решался я лишний раз светить перед пареньком своей лохматой наготой. Тело мое в отличной форме, но, все же, это тело 40-летнего мужика.

Кофе остывал, леденело в морозилке «Шато», а парень явно не торопился явить мне свою сияющую чистоту. Но вот, наконец, вместе с Морриконе стих плеск в ванной. Я сменил его на рондо Вивальди и узрел в двери закутанного в явно великоватый ему банный халат Воробушка. Румяное его личико радостно сияло, влажные волосы торчали во все стороны. Путаясь в длинных полах, он добрался до стоявшего рядом со столиком кресла, уютно умостился в нем и, взяв бокал с уже разлитым «Кьянти», несколько растерянно произнес:
- А я ждал-ждал тебя в ванной, а ты все не идешь. Ну вот, надоело, я и вышел... Да нет, вру. Так у тебя там здорово! Не то, что едва теплый душ в общаге. А у тетки и того нет.

Попивая вино мелкими глоточками, и заедая его ломтиками сыра, он оглядывал комнату, бросая на меня осторожные взоры, а затем вновь заговорил:
- Это ты тут значит обитаешь? А что ж окно-то не закрыл? А, ну да - подглядывать некому. Больно тут пустынно как-то и... не похоже на твое жилье.

Хоть я и был тут всего пару дней назад. И проветрил, и протопил, конечно же, во всем чувствовалось внимательному зрителю некая заброшенность, отсутствие постоянного ухода, человеческого участия и тепла. Мелкие эти детали проглядывались и в запыленных окнах, коврах, и в давно не мытом паркете, да и в той, пусть едва уловимой, затхлости воздуха, которая исчезает лишь при постоянном жильце. И я не отрицал, что квартира эта не моя, и что оставлена она на мое попечение, и что живу я в значительно более уютном доме.

Парень спокойно воспринял объяснения, сменил сыр на дольки апельсина и протянул мне пустой бокал. Когда я вновь его наполнил, он подкатил кресло поближе к печке и протянул к пуфику у люка розовые ступни, жмурясь и млея от жаркого ее дыхания. Мы еще какое-то время расслабленно болтали ни о чем, поглощая легкий ужин. Он оказался весьма интересным собеседником, остроумным и ненавязчивым. Я с удивлением отмечал про себя как у нас, таких разных, много общего, как уютно и легко мне с ним. Именно тогда, во время этого безобидного трепа и появилось в груди легкое, сначала едва уловимое щемящее чувство.

Я хотел его, хотел его страстно и неистово, и все же не спешил, сам же затягивая беседу, продлевая эту сладкую пытку, упиваясь созерцанием тонких кистей его рук и едва заметного светлого пушка чуть смуглых ног, его милой улыбки и вспыхивавших в бездонной глубине карих глаз веселых искорок. Когда вино благополучно перекочевало в наши утробы, я вновь разогрел кофе, добыл из холодильника начатую накануне бутылку «Larsen», набил свою вишневую трубку душистым марокканским табаком и, раскурив ее, вернулся в комнату. Согнал с кресла разомлевшего Воробушка. Занял его место и усадил себе на колени. Мы продолжили беседу, теперь уже более игривую и вольную. Малыш, играя завитками волос на моей груди, деликатно расспрашивал о былых похождениях, и я кратко поделился воспоминаниями и далекой юности и недавними, попутно узнавая и о его небогатом опыте. Вскоре он изменил позу. Оседлав меня и легко поглаживая, он елозил на возбужденном корне, уже полностью распахнув халат и открывая взору крепенькую грудь и животик. Мошонка его укрывала виднеющуюся снизу головку моего члена, его же собственный выстреливал из темно-бронзового кустика вертикально вверх, прилипая к животу.

Наконец беседа, прерывавшаяся уж пару раз, иссякла. Парень, полностью сбросив халат, освободил от одежды и меня. Начиная от ног, лаская языком и губами, он подымался все выше, пока не достиг сплошных лобковых джунглей. Зарывшись в них, застыл ненадолго, а затем поднял удивленное лицо:
- Ну, слушай, ты такой чистый, будто только что из ванной! Ты может, в кухне подмывался? Да нет. Непохоже... Ведь ты и на лестнице уже был такой...

Я лишь молча ухмыльнулся и, разведя пошире бедра, вновь склонил его к жаждущему ласки корню.

Уж как он только над ним не изгалялся! Хватал губами и снизу, и сбоку, и сверху. И вновь пытался заглотать. Никак. Больно жирный червячок попался. Бедный Воробушек - раскраснелся, сопит, слюни пускает, руками за ствол ухватился. Упрямый! А там, гляжу, дошло до него, что против природы не попрешь, - смирился и давай его как конфетку лизать, да все по уздечке норовит. Тут уж я не выдержал. Не хочется так вот кончать. Это прям как в горлышко бутылки целить. Ухватил за плечи, да вновь сверху усадил.
- Ну, слушай, хватит уж пресмыкаться. Раз так не получается, надо классиков вспоминать. А из их сентенций можно сделать вывод, что рожденный летать