всё было именно так? Гоблин этим вопросом никогда не задавался... Оставшись один, он нисколько не огорчился: не растерялся, не впал в уныние; скорее наоборот - Гоблин почувствовал окрыляющую свободу, и на крыльях этой свободы он окончательно ушел в бурлящую общественную жизнь: не было такого митинга, в котором бы он не поучаствовал, и не было такой партии, к которой бы он не примыкал, - был Гоблин у "тех" и у "этих", был "за" и был "против", и каждый раз всё это было искренне, каждый раз было от чистого сердца... так проболтался он туда-сюда несколько лет, пока не прибился к движению "За моральное возрождение", а поскольку движение это было новое и силу только-только набиравшее, энергичный Гоблин невольно оказался в числе активистов, и хотя активистом он стал не самым главным, и даже далеко не главным, но был он деятельным и, как всегда, убеждённым, - примкнув к движению "возрожденцев", Гоблин Никандрович буквально на следующий день уже искренне полагал, что "без морали всё ...аморально" и что "мораль необходимо возрождать всеми возможными способами"; между тем, движение это - "За моральное возрождение" - оказалось не таким простым, как думали многие, - вскоре Гоблина приняли на работу в училище, где он, еще полный сил, тут же активно взялся за выполнение поставленной перед ним задачи по "решительному приобщению молодого поколения к нашим моральным ценностям"...
Вжик... вжик... - скрипят пружины кровати, - Гоблин Никандрович, двигая бёдрами, с упоением трахает лежащего на спине представителя "молодого поколения", скользя в его туго обжимающем очке напряженно твёрдым членом... ах, хорошо! Всё у Гоблина с Колькой устаканилось - всё сложилось как нельзя лучше: Колька, не возражая - ничего не имея против "решительного приобщения к моральным ценностям", приходит в гости к Гоблину Никандровичу каждый раз, когда он, Гоблин, его ненавязчиво приглашает, и... что надо ещё для полноты личной - приватной, публично не афишируемой - жизни? Вжик... вжик... - скрипят пружины кровати... хорошо! Ещё как хорошо! Член, обжимаемый молодым очком - обжигаемый сладостным жаром, споро скользит взад-вперёд, и это энергичное скольжение внутри лежащего на спине парня, доставляя Гоблину Никандровичу удовольствие чисто телесное, вполне естественное и объяснимое, каждый раз вызывает в его душе то молодое, лёгкое и упругое, беспричинно радостное ощущение бытия, что бывает у человека только в ранней молодости - на пороге уходящего в даль пути, именуемого предстоящей жизнью, - трахая в зад молодого Кольку, Гоблин Никандрович неуловимым образом молодеет сам, и кажется ему... чудным образом кажется Гоблину Никандровичу, что нет за его плечами ни прожитой жизни, ни всякого-разного опыта, нет ни утрат, ни обретений, - член скользит в туго обжимающем, жаром обжигающем очке, и в эти минуты неутомимо сладостного скольжения чудится молодеющему душой Гоблину далёкое-предалёкое лето, где по утрам, поднимаясь над полигоном, солнце сказочно золотило снежные вершины гор... "разрешите идти?" - симпатичный младший сержант шутливо прикладывал руку к пилотке, и не менее симпатичный младший лейтенант, глядя на подчинённого ему младшего сержанта с лёгким налётом своей неизменной иронии, так же шутливо отвечал: "идите, товарищ младший сержант!" - до следующего раза... шальное, счастливое лето последнего года службы! Казалось, что всё истлело, напрочь забылось, невозвратимо исчезло из памяти, а оказалось - нет... ничего не забылось!
Вжик... вжик... - ритмично скрипят пружины кровати, - Гоблин Никандрович Гомофобов, активист движения "За моральное возрождение", нависая над голым Колькой, неутомимо двигает бёдрами: публичный борец с педерастией, содомией и "прочей голубизной", сладострастно сопя, скользит в Колькином очке твёрдым, как штык, членом, и Колька, лежащий на спине с привычно разведёнными, вверх запрокинутыми ногами, снова думает о том, что, как только всё это кончится, он обязательно у Гоблина - у Гоблина Никандровича - спросит... ну, то есть: если ему, Гоблину Никандровичу, делать всё это нравится, а ему, Гоблину Никандровичу, делать всё это явно нравится, то зачем он с этим борется - зачем утверждает, что "все голубые - жалкие ничтожества, и не более того", - как всё это, диаметрально противоположное, совместить "в одном флаконе"? Лёха, трахая Кольку - получая удовольствие, так никогда не говорил... а Гоблин Никандрович, трахая Кольку не хуже Лёхи - получая удовольствие то же самое, так говорит, и почему он так говорит, Колька не понимает; на словах - одно, а на деле - совершенно другое... почему? - вот что его, Кольку, интересует... глядя снизу вверх на сладко сопящего Гоблина, Колька снова шевелится - нетерпеливо двигает бёдрами.
- Сейчас... сейчас закончим - лежи! - бормочет чуть слышно Гоблин Никандрович, не прерывая движения - не сбиваясь с темпа... хорошо! ах, как хорошо! А ведь он, Гоблин, не сразу решился на подобное - не сразу он осознал-понял своё собственное желание вернуться назад, в свою молодость, чтобы, сквозь толщу спрессованных временем лет назад вернувшись, ещё раз вкусить то, что было когда-то... Первые - невольные - всполохи воспоминаний стали возникать-появляться в сознании Гоблина ещё на Севере, - страну закрутило, заколыхало на виражах, и среди самой разной информации, потоком полившейся в глаза и в уши фонареющих граждан-обывателей, то и дело стали проскакивать в разных газетах-журналах упоминания о приверженцах лунной - голубой - любви... это было и необычно, и неожиданно, - вдруг выяснилось, что то, что считалось "половым извращением", на самом деле никаким извращением не является, а является вариантом нормы, и что многие - очень многие! - были этой любви подвержены: философы, поэты, полководцы... а в античные времена - так, пожалуй, все, и любовь такая в античные времена не только не скрывалась, а поощрялась и приветствовалась - любовь такая в античные времена ассоциировалась с мужеством, с доблестью и с геройством... черт знает что! Все становилось с ног на голову... или - с головы на ноги? Гоблин читал-перечитывал появлявшиеся статьи об однополой любви, о сексе между мужчинами - и в памяти его всё смелее, все отчетливее всплывали картины его собственного опыта, от которого он когда-то в одночасье отрёкся... да, он отрекся, но ведь было же это всё, было! Столько лет он об этом не вспоминал, не думал, не позволял себе на этой теме фиксировать своё внимание, и казалось, что всё, что было связано с однополым сексом, из памяти испарилось, исчезло, выветрилось, а оказалось, что ничто никуда не исчезло - помнилось всё, и помнилось это "всё" до мельчайших подробностей: армия, лето, младший лейтенант... да-да, помнилось всё: как, задыхаясь от наслаждения, истекая потом, они с упоением ласкали друг друга... как их руки не знали стыда, а губы сливались в сладостно затяжных поцелуях... как скрипели под ними пружины дивана, когда они, поочерёдно мужеложа друг друга, содрогались от желаемого - желанного! - наслаждения... помнилось - всё!
Гоблин читал-перечитывал в разных газетах-журналах появлявшиеся