он еще некоторое время продолжал лежать на земле, а потом поднялся на ноги. В хижину идти не хотелось, но, как назло, там остались его вещи: плащ, деньги, оружие. Вспоминая ужас прошлой ночи, Лингренд едва сдерживал дрожь. Он не мог понять, как умудрился влипнуть в такую скверную историю и, тем более, каким чудом остался цел.

Вещи он собирал быстро, стараясь не шуметь и постоянно озираясь. Дневной свет успокаивал, а в солнечных лучах лениво плавали пылинки.

Схватив оружие и плащ, Лингренд вышел из дома и, обернувшись в последний раз на сундук, что служил ему ночью ложем любви, поковылял прочь.

Через час он добрался до небольшого перелеска, где решил немного перевести дух: больной ноге нужен был отдых. И все-таки страх не позволял Тому оставаться на месте слишком долго. Воспоминания смешались, словно черное и белое, прекрасный ангел и чудовище, страстный любовник и призрак-убийца, жаждущий крови своей случайной жертвы, жалость и страх, страх, страх...
- Господи, прости меня. Если я выберусь отсюда живым, обещаю, что исправно буду платить десятину.
- Что Господу твои деньги? - послышался из-за спины каркающий старческий голос. - Только мусор. О душе бы лучше позаботился, сынок.

Испуганно обернувшись, путник увидел сгорбленную прожитыми годами женщину в грязном рваном плаще, давно потерявшем свой истинный цвет, и с кривой палкой вместо клюки. Её седые неподвязанные космы свисали почти до самой земли, а на горбу болталась плетёная корзина с грибами и травами.
- Чего забыл в этом проклятом месте? - старуха прямо посмотрела на молодого человека, и он увидел, что глаза её были без зрачков.
- Моя лошадь сбежала, - ответил Том, поднимаясь на ноги и несводя со старухи напряженного взгляда. После ночного происшествия Лингренд ловил себя на мысли, что начинает подсознательно бояться даже собственной тени, - а я заплутал.
- Выбирался бы ты отсюда побыстрее, коли жизнь дорога, - прошамкала старуха почти беззубым ртом, - а то, не приведи Господь, к обрыву черти выведут, с них станется. Собирать потом твои кости белым чайкам да гадам морским.

Женщина покачала головой и обеими руками уцепилась за палку.
- Иди от меня на юг, там тропинка будет, так с неё не сворачивай и ветер не вздумай слушать: он тут много чего болтает.
- А что возле обрыва? - настороженно поинтересовался Том, в одно мгновение позабыв как про тропинку, так и про то, что торопился.
- Да сторожка лесничего нашего, правда, там больше полувека никто не живёт: вытравил всех оттуда сынишка оружейника. Как кто в те места не заглянет - скоро в море находят с глазами выклеванными, и то, если находят.
- Сынишка оружейника?

Том нахмурился, почувствовав неладное. Эх, держаться бы подальше от всех этих тайн и чертовщины, но ведь кто-то там, в небесах, наградил человека неуемным любопытством. Скольких оно сгубило, скольких еще погубит!
- И что же с ним случилось? - продолжил Том.
- Издалека ты, раз не знаешь, - покачала головой старуха и отчего-то отвернулась. - Скажу тебе, а то ещё решишь остаться да собственные силы испытать. Пустое, молодое бахвальство - тут уже никто ни ему, ни нам не поможет. Больше полувека назад жил тут в замке неподалёку знатный Лорд, первый подданный и вассал короля. Был у него оружейник - мастер, коих сейчас вряд ли сыщешь на свете белом. Простой люд судачил, что с нечистым он знается, оттого и мастерство его да премудрости. Уж не знаю, что насчёт нечистой силы, но не ломались выкованные им клинки, да и такие искусные были - глаз не оторвать от такой работы: всё гравировки, да роспись по клинку. Хотя речь не о том.

Старуха закашлялась и, немного погодя, продолжила:
- Был у него сынишка. Никто не знал, откуда он взялся, потому что не было у оружейника ни жены, ни женщины постоянной. Парнишка простой был, с городской ребятнёй дружить бегал, отцу в кузне помогал, у писаря нашего грамоте учился. Смышлёный. Всем улыбнётся, с каждым поговорит и всем угодит. Как сейчас помню: заругал меня отец, а я в сад убежала, стою под яблоней, слёзы платком утираю, а он тут как тут, протягивает мне только что срезанную розу и улыбается, - морщинистое лицо старухи на несколько секунд просветлело, словно помолодев, и она задумалась, погрузившись в воспоминания.
- И что же было дальше? - спросил Том.
- Сгубила его красота. Уж не знаю в кого, но хорош он был, словно ангел: светлые волосы да глаза, словно ясное небо. Одухотворённые глаза, не бывает у людей таких. Лорд любитель был до красивых юношей, так и приметил его, как только тот немного подрос. Всё оружейника просил сына ему отдать, мол, будет в любви да почёте, да только не согласился мастер, пожалел его. Рассердился Лорд за такую дерзость и прогнал оружейника из замка, а сына его приказал схватить и насильно в свои покои доставить. Сопротивлялся парнишка, словно дикий зверёк, да только что супротив воинов-то? Обесчестил его Лорд... Сама до сих пор рыдания в северной башне помню, но чем мы с матерью могли помочь?

Голос старухи задрожал, но она не останавливалась:
- Уж не знаю как, но сбежал от Лорда сын оружейника в следующую ночь в ту лесную сторожку. С лесничим его отец дружбу водил, вот и надеялся парнишка на что-то, видимо. Поймали его уже перед самым домом и, по приказу Лорда, убили. Жестоко убили, такое даже детоубийце не пожелаешь. Я помню, воины ещё хвастались, а у добрых людей сердце от жалости сжималось от их рассказов. А чтобы улик явных не было, тело в море выкинули, как раз с того самого обрыва. Вот так-то. Только проклял оружейник Лорда и весь его род: года не прошло, как тот умер при странных обстоятельствах. Говорили, белокурого парнишку в его спальне видели, да мало ли что люди болтают? Замок вскоре продали за долги, да и все люди, что участвовали в убийстве, недолго прожили. С тех пор говорят, что душа сына оружейника так и не может успокоиться: бродит он ночами лунными по берегу морскому и камешки в море кидает. А уж если кто забредёт в сторожку - не возвращается более живым.
- Слышал я эту историю, - вздохнул Том. - Только в Гастингсе у нас эту страшилку рассказывают по-другому. Говорят, что призрак этот крови людской не из-за мести жаждет, а ради удовольствия. Развлечется, а потом убьет неосторожного путника.

Том взглянул на лес в сторону тропинки, прикидывая, где юг. Конечно же, ему было жаль парня, но сейчас он даже под страхом смерти не вернулся бы в этот чертов дом. До ближайшей деревни должно было быть недалеко.
- Разное люди сказывают, - заливала старушка, - только вот не трогает он никого, кроме мужчин. Я как-то сама в ту сторожку забрела: жить совсем худо стало, да и матушка моя померла, думала, попрошу прощения за батюшку покойного. Если простит - их обоих спасу, ну а убьет - тоже за дело будет. Так не тронул. Три ночи прождала его в сторожке - даже не показался. Может, помнил, а может, просто связываться не захотел.
- А как звали сына оружейника, бабусь? - неожиданно для себя спросил Лингренд.

Наморщив лоб, пожилая женщина долго вспоминала.
- Дай, Господь, памяти... Еще чудное имя было, мы прежде его не слыхали. Батюшка его Тилем