ты думаешь мне легко?" - кто-то тряс Риткину кровать.
- Ты думаешь, что я железный? Мне 25 - и я не трахаюсь, потому что не могу привести сюда бабу - некуда. А бегать по бабам - некогда: вас кормить надо! Я что, обречен дрочить до старости, да и то, дождавшись, когда Кешка уснет? Всего делов-то - пару раз в неделю переспать со мной. С тебя не убудет. Небось с Вовкой (это он про меня!) вовсю обжимаетесь? А-а? А может и потрахиваетесь?".
Я лежал ни жив, ни мертв, не веря своим ушам. Этого не ...может быть. Чтобы Лёха такое говорил Ритке! Своей сестре! Может он нанюхался чего-нибудь или укололся?
- Ну, что ты мелешь! Ты пьян, уйди! - Риткин голос дрожал. - Лёшка, я же твоя сестра, да не могу я! У меня от одной этой мысли всё внутри переворачивается. Да и девушка я ещё!
- Ах, девушка! Это ещё надо проверить. А может прямо сейчас, а? - на кровати началась какая-то возня. Слышался скрип матраса, шорох белья, Лёхино сопение и срывающийся на слезы голос Ритки: "Уйди! Уйди, пьяный скот! Сколько раз тебе повторять - не могу я!". Потом раздался грохот, и Лёха растянулся на полу вдоль кровати. Наверное, Ритка дернула на себя одеяло, потому что под кровать проник свет, и моя испуганная физиономия оказалась прямо перед Лёхиным лицом.
Несколько секунд он ошарашено пялился на меня. Потом его лицо исказилось злобой:
- Говоришь, девушка? - зарычал он. - А с ним ты каким местом общалась? - он собрал в кулак рубашку на моей груди и выволок меня на свет божий. От ярости он даже побелел. У Ритки глаза стали квадратными.
- Вот этому сосунку, этой желторотой мрази, - Лёха со всей силы меня тряханул, - ты делаешь всё! И сосёшь и отдаешься. А для меня, который ради тебя горбатится день и ночь и света божьего не видит, тебе ласки жалко? Сука! Что ж ты нашла у него такого, чего нет у меня?
-Лёха, погоди, всё не так ... - я пытался вставить хоть слово в защиту Ритки.
- Заткнись, паскуда! - он треснул меня наотмашь по щеке. Я рухнул на пол. Лёха подбежал к двери и запер её на ключ. Ритка забилась в угол кровати и с ужасом глядела на него. Сквозь расплывающиеся в глазах круги, я видел, как Лёха, рвя пуговицы и молнии, начал срывать свою одежду:
- Я тебя сделаю на его глазах, пусть учится, гадёныш! - он был в полуобморочном состоянии. Его сумасшедшие глаза не отрывались от Ритки. Та была близка к шоку и делала бешеные усилия, чтобы не закричать. Я начал понимать, что сейчас он будет Ритку насиловать, прямо при мне. Видимо алкоголь сделал своё дело. Я с трудом разогнулся и, качаясь, встал между Лёхой и Риткой: - Не дам!
- Что-о-о! - Лёха в изумлении уставился на меня. - Ты не дашь? Ты! Мне! Не дашь!? - он не мог даже поверить, что слышит от меня такое. Потом что-то изменилось в его лице. Он скривился в мерзкой усмешке: - Дашь! Именно ты-то мне сейчас и дашь!
Он рванул на мне рубаху, от чего она треснула пополам. Защищаясь, я двинул его в лицо, от чего он рассвирепел ещё больше. Резкий удар в поддых заставил меня судорожно хватать ртом воздух. Я лишь чувствовал, как он срывает с меня всю одежду, оставляя нагишом. Сквозь пелену в глазах я вновь увидел его лицо и ткнул в него что есть силы кулаком. Он увернулся и так влепил мне в подбородок, что я без сил опустился на колени в полной прострации. Он схватил меня за волосы, поднял голову и нажимом на щеки начал раскрывать мой рот. Я видел, как он собирается его использовать - прямо перед моим лицом дыбился его член с оголенной головкой. Потом стало трудно дышать и сильные толчки начали разрывать горло. Тошнота выворачивала наизнанку. Сквозь боль и судороги я слышал Риткин визг, но Лёха не обращал на неё внимание.
- Падаль, ты мне сегодня Ритку заменишь! - Лёха просто рычал. Он резко вышел из меня, и я, наконец, смог вздохнуть. Не давая мне опомниться, он бросил меня животом поперек кровати и резким ударом колена раздвинул мои ноги.
- Нет! - это орала Ритка. Я не соображал, что должно было произойти. Шла какая-то возня сзади, за моей спиной, и вдруг резкая боль в заднице заставила меня разинуть рот и выпучить глаза. Такой боли я не испытывал никогда. Он прижал меня всем весом тела к кровати и резкими толчками вгонял в меня своё орудие. Полное ощущение необструганного кола, изощренно заталкиваемого в мой кишечник. Я слышал глухие удары - это Ритка колотила его по спине. Но Лёха с каждым ударом зверел всё больше, резкость его движений усилилась, и я понял, что если эта пытка не прекратится сейчас же, то я просто сдохну. Вдруг он сжал меня со всей силы, выгнулся дугой, застыл, и только конвульсии внутри моей задницы как бы продолжали прекратившееся биение его тела.
- Подонок! - Ритка плакала навзрыд. Лёха сполз с меня и брезгливо оглядел свое хозяйство, испачканное моей кровью. Он вытерся трусами и стал натягивать штаны.
Послышался стук в дверь. Я даже не реагировал. Было на всё наплевать. И от перенесенной дикой боли и от того, что только что проделали со мной на глазах у Ритки.
Лёха приоткрыл дверь. Всунулась взволнованная башка Кешки. Лёха втащил его в комнату и быстро захлопнул дверь. Кешка уставился на открывшуюся перед ним картину. Потом медленно перевел взгляд на Лёху.
- Сволочь! Ты же мне обещал! Ты клялся, что теперь от них обоих отстанешь! Я пошёл на всё ради этого. Тебе было мало, что ты трахал меня два раза в неделю? Ты клялся, что не прикоснёшься к Ритке и бросишь мысль соблазнить Вовку. Отморозок! Извращенец!- он треснул Лёху обоими кулаками в грудь. Лёха лишь отскочил на два шага. - Но с этим покончено! Я вчера решил всё им про тебя рассказать. Чтобы они поняли, с каким подонком имеют дело. Теперь они и так всё знают. Вовка! Бедный Вовка! Но запомни, гад, теперь есть три свидетеля. Малейшее телодвижение - и загремишь на нары! И там уж тебя точно сделают петухом за всё это!
Кешка сел на кровать рядом со мной, стал гладить по спине. - Вовка, вставай, оденься, чего уж теперь голой задницей Ритку пугать. Спать тебе надо. Прошу, не говори пока никому про Лёху. Забудь! Он больше не посмеет. Как-нибудь всё может утрясётся. Ты мой друг, самый верный и самый хороший. Сделай это ради меня.

5.Послесловие
Лёха с той ночи стал - тише воды ниже травы. Встречаясь со мной, опускал голову и не глядел в глаза. Его стройная фигура поникла, как-то съёжилась. Уверенность и живость пропали. Он осунулся, посерьезнел. Куда девался тот, старый Лёха? Нахальный, веселый, добрый и верный. Который и был для меня настоящим эталоном мужской надёжности и опоры. И если бы не жуть воспоминаний той ночи, то его можно было бы пожалеть и простить. И что на него тогда нашло? Может действительно, шарнулся?
А я ничего не смог забыть. Много раз я прокручивал все те события в голове, и заново переживал все сцены. Сначала были только ужас и стыд. А потом... Потом случилось странное. Я не знаю, что со мной произошло. Я восстанавливал и переживал все сцены со всё большим желанием и возбуждением. Всё чаще мне снились его сильные объятия. И он - такой, каким был в ту ночь: по-звериному стройный и жесткий, страстный, желающий и берущий. Ну, почему это всё было так зло и жестоко?