вместительная, так что вас я к себе не приглашаю». Мать издала неопределенный звук, затем отложила в сторону нож и спросила: «А ты уверен, что это небезопасно? Вокруг все-таки горы, мало ли что может приключиться». Дядя ухмыльнулся: «Потому-то вам и будет гораздо уютнее здесь, за семью замками. Я хочу сполна насладиться местной полудикой природой. Заночую сегодня там, если только москиты не обратят меня в бегство. В остальном же, думаю, мне ничто не угрожает». Воцарилось молчание, которое нарушал лишь мерный перестук столовых приборов. Ужин подошел к концу.

Было около трех часов ночи. В крошечной спальне, отведенной Гио, были растворены все окна, но жара не убывала. В сбитых простынях, покрытый с ног до головы липкой пленкой пота, он ворочался в полудреме, хватая пересохшими губами сухой воздух, поднимающийся от земли. Тревожный хор цикад в глубине двора не давал ему уснуть окончательно. Этот беспрерывный сверлящий звук проникал в его воспаленный мозг, будя в нем причудливые образы, сплошь темные, в огненных точках. Водя беспокойными руками по взмокшему телу, Гио избегал касаться своего восставшего естества, но сладкая нега уже просочилась в его чресла. Часто пульсируя, его мужской орган стремительно увеличивался в размерах, в сведенных бедрах появилась гадкая дрожь. Окончательно проснувшись, Гио сел в постели, опустив пылающие ступни на дощатый пол.

Потом медленно поднялся, нащупал легкие холщовые шорты, в которых пробегал весь день, поднялся на подоконник и, неловко задев ногой раму, спрыгнул в кромешную тьму сада.
Дорога к реке была пыткой. Он натыкался на острые камни, колючки чертополоха вонзались в его босые ноги, несколько раз он перехватывал на теле жутких мотыльков и сороконожек, но неотступное желание толкало его вперед, к густому ивняку. Воздух у реки был расцвечен бликами луны в воде, видимость значительно улучшилась. Остроугольная крыша палатки четко вырисовывалась на фоне блекнущего неба. Стараясь не шуметь, Гио сделал последние шаги, и вот его непослушная рука уже отводит тяжелую брезентовую складку, за которой спрятана широкая металлическая молния. Разумеется, Аслан застегнулся изнутри. Но Гио знает, достаточно у основания бегунка остаться небольшому зазору – и молнию можно спустить легким нажатием пальца. Так оно и есть.

Дядя не был особенно щепетилен в вопросах безопасности. Вскоре Гио уже мог заглянуть во чрево палатки, но рассмотреть что-то в царящей там тьме было почти невозможно. Тогда он решил впустить внутрь немного призрачного света, исходящего от поверхности воды, и, широко распахнув края брезента, отошел в сторону. Свет выхватил из мрака оголенную по пояс фигуру мужчины, разбросавшего руки и ноги на темной от пота соломенной циновке. Под голову Аслан подложил вещевой мешок. Полбутылки вина, грязный стакан и засиженная уховертками пепельница дополняли эту спартанскую картину. Гио скользнул взглядом по телу дяди. Его гладкая мускулистая грудь сильно вздымалась, а на впалом, покрытом легким пушком, животе выступила обильная россыпь пота. Гио сглотнул возникший в горле комок, потряс головой, пытаясь разогнать опасное наваждение.
Не было ничего удивительного в том, что его потянуло к мужчине, ведь подобные желания не раз возникали в его неокрепшем организме.

Еще в восьмом классе он сделал для себя неутешительное открытие: его не привлекают красивые девушки. Их легкомысленное щебетание и избыточная жеманность вызывали в нём глухую неприязнь, а глупая погоня за нарядами и побрякушками внушала стойкое презрение. Конечно, случалось, на его пути попадались и другие, более сложные натуры, лишенные всякой женственности, бесцветные, как дождевая вода. И парадокс его души заключался в том факте, что лишенные девичьей пестроты и наносного блеска, эти последние раздражали его куда интенсивнее стандартных версий. Однако, Гио умело контролировал свое поведение. Не желая ни в коей мере привлечь недоброжелательное внимание сверстников, бравирующих сомнительными победами на личном фронте, он заводил ни к чему не обязывающие отношения с самыми смазливыми девочками лицея.

Он даже принуждал себя целовать их на темных лестничных пролетах школы. Дальше этого дело не заходило, да и не могло зайти: кавказская мораль осуждает добрачный секс, особенно в таком нежном возрасте. Пользуясь менталитетом своего народа, как ширмой, этой юный мученик проходил все круги ниспосланного ему ада с гордо задранной головой. Парни уважали его за независимость духа и острый, как шило, язык, а девушки послушно таяли под ледяным взором его бархатистых глаз. Этот маленький, четко отрегулированный им мирок, слаженно вертелся в суматошном вихре дней и ночей, оберегая внешний покой своего хозяина, но никак не целя его одинокую израненную душу.

И сейчас, лаская глазами распластанное у его ног тело, эту совершенную в своей лепке мужскую плоть, он не мог взять лишь одного барьера своей совести, одно смущало его неприкаянную голову: это же брат его матери, родной дядя, будит в нем вожделение. Гио прикрыл глаза, прислушиваясь к барабанному бою, поднявшемуся в груди. Он уйдет, просто сбежит подальше от этого места. Мысли лихорадочно путались, дыхание сбилось. В глубине души он понимал, что не простит себе упущенной возможности соблазнить этого человека и утолить, наконец, снедающую его молодой организм жажду плоти. Такого шанса, когда время совпадает с местом, могло больше и не быть. Резким движением он высвободил из штанов напряженный до боли член и с ненавистью уставился на него. Вот что оспаривает волю его совести. Несуразный комок мышц, сочащий безрассудную похоть, управляет в эту минуту его разумом. Гио взял его в руку, провел пальцами по шелковистой коже. Все нервные окончания тела тут же отозвались на этот незатейливый жест. Сглотнув слюну, он сделал еще несколько плавных движений. Спасительная в своей наивности мысль пришла ему в голову: он сделает то, что хоть на короткое время принесет облегчение. Ему и раньше доводилось заниматься рукоблудием, но сейчас это не будет отвлеченным актом.

Мощный визуальный стимул прямо перед ним, все произойдет быстро и тихо. Высвободив губительную энергию, он сможет удалиться и привести эмоции в порядок. А завтра будет новый день, и буря, возможно, уляжется….
Вероятно, так бы оно все и было. Остервенело работая ладонью, Гио не отслеживал прогресса своего решения. Его горячечные глаза выхватывали из зыбкого рассветного сумрака готовые детали, лишенные всякой фантазии и потому еще более дурманящие. Усмиряя сорвавшееся дыханье, он только на мгновенье сделал паузу, переведя замутненные глаза с живота мужчины на его лицо. В эту самую секунду сердце покинуло его. Приподняв голову на согнутой в локте руке, дядя Аслан в упор смотрел на своего племянника.

Обратный путь занял у Гио не более пяти минут. Он несся, спотыкаясь о корни деревьев, западая в земляные ямы, хватаясь руками за гибкие стволы молодых вишен. Лицо дяди стояло перед его глазами. Только теперь ему стала очевидна вся катастрофическая нелепость произошедшего. Чувство стыда душило его: щеки так