Птенец был не меньше 13 сантиметров в стойке, это была полная его готовность. Залупка вылезла из складок и была такой напряженной, что говорило о том, что она готова к «бою». На лобке еще не было ни единой пушинки, только неоперившийся птенец, или как у нас называли ещё соловей, извещал о своей возбужденности.

Данька, освободившись от ремня и сбросив полностью брюки, приступил к мастурбации. Вид был такой, что меня переполняло до предела сексуальностью, мой хуёк торчал - колом. Я не пытался первым осваивать дырочку девчонки и предложил это сделать Дане. Он при мне не стеснялся, но одно дело говорить, а другое на практике осуществить желаемое. Я знал, что он хотел это и в своих фантазиях представлял свои совокупления. Я не стал ему мешать, а только наблюдал за происходящим. Но любой бы из нас не отказался подсмотреть, как это получается у твоего друга...

Юлька улеглась на пальто и лежала, как маленькая проститутка с широко раздвинутыми ногами. Нас никто никогда не учил этим премудростям, и мы нигде этого не видели, но то, что мы совершали, получалось само собой.

Даня сначала раздвинул ей припухлые половинки девичьего «пирожка». Мне были знакомы такие места еще с детского сада, когда я исследовал пиздёнки девченок своей группы. Мой товарищ пальчиками удерживал эти губки, я ему даже завидовал, но не вторгался напрямик в его действия. Розовый зев вульвы манил нас своей загадочностью и не меньше, чем просмотр увлекательного фильма, а так хотелось быть первому, я кипел от волнения… Перечислять и описывать мои впечатления не хватило бы таких слов, чтобы читатель понял мои ощущения. Голова шла кругом, немного ревновал к Даньке, но не мог нарушить наш уговор. В тот день мы с даней трахали Юлю как могли, в разных положениях, чтобы только было удобно. Делали это попеременно, сначала он, потом я. Вспотели здорово, но раздеваться до гола не могли, так как побаивались, что нас могут спугнуть.

Вульва становилась после наших с ней «игр» пурпурной и так будет и дальше при каждом нашем желании Юля нам никогда ни разу не отказала, перед уроками было еще лучше, когда мы дежурили по классу. Целка была порвана раз и навсегда, и мы общались часто…

Те события происходили тогда, когда было время нашего полового детства. Но потом наступает отрочество, когда поступки становятся ответственными.

После лагеря

После лагеря мы с ним встретились уже в школе, шла вторая половина учебного года. Данька повзрослел, немного загорел, но так как он попал все-же не в сезон, то и результат был такой. Он постоянно мне писал, я знал - в каком отряде он находился и кто его друзья. Меня интересовал и другой не менее важный вопрос: еcть ли у него в лагере девочка? Из нашей практики я знал его, и знал его интересы, но тот лагерь для меня был неведом. Даня никогда не был в пионерских лагерях, это первая он будет в незнакомом коллективе людей.

Я стал замечать, что он как-то изменился, и между нами произошли некоторые стычки, где мне даже пришлось порвать его фотографию, которую он мне подарил. Эта фотография была копией той, что висела на Доске Почета школы. А я ему подарил свою фотографию, она тоже была с Доски Почета. Мои предчувствия меня не обманули, и я стал свидетелем того, что я от него не ожидал. Он получил письмо из лагеря « Орленок» от пионервожатого его отряда. Даня как-то после этого изменился, с ним происходило такое, что я не мог понять. Я только видел это письмо и меня только издалека, так как он его носил с собой, он и не скрывал, что он его получил. Меня теперь стало интересовать содержание его письма, но как его прочитать, мне нужно что-то придумать? Такой момент все-таки настал и, ничто мне не мешало достать его и прочитать. Была физкультура, я отпросился на время, что мне необходимо в туалет. Физрук меня отпустил: я забежал в класс и достал это письмо. Запомнил, как он там располагался и забрал его с собой и проследовал в туалет. Класс находился рядом с туалетом, и мне ничего не стоило быстро забежать, и возвратить его на место. Письмо было большое, очень мелким и убористым шрифтом в несколько листов тетрадочного листа в развернутом порядке. Теперь мне стоило быстро прочитать его, хорошо, что оно было разборчиво написано.

Только теперь я понял, что это было не письмо, а целая исповедь. Этот пионервожатый, не помню его имени, изливался в нем о своей любви, и меня стало так мандражировать, в глазах появились слезы. Я не мог понять, что со мной стало происходить. Я вчитывался в эти строки исповеди и представлял этого предводителя, как он в своей каморке насилует девственные души, как он целует целомудренные губы неокрепшего юнца. Меня колотило от этих слов, и я не мог уже сознавать в том, что я нахожусь во взаимоотношениях двух людей мужского пола, которые живут в разных точках Союза. Я никогда себе не представлял, что я буду ревновать своего лучшего друга, с которым у меня было связано все и только стоило ему попасть в другое место, как нашелся человек, который взял на себя быть его наставником и объяснять что такое чувства. Руки тряслись и уже едва вчитывался в мелкие строчки этого гнусного, так тогда я мог понимать это, послания… Моя слезинка упала на лист и быстро ее сбросил, чтобы Даня не заметил моего присутствие. Урок подходил к концу, я чувствовал, что я не успеваю прочитать, меня душила жаба. Как я мог допустить такое, что я потеряю своего друга и отдам его великовозрастному парню. Надо что-то предпринять, чтобы их отношения не имели продолжения…

Он мне писал, что у него все хорошо: и даже прислал несколько фото со своим отрядом, где они в шортах и белых рубашках и галстуках фотографируются возле своих палаток в виде бочонков. Фотографии были черно - белыми, красивыми, и мне даже было завидно, что я не там, на берегу Черного моря. Было так же несколько фото столовой, где на длинных столах стояли плошки, чашки и поварешки с едой. На дело получалось иначе, он в это время дружил с другим человеком и не просто дружил, а был с ним в интимных отношениях. Я понял из письма: он ему советовал, как надо дрочить, и что это не так страшно, как это малюют. Много было такого, что мне некогда было осмысливать, но оно было таким дерзким

Прозвенел звонок, и я быстро бросился в класс, чтобы положить письмо опять на свое место, где оно и было. Я теперь был в раздевалке, где ребята переодевались. Мне хотелось подойти к Даньке и настегать ему по морде, но не мог этого сделать, я его даже в этот момент любил и не мог ему сделать больно. Вся наша история с ним проходила в каком-то таком свете, где никогда не было ссор, да что говорить, мы даже и сами не догадывались, что мы единое целое. Ничто не происходило такого, чтобы мы не делали вместе. Даже, в создании летающего аэроплана мы принимали участие, где заняли первое место по моделированию в школе. В выпуске стенной газеты так же принимали совместное творчество, и они всегда были лучшими в школе. Меня еще с первого класса моя первая учительница Надежда Витальевна заставляла писать моим каллиграфическим почерком тетради, которые выставлялись на выставке