Голоса судьбы
такой никогда не мечтал и секс такой в своём воображении ни разу не проигрывал. А я не мечтал...
- И я не мечтал - никогда о сексе таком не грезил... Мы оба никогда об этом не думали - всё случилось спонтанно, произошло всё само собой, и потому... В понедельник я избегал встречаться с Андреем взглядом, а он, в свою очередь, делал вид, что не видит, не замечает меня - впервые за всё время нашего знакомства мы не обмолвились ни словом, - нам обоим было стыдно за то, что случилось между нами...
- Но понедельник сменился вторником, вторник - средой... прошла неделя, за ней пролетела еще одна - стыд притупился, и отношения наши постепенно вошли в прежнюю колею: мы снова вместе сидели на лекциях, снова вместе выходили на перекуры или шли в библиотеку...
- И я снова провожал Андрея до троллейбусной остановки... при этом мы оба делали вид, что не было в нашей жизни той \"злополучной\" субботы - и что мы, лёжа в одной постели, не сжимали друг друга в горячих объятиях, не целовались взасос, не содрогались в сказочно сладких оргазмах, - мы делали вид, что ничего этого между нами не было.
- Но это ведь было... это было - жизнь повернулась к нам неизвестной ранее гранью, и разве могло это всё пройти бесследно? В семнадцать лет в крови бушуют желания, а сердце распахнуто в ожидании любви - и на исходе третьей недели я вдруг с беспокойством почувствовал, что мне снова хочется... да, мне снова хотелось испытать то, что между нами случилось, испытать еще раз, невзирая ни на какие последствия, - робкое, но вполне осознаваемое желание пробудилось в моей душе, одновременно и пугая меня, и заставляя томительно замирать сердце от одной лишь мысли, что то, что случилось, может повториться ещё раз...
- \"А почему, собственно,... нет? Почему мы не можем сделать это опять?\" - спустя три недели думал я, вспоминая в мельчайших подробностях и наши объятия, и ту страсть, что тогда охватила нас, кинув в пучину необыкновенного наслаждения. Это был кайф... \"Кайф?\" - уточнял я сам у себя, словно желая загнать себя в угол... и, загнанный в угол, сам себе отвечал: \"Да, кайф... это было кайф - и незачем себе врать, что испытать это снова мне не хочется! А если хочется...\" И опять перед мысленным моим взором возникали картины нашего сладостного неистовства...
- \"Мы это делали добровольно, никто никого не принуждал, а значит - не унижал... никакого насилия не было - мы оба желали этого... так почему же, - мучительно думал я, - мы не может попробовать это ещё раз, если Толян - мой друг, и он симпатичен, и меня какая-то сила тянет к нему - мне приятно его слушать, на него смотреть... почему это должно быть плохо или стыдно, если это было так хорошо?\" - мучительно думал я... и, думая так, я со смятением признавался себе, что я все сильнее и сильнее хочу это сделать ещё раз... хочу, чтобы всё повторилось! - и это желание было и сладостным, и пугающим одновременно...
- День проходил за днём - молодая здоровая чувственность все сильней и сильней разогревала тело, будоражила воображение - и, торопливо занимаясь онанизмом, оставаясь один в комнате или закрываясь для этого в кабинке общежитского туалета, я все чаще и чаще воображал не сиськи-письки знакомых девчонок, а снова и снова прокручивал в воображении события полуторамесячной давности, - торопливо, но от этого не менее сладко мастурбируя едва ли не каждый день, я думал об Андрее и не мог себе не признаваться, что с каждым днём он нравился мне всё больше и больше - мне нравилось его чистое, по-мальчишески открытое лицо с выражением то веселого шалопайства, то серьёзности и сосредоточенности, нравились его карие глаза, его красиво очерченные губы, нравился его спокойный голос... мне нравилась его походка, нравилось смотреть, как он держит сигарету, как выпускает изо рта кольцами дым, и вообще... мне всё нравилось в Андрее с каждым днём всё больше и больше, - я искал в нём какие-либо изъяны, но не видел их - не находил.
- Глядя на Толика, я всё чаще и чаще ловил себя на мысли, что я словно влюблён в него, как могла бы быть влюблена а парня девчонка или, наоборот, в девчонку парень, и - когда я думал так, в душе моей возникало ещё большее смятение: я и хотел, чтобы это была любовь, и одновременно боялся, что это - самая настоящая любовь... ведь как ни крути, а мы оба были парнями, и мысль, что я влюбился в парня - именно влюбился, а не просто хочу ещё раз испытать сексуальное удовольствие! - меня почему-то особенно пугала... День проходил за днём... отношения наши внешне окончательно нормализовались, вошли в прежнюю колею: мы снова общались, словно между нами ничего не было, но всё чаще и чаще я бросал на Толика затаённые взгляды и всё чаще и чаще ловил на себе взгляды его, и когда наши взгляды встречались, словно что-то невидимое, но вполне осязаемое, полное тайного значения возникало между нами - и мы в то же мгновение торопливо отводили взгляды друг от друга, боясь выдать свои затаённые, ещё не осознанные до конца и потому нас обоих пугающие желания...
- Наверное, если бы нам обоим было лет по тринадцать или даже по четырнадцать, всё было бы намного проще, ибо в тринадцать-четырнадцать лет еще не стоит так остро вопрос собственной идентификации, а настырно и требовательно стоит нечто другое, и пацаны - многие пацаны - экспериментируют в этом направлении, не особо задумываясь: пацаны ловят кайф, и не более того... но нам было уже по семнадцать, а это значит, что мы были в том возрасте, когда вопросы \"кто я?\" и \"что я?\" встают перед многими парнями, способными думать, со всей своей беспощадной прямотой, требуя внятного и недвусмысленного ответа...
- И вместе с тем нам было только по семнадцать, и мы оба были еще совершенно неопытны и глупы, - мы и тянулись друг к другу, и одновременно боялись этого непонятного, необъяснимого притяжения... Так закончился второй месяц - после памятной субботы, уже совершенно не казавшейся мне злополучной... И снова была суббота, и снова мы оказались с Толиком вдвоём - опять у меня дома; maman была в очередной командировке, точнее, улетела она накануне, в пятницу вечером, бабуля на выходные уехала к своей подруге, и в субботу я сообщил обо всём этом Толяну - причём сообщил я об этом как бы между прочим, стараясь ничем не выдать своего волнения...
- Андрюха сказал, что дома на выходные он остался один, и - обострённым до предела чувством я понял, что значило это внешне невинное сообщение вместе с приглашением зайти к нему забрать диск, который я накануне принёс ему в институт; здесь нужно сказать, что за два прошедших месяца мы ухитрились ни разу не побывать друг у друга в гостях: я не был у него, а он, хотя и бывал неоднократно в общежитии, но ни разу не заходил к комнату ко мне ... и вот впервые за два месяца он звал меня к себе, и взгляд твоих карих глаз был полон тайного, мне одному понятного значения, как ни старался он это скрыть под маской беспечности. \"Когда?\" - с трудом подавив радость, спросил я. \"Ну, вечером... - он пожал плечами, и по его глазам я понял, что радость моя от него не укрылась. - Ты делаешь вечером
- И я не мечтал - никогда о сексе таком не грезил... Мы оба никогда об этом не думали - всё случилось спонтанно, произошло всё само собой, и потому... В понедельник я избегал встречаться с Андреем взглядом, а он, в свою очередь, делал вид, что не видит, не замечает меня - впервые за всё время нашего знакомства мы не обмолвились ни словом, - нам обоим было стыдно за то, что случилось между нами...
- Но понедельник сменился вторником, вторник - средой... прошла неделя, за ней пролетела еще одна - стыд притупился, и отношения наши постепенно вошли в прежнюю колею: мы снова вместе сидели на лекциях, снова вместе выходили на перекуры или шли в библиотеку...
- И я снова провожал Андрея до троллейбусной остановки... при этом мы оба делали вид, что не было в нашей жизни той \"злополучной\" субботы - и что мы, лёжа в одной постели, не сжимали друг друга в горячих объятиях, не целовались взасос, не содрогались в сказочно сладких оргазмах, - мы делали вид, что ничего этого между нами не было.
- Но это ведь было... это было - жизнь повернулась к нам неизвестной ранее гранью, и разве могло это всё пройти бесследно? В семнадцать лет в крови бушуют желания, а сердце распахнуто в ожидании любви - и на исходе третьей недели я вдруг с беспокойством почувствовал, что мне снова хочется... да, мне снова хотелось испытать то, что между нами случилось, испытать еще раз, невзирая ни на какие последствия, - робкое, но вполне осознаваемое желание пробудилось в моей душе, одновременно и пугая меня, и заставляя томительно замирать сердце от одной лишь мысли, что то, что случилось, может повториться ещё раз...
- \"А почему, собственно,... нет? Почему мы не можем сделать это опять?\" - спустя три недели думал я, вспоминая в мельчайших подробностях и наши объятия, и ту страсть, что тогда охватила нас, кинув в пучину необыкновенного наслаждения. Это был кайф... \"Кайф?\" - уточнял я сам у себя, словно желая загнать себя в угол... и, загнанный в угол, сам себе отвечал: \"Да, кайф... это было кайф - и незачем себе врать, что испытать это снова мне не хочется! А если хочется...\" И опять перед мысленным моим взором возникали картины нашего сладостного неистовства...
- \"Мы это делали добровольно, никто никого не принуждал, а значит - не унижал... никакого насилия не было - мы оба желали этого... так почему же, - мучительно думал я, - мы не может попробовать это ещё раз, если Толян - мой друг, и он симпатичен, и меня какая-то сила тянет к нему - мне приятно его слушать, на него смотреть... почему это должно быть плохо или стыдно, если это было так хорошо?\" - мучительно думал я... и, думая так, я со смятением признавался себе, что я все сильнее и сильнее хочу это сделать ещё раз... хочу, чтобы всё повторилось! - и это желание было и сладостным, и пугающим одновременно...
- День проходил за днём - молодая здоровая чувственность все сильней и сильней разогревала тело, будоражила воображение - и, торопливо занимаясь онанизмом, оставаясь один в комнате или закрываясь для этого в кабинке общежитского туалета, я все чаще и чаще воображал не сиськи-письки знакомых девчонок, а снова и снова прокручивал в воображении события полуторамесячной давности, - торопливо, но от этого не менее сладко мастурбируя едва ли не каждый день, я думал об Андрее и не мог себе не признаваться, что с каждым днём он нравился мне всё больше и больше - мне нравилось его чистое, по-мальчишески открытое лицо с выражением то веселого шалопайства, то серьёзности и сосредоточенности, нравились его карие глаза, его красиво очерченные губы, нравился его спокойный голос... мне нравилась его походка, нравилось смотреть, как он держит сигарету, как выпускает изо рта кольцами дым, и вообще... мне всё нравилось в Андрее с каждым днём всё больше и больше, - я искал в нём какие-либо изъяны, но не видел их - не находил.
- Глядя на Толика, я всё чаще и чаще ловил себя на мысли, что я словно влюблён в него, как могла бы быть влюблена а парня девчонка или, наоборот, в девчонку парень, и - когда я думал так, в душе моей возникало ещё большее смятение: я и хотел, чтобы это была любовь, и одновременно боялся, что это - самая настоящая любовь... ведь как ни крути, а мы оба были парнями, и мысль, что я влюбился в парня - именно влюбился, а не просто хочу ещё раз испытать сексуальное удовольствие! - меня почему-то особенно пугала... День проходил за днём... отношения наши внешне окончательно нормализовались, вошли в прежнюю колею: мы снова общались, словно между нами ничего не было, но всё чаще и чаще я бросал на Толика затаённые взгляды и всё чаще и чаще ловил на себе взгляды его, и когда наши взгляды встречались, словно что-то невидимое, но вполне осязаемое, полное тайного значения возникало между нами - и мы в то же мгновение торопливо отводили взгляды друг от друга, боясь выдать свои затаённые, ещё не осознанные до конца и потому нас обоих пугающие желания...
- Наверное, если бы нам обоим было лет по тринадцать или даже по четырнадцать, всё было бы намного проще, ибо в тринадцать-четырнадцать лет еще не стоит так остро вопрос собственной идентификации, а настырно и требовательно стоит нечто другое, и пацаны - многие пацаны - экспериментируют в этом направлении, не особо задумываясь: пацаны ловят кайф, и не более того... но нам было уже по семнадцать, а это значит, что мы были в том возрасте, когда вопросы \"кто я?\" и \"что я?\" встают перед многими парнями, способными думать, со всей своей беспощадной прямотой, требуя внятного и недвусмысленного ответа...
- И вместе с тем нам было только по семнадцать, и мы оба были еще совершенно неопытны и глупы, - мы и тянулись друг к другу, и одновременно боялись этого непонятного, необъяснимого притяжения... Так закончился второй месяц - после памятной субботы, уже совершенно не казавшейся мне злополучной... И снова была суббота, и снова мы оказались с Толиком вдвоём - опять у меня дома; maman была в очередной командировке, точнее, улетела она накануне, в пятницу вечером, бабуля на выходные уехала к своей подруге, и в субботу я сообщил обо всём этом Толяну - причём сообщил я об этом как бы между прочим, стараясь ничем не выдать своего волнения...
- Андрюха сказал, что дома на выходные он остался один, и - обострённым до предела чувством я понял, что значило это внешне невинное сообщение вместе с приглашением зайти к нему забрать диск, который я накануне принёс ему в институт; здесь нужно сказать, что за два прошедших месяца мы ухитрились ни разу не побывать друг у друга в гостях: я не был у него, а он, хотя и бывал неоднократно в общежитии, но ни разу не заходил к комнату ко мне ... и вот впервые за два месяца он звал меня к себе, и взгляд твоих карих глаз был полон тайного, мне одному понятного значения, как ни старался он это скрыть под маской беспечности. \"Когда?\" - с трудом подавив радость, спросил я. \"Ну, вечером... - он пожал плечами, и по его глазам я понял, что радость моя от него не укрылась. - Ты делаешь вечером
0 / 37