Голоса судьбы
что?\" \"Сегодня? - я сделал вид, что задумался. - Сегодня... вроде дел никаких нет. Сегодня я смогу... часов в семь... да?\" \"Да\", - кивнул Андрей, изо всех сил стараясь выглядеть деловито... Я пришел ровно в семь.
- За время, прошедшее после той субботы, когда неведомо откуда взявшаяся страсть переплела наши руки и ноги, заставила нас взасос целовать друг друга, ласкать один одного и в сладострастных судорогах истекать семенем, мы оба - и Толик, и я - о многом передумали и, как я понял уже позже, во многом сумели самостоятельно разобраться, и не просто разобраться, а сумели, преодолевая ложь и убогость публично декларируемых представлений об однополых отношениях, продраться сквозь нагромождение этой лжи к пониманию, что есть нечто более важное и существенное, чем обыденные представления окружающего нас социума, - и вот мы снова были вдвоём - одни в квартире...
- За окном уже было темно и, монотонно барабаня по стеклу, накрапывал мелкий холодный дождь, а в комнате Андрея горела настольная лампа, он был в домашних потёртых джинсах, и эти джинсы, скульптурно обтягивающие его аккуратно - в меру - оттопыренный красивый зад, делали его еще более стройным и оттого ещё более желанным - невыносимо, до умопомрачения желанным, - я, едва войдя в квартиру, сразу почувствовал, как мою душу захлестнула горячая нежность, а тело мгновенно наполнилось сладчайшей истомой, и от этой нежности и истомы в тот же миг сладко-сладко забилось сердце... я хотел его - хотел! хотел! - и это желание близости, горячее и хмельное, уже было вполне осознаваемое, конкретное и внятное, но - боже! - как же трудно было переступить через ту невидимую и вместе с тем вполне реальную преграду, что именуется на языке окружающего нас социума \"здравым смыслом\", и мы... мы говорили о чем-то ненужном и несущественном - ложные, лукаво извращенные представления об однополой любви мешали нам сделать последний шаг на пути друг к другу...
- Мы были одни в квартире, и хотя каждый из нас был внутренне готов сделать этот самый шаг, но в ту субботу между нами так ничего и не случилось, ничего не произошло: за два часа пустого, никчемного разговора никто - ни Толик, ни я - не решился первым протянуть руку, и хотя мы оба уже со всей отчетливостью сознавали, чего мы хотим, но - сильнее естественного желания вновь вкусить, ощутить, почувствовать сладкий озноб единения душ и тел оказалось в ту субботу глупое, но уже успевшее сорняком прорасти в сознании представление о таком единении как о чем-то неестественном и извращенном...
- Мы оба хотели этого, оба страстно желали - и оба ждали, что инициативу проявит другой, - можно ли ...придумать что-либо более извращенное и неестественное, чем это наше двухчасовое томление! Ах, как было всё внешне благопристойно! Как всё было благоразумно! Андрей не предложил мне остаться у него на ночь - и я, вернувшись в общежитие, тут же закрылся в кабинке туалета и, приспустив вместе с брюками трусы, дал волю своей \"извращенной\" фантазии...
- Мне казалось, что если я предложу Толику оставаться, то тем самым я дам ему понять, что я - именно я! - хочу повторения, и такой расклад меня почему-то испугал... наверное, в этом была ещё незрелость души - нежелание или страх брать на себя ответственность и за свои слова, и за поступки, и за желания, - уже когда Толик ушел, я со всей отчетливостью понял, что сама логика ситуации требовала инициативы именно от меня: Толик был в гостях у меня, и предлагать ему остаться должен был я... а я, как последний идиот, чего-то ждал. Конечно, идиот! Толик ушел, и я... по привычке закрывшись в ванной, я включил воду, разделся догола и долго, сладко и долго мастурбировал, глядя на себя в зеркало - содрогаясь от наслаждения, я с упоением дрочил перед зеркалом в ванной, воображая, что бы мы делали в постели, если б кто-то из нас оказался чуть-чуть смелее, - Толик... Толян... Толянчик... - беззвучно шептал я одними губами, зачарованно глядя на свою руку, неутомимо приближающую оргазм...
- И еще прошла одна неделя... Снова была суббота, - я принёс Андрею сделанную за ночь зачётную работу, но его в институте не оказалось, и я, не досидев последнюю пару, поехал к нему, обеспокоенный его отсутствием... Всё оказалось до банальности просто: вечером его мама и бабушку уехали, как в ту первую субботу, на дачу, и Андрюха утром элементарно проспал, а проспав, решил себе сделать выходной... но главное - он был один! Я поехал к нему, не зная этого... а может, каким-то необъяснимым образом я почувствовал это и поехал, гонимый юным томлением своего молодого тела, поехал - в смутной надежде, что он один и что он в своем одиночестве думает обо мне, меня зовёт? - не зря же в последнее время все чаще и чаще у меня возникало ощущение, что Андрей и я постепенно превращаемся в одно целое, начинаем понимать друг друга даже не с полуслова, а с полувзгляда...
- Едва я увидел Толика, стоящего в дверях, как в то же мгновенно я понял, что на этот раз обязательно случится то, что случилось между нами пять недель назад... и даже случится большее, потому что тогда, в сущности, не случилось ничего, - пять недель, прошедшие после того невесть откуда взявшегося порыва, не прошли даром: наши души и умы перебродили, как молодое вино, переболели всеми страхами и сомнениями - все пять недель в наших юных, врасплох застигнутых душах шла напряженная, никому не видимая борьба между собственной природой, собственным \"я\" и обывательским окриком \"нельзя!\", - Толик стоял в дверях, и сердце моё едва не выпрыгивало из груди.
- Увидев меня, Андрюха улыбнулся - лицо его осветилось радостью, и я, ещё не сказав ни слова, ещё ни слова не услышав от него, со всей отчётливостью понял: страх, неуверенность и сомнения, так долго терзавшие нас, окончательно побеждены, и нет уже никакой преграды, которая смогла бы нас остановить на пути друг к другу в нашем стремлении слить воедино не только тела, но и души, - я понял это, не представляя, не думая о том, как именно должно это случится, кто сделает первый - последний! - шаг на пути друг к другу и каким этот шаг будет, но то, что это случится, что это обязательно произойдет, было ясно - сценарий уже был написан где-то на небесах, и уже не в нашей воле было что-либо в нем менять или, тем более, ему противиться; \"Аннушка уже пролила масло...\"
- Да и как могло быть иначе? Толик, не раздеваясь, не проходя в комнату, неожиданно предложил мне выпить - просто так, без всякого повода, и я, поняв его с полуслова, тут же согласился, - о, конечно же, это было простое и, как всякое простое, гениальное решение! Не выпить нам хотелось, а нужно было хотя бы для видимости, хотя бы на миг обмануть себя и друг друга - создать иллюзию, что причиной всему, что должно между нами случиться, будем не мы сами, не наши \"извращенные наклонности\", а будет вино, нас опьянившее, - это наше от вина опьянение должно было послужить толчком - смешная и, в сущности, глупая, но вполне удобная уловка, своего рода компромисс между жаждой любви и обывательскими предрассудками...
- Я сам не знаю, как
- За время, прошедшее после той субботы, когда неведомо откуда взявшаяся страсть переплела наши руки и ноги, заставила нас взасос целовать друг друга, ласкать один одного и в сладострастных судорогах истекать семенем, мы оба - и Толик, и я - о многом передумали и, как я понял уже позже, во многом сумели самостоятельно разобраться, и не просто разобраться, а сумели, преодолевая ложь и убогость публично декларируемых представлений об однополых отношениях, продраться сквозь нагромождение этой лжи к пониманию, что есть нечто более важное и существенное, чем обыденные представления окружающего нас социума, - и вот мы снова были вдвоём - одни в квартире...
- За окном уже было темно и, монотонно барабаня по стеклу, накрапывал мелкий холодный дождь, а в комнате Андрея горела настольная лампа, он был в домашних потёртых джинсах, и эти джинсы, скульптурно обтягивающие его аккуратно - в меру - оттопыренный красивый зад, делали его еще более стройным и оттого ещё более желанным - невыносимо, до умопомрачения желанным, - я, едва войдя в квартиру, сразу почувствовал, как мою душу захлестнула горячая нежность, а тело мгновенно наполнилось сладчайшей истомой, и от этой нежности и истомы в тот же миг сладко-сладко забилось сердце... я хотел его - хотел! хотел! - и это желание близости, горячее и хмельное, уже было вполне осознаваемое, конкретное и внятное, но - боже! - как же трудно было переступить через ту невидимую и вместе с тем вполне реальную преграду, что именуется на языке окружающего нас социума \"здравым смыслом\", и мы... мы говорили о чем-то ненужном и несущественном - ложные, лукаво извращенные представления об однополой любви мешали нам сделать последний шаг на пути друг к другу...
- Мы были одни в квартире, и хотя каждый из нас был внутренне готов сделать этот самый шаг, но в ту субботу между нами так ничего и не случилось, ничего не произошло: за два часа пустого, никчемного разговора никто - ни Толик, ни я - не решился первым протянуть руку, и хотя мы оба уже со всей отчетливостью сознавали, чего мы хотим, но - сильнее естественного желания вновь вкусить, ощутить, почувствовать сладкий озноб единения душ и тел оказалось в ту субботу глупое, но уже успевшее сорняком прорасти в сознании представление о таком единении как о чем-то неестественном и извращенном...
- Мы оба хотели этого, оба страстно желали - и оба ждали, что инициативу проявит другой, - можно ли ...придумать что-либо более извращенное и неестественное, чем это наше двухчасовое томление! Ах, как было всё внешне благопристойно! Как всё было благоразумно! Андрей не предложил мне остаться у него на ночь - и я, вернувшись в общежитие, тут же закрылся в кабинке туалета и, приспустив вместе с брюками трусы, дал волю своей \"извращенной\" фантазии...
- Мне казалось, что если я предложу Толику оставаться, то тем самым я дам ему понять, что я - именно я! - хочу повторения, и такой расклад меня почему-то испугал... наверное, в этом была ещё незрелость души - нежелание или страх брать на себя ответственность и за свои слова, и за поступки, и за желания, - уже когда Толик ушел, я со всей отчетливостью понял, что сама логика ситуации требовала инициативы именно от меня: Толик был в гостях у меня, и предлагать ему остаться должен был я... а я, как последний идиот, чего-то ждал. Конечно, идиот! Толик ушел, и я... по привычке закрывшись в ванной, я включил воду, разделся догола и долго, сладко и долго мастурбировал, глядя на себя в зеркало - содрогаясь от наслаждения, я с упоением дрочил перед зеркалом в ванной, воображая, что бы мы делали в постели, если б кто-то из нас оказался чуть-чуть смелее, - Толик... Толян... Толянчик... - беззвучно шептал я одними губами, зачарованно глядя на свою руку, неутомимо приближающую оргазм...
- И еще прошла одна неделя... Снова была суббота, - я принёс Андрею сделанную за ночь зачётную работу, но его в институте не оказалось, и я, не досидев последнюю пару, поехал к нему, обеспокоенный его отсутствием... Всё оказалось до банальности просто: вечером его мама и бабушку уехали, как в ту первую субботу, на дачу, и Андрюха утром элементарно проспал, а проспав, решил себе сделать выходной... но главное - он был один! Я поехал к нему, не зная этого... а может, каким-то необъяснимым образом я почувствовал это и поехал, гонимый юным томлением своего молодого тела, поехал - в смутной надежде, что он один и что он в своем одиночестве думает обо мне, меня зовёт? - не зря же в последнее время все чаще и чаще у меня возникало ощущение, что Андрей и я постепенно превращаемся в одно целое, начинаем понимать друг друга даже не с полуслова, а с полувзгляда...
- Едва я увидел Толика, стоящего в дверях, как в то же мгновенно я понял, что на этот раз обязательно случится то, что случилось между нами пять недель назад... и даже случится большее, потому что тогда, в сущности, не случилось ничего, - пять недель, прошедшие после того невесть откуда взявшегося порыва, не прошли даром: наши души и умы перебродили, как молодое вино, переболели всеми страхами и сомнениями - все пять недель в наших юных, врасплох застигнутых душах шла напряженная, никому не видимая борьба между собственной природой, собственным \"я\" и обывательским окриком \"нельзя!\", - Толик стоял в дверях, и сердце моё едва не выпрыгивало из груди.
- Увидев меня, Андрюха улыбнулся - лицо его осветилось радостью, и я, ещё не сказав ни слова, ещё ни слова не услышав от него, со всей отчётливостью понял: страх, неуверенность и сомнения, так долго терзавшие нас, окончательно побеждены, и нет уже никакой преграды, которая смогла бы нас остановить на пути друг к другу в нашем стремлении слить воедино не только тела, но и души, - я понял это, не представляя, не думая о том, как именно должно это случится, кто сделает первый - последний! - шаг на пути друг к другу и каким этот шаг будет, но то, что это случится, что это обязательно произойдет, было ясно - сценарий уже был написан где-то на небесах, и уже не в нашей воле было что-либо в нем менять или, тем более, ему противиться; \"Аннушка уже пролила масло...\"
- Да и как могло быть иначе? Толик, не раздеваясь, не проходя в комнату, неожиданно предложил мне выпить - просто так, без всякого повода, и я, поняв его с полуслова, тут же согласился, - о, конечно же, это было простое и, как всякое простое, гениальное решение! Не выпить нам хотелось, а нужно было хотя бы для видимости, хотя бы на миг обмануть себя и друг друга - создать иллюзию, что причиной всему, что должно между нами случиться, будем не мы сами, не наши \"извращенные наклонности\", а будет вино, нас опьянившее, - это наше от вина опьянение должно было послужить толчком - смешная и, в сущности, глупая, но вполне удобная уловка, своего рода компромисс между жаждой любви и обывательскими предрассудками...
- Я сам не знаю, как