Голоса судьбы
мне пришла в голову эта мысль - она возникла внезапно, но уже в следующую секунду я понял, что нам просто необходим для первого раза - осознаваемого, желанного раза - этот маленький спектакль для двоих: \"опьянев\", мы \"потеряем контроль\", и тогда...
- Короче, это был простой и вместе с тем гениальный ход! Я готов был расцеловать Толика... впрочем, я готов был целовать его в любом случае, и целовать его я был готов не за какие-то заслуги, а лишь потому, что это он - Толян... Он ушел и вскоре вернулся, держа в руках бутылку какого-то дешевого вина, - раздеваясь в прихожей, он, виновато улыбаясь, пояснил: \"Вот... денег только на такое хватило...\" - но бог ты мой! разве нам было важно, какое вино нам пить? Оно нам нужно было только как средство преодоления жалких остатков робости перед неподдельностью бушевавших в нас чувств, - любое вино любого разлива я был согласен пить с Толиком в тот день, понимая, что оно - лишь связующее звено между нашими устремленными, рвущимися друг к другу телами и душами!
- После второго стакана я почувствовал, как легкая хмель ударила в голову, и, изображая пьяного, я повалился на диван, на спину, - будто бы пьяный, беззащитный и доступный, потерявший над собой контроль и потому способный на всякое безрассудство, я лежал, широко разбросав ноги, прикрыв глаза... я ждал; в спектакле, который мы разыгрывали сами для себя и друг для друга, теперь была очередь действовать Андрею, и Андрей не заставил себя долго ждать: изображая такого же пьяного, он повалился рядом со мной; настала очередь действовать третьему участнику спектакля - вину, и оно, на миг сделавшись главным действующим лицом, вышло на авансцену: \"пьяный\", я чуть подался к Андрюхе, как бы случайно скользнув рукой по его животу, и в то же мгновение \"пьяный\" Андрюха, приподнявшись, полез на меня, лежащего на спине, перекидывая свою ногу через мою, полез со всей своей юной неистовостью, с пылкой безоглядностью, какая бывает лишь в пору юношеского нетерпения, и тут же, задохнувшись от счастья, я прижал Андрея к себе, мои руки сомкнулись на его спине, он ткнулся губами в мои губы, и я, перехватывая инициативу, тут же засосал его, чувствуя, как стремительно твердеет, наливается горячей упругостью мой член...
- Пьеса с вином была окончена, и начиналось... начиналось уже настоящее, - страстное желание захватило нас, захлестнуло, и мысль, или точнее сказать, уверенность, что каждое мое движение найдет понимание у Толика, лишь подстегнула меня: не стыдясь и не стесняясь, не боясь быть отвергнутым или неправильно понятым, я, сунув руку между нашими животами, расстегнул на Толике брюки, и в то же мгновение моя ладонь, скользнув Толику в плавки, ощутила горячую упругость его напряженного члена.
- \"Давай разденемся...\" - прошептал Андрей, отрываясь от моих губ. Не отвечая, я молча приподнялся, расстегивая рубашку... Андрюха стал торопливо снимать одежду с себя... брюки, а за ними плавки полетели вниз. Не было ни стыда, ни страха, и я даже на миг удивился, как это просто, как естественно всё происходит, - шумящая, ликующая радость от осознания, что мы вместе, что мы открыты, распахнуты друга для друга, бушевала в наших телах и душах: голые и возбужденные, со всем пылом своей юной страсти мы устремились навстречу друг другу, наши руки и ноги вновь, как в первый раз, переплелись... барьеры, незримо стоящие между нами со дня нашей первой встречи, были разрушены и сметены, страсть оказалась сильнее страха, мы ласкали, мяли, гладили, исступленно исследовали тела друг друга, скользили,... елозили друг по другу и, замирая от наслаждения, целовали, целовали, целовали друг друга взасос - все повторялось, мы снова, как и пять недель назад, принадлежали друг другу...
- Нежность, скопившаяся за эти пять недель, наконец-то нашла свой естественный выход и, ничем не сдерживаемая, захлестнула нас сокрушающим потоком, - о, какое это было невыносимое, пронизывающее блаженство!.. Мы - голубые? Пусть! - летели мы с Толиком ввысь... Мы - извращенцы? Пусть!! - взасос целовал я Толика, и тут же, освобождая свои губы, он взасос целовал меня... Мы - ненормальные? Пусть!!! - сопя, задыхаясь от счастья, изнемогали мы друг на друге... Пусть, пусть называется это как угодно! - плевать, как это называется! - господи, да какое нам вообще дело до того, как это называется?! - нам... нам обоим, мне и Толику, самому классному пацану в мире, было бесконечно хорошо, и оба мы, оба - и он, и я! - делали то, что хотели, и пусть другие считают это пороком и извращением, пусть другие клеймят такую любовь, пусть другие бегут от этого, как от чумы, нам до них, до этих других, не было уже никакого дела...
- Это было счастье... самое настоящее счастье! Казалось, на всем белом свете были только мы, Андрюха и я, и еще - наша юная, наша необузданная, испепеляющая нас страсть, - мы ласкали друг друга, перекатываясь в постели, всасываясь в губы один другого, задыхаясь от неизбывной нежности... Всё было как в тумане, и дальше всё случилось само собой, произошло так естественно, что мысль, что я сосу член, мелькнула лишь тогда, когда мы, уже лежа \"валетом\", на боку, вовсю работали друг на друге губами... Наконец, приподнявшись надо мной - глядя мне в глаза, Андрей полувопросительно прошептал: \"Давай... по-настоящему...\" - он, возбужденный, красивый, гибкий, ставший вдруг в один миг бесконечно родным, предлагал мне испить, испытать последний предел сладострастного блаженства, полонившего наши тела и души... его возбужденный горячий член я держал в своей ладони, и, когда он прошептал \"по-настоящему\", я понял: это - в зад... или в жопу - в очко, как еще говорят иногда в пацанячих компаниях; \"по-настоящему\" - сказал Андрей, и в этом его предложении проникнуть друг в друга не было абсолютно ничего оскорбительного, ненормального или неестественного, - эти слова его прозвучали как музыка...
Ещё и поныне закомплексованным либо малограмотным людям кажется, что \"совершить гомосексуальный акт\", \"стать педерастом\", \"трахнуться парню с парнем в зад\" - это значит совершить что-то порочное и ненормальное, унизить себя, стать извращенцем, и законопослушные граждане, не способные думать самостоятельно, сталкиваясь с такой формой любви или секса, презрительно отворачиваются либо наливаются непонятной - еще как понятной! - злобой, воображая при этом, что они и только они правы...ха, как бы не так!.. Впрочем, все эти мысли сформулировались у меня уже позже, а тогда... лежа на Толике, я прошептал: \"Давай...\" - и он, уже сам желающий этого, тут же с готовностью откликнулся, словно эхо: \"Давай...\", - сердце моё колотилось, выпрыгивало из груди; я не помню, какой подвернулся под руку крем - выдавив из тюбика крем на головку члена, я обильно размазал его по головке, и головка сочно заблестела, - мой длинный и толстый, чуть изогнутый член рвался в бой; Толик, лёжа на спине, раздвинул ноги и, подняв их вверх, осторожно положил свои ноги мне на плечи, - я придвинулся к нему вплотную и, обхватив коленями его бедра, рукой направил свой окаменевший член
- Короче, это был простой и вместе с тем гениальный ход! Я готов был расцеловать Толика... впрочем, я готов был целовать его в любом случае, и целовать его я был готов не за какие-то заслуги, а лишь потому, что это он - Толян... Он ушел и вскоре вернулся, держа в руках бутылку какого-то дешевого вина, - раздеваясь в прихожей, он, виновато улыбаясь, пояснил: \"Вот... денег только на такое хватило...\" - но бог ты мой! разве нам было важно, какое вино нам пить? Оно нам нужно было только как средство преодоления жалких остатков робости перед неподдельностью бушевавших в нас чувств, - любое вино любого разлива я был согласен пить с Толиком в тот день, понимая, что оно - лишь связующее звено между нашими устремленными, рвущимися друг к другу телами и душами!
- После второго стакана я почувствовал, как легкая хмель ударила в голову, и, изображая пьяного, я повалился на диван, на спину, - будто бы пьяный, беззащитный и доступный, потерявший над собой контроль и потому способный на всякое безрассудство, я лежал, широко разбросав ноги, прикрыв глаза... я ждал; в спектакле, который мы разыгрывали сами для себя и друг для друга, теперь была очередь действовать Андрею, и Андрей не заставил себя долго ждать: изображая такого же пьяного, он повалился рядом со мной; настала очередь действовать третьему участнику спектакля - вину, и оно, на миг сделавшись главным действующим лицом, вышло на авансцену: \"пьяный\", я чуть подался к Андрюхе, как бы случайно скользнув рукой по его животу, и в то же мгновение \"пьяный\" Андрюха, приподнявшись, полез на меня, лежащего на спине, перекидывая свою ногу через мою, полез со всей своей юной неистовостью, с пылкой безоглядностью, какая бывает лишь в пору юношеского нетерпения, и тут же, задохнувшись от счастья, я прижал Андрея к себе, мои руки сомкнулись на его спине, он ткнулся губами в мои губы, и я, перехватывая инициативу, тут же засосал его, чувствуя, как стремительно твердеет, наливается горячей упругостью мой член...
- Пьеса с вином была окончена, и начиналось... начиналось уже настоящее, - страстное желание захватило нас, захлестнуло, и мысль, или точнее сказать, уверенность, что каждое мое движение найдет понимание у Толика, лишь подстегнула меня: не стыдясь и не стесняясь, не боясь быть отвергнутым или неправильно понятым, я, сунув руку между нашими животами, расстегнул на Толике брюки, и в то же мгновение моя ладонь, скользнув Толику в плавки, ощутила горячую упругость его напряженного члена.
- \"Давай разденемся...\" - прошептал Андрей, отрываясь от моих губ. Не отвечая, я молча приподнялся, расстегивая рубашку... Андрюха стал торопливо снимать одежду с себя... брюки, а за ними плавки полетели вниз. Не было ни стыда, ни страха, и я даже на миг удивился, как это просто, как естественно всё происходит, - шумящая, ликующая радость от осознания, что мы вместе, что мы открыты, распахнуты друга для друга, бушевала в наших телах и душах: голые и возбужденные, со всем пылом своей юной страсти мы устремились навстречу друг другу, наши руки и ноги вновь, как в первый раз, переплелись... барьеры, незримо стоящие между нами со дня нашей первой встречи, были разрушены и сметены, страсть оказалась сильнее страха, мы ласкали, мяли, гладили, исступленно исследовали тела друг друга, скользили,... елозили друг по другу и, замирая от наслаждения, целовали, целовали, целовали друг друга взасос - все повторялось, мы снова, как и пять недель назад, принадлежали друг другу...
- Нежность, скопившаяся за эти пять недель, наконец-то нашла свой естественный выход и, ничем не сдерживаемая, захлестнула нас сокрушающим потоком, - о, какое это было невыносимое, пронизывающее блаженство!.. Мы - голубые? Пусть! - летели мы с Толиком ввысь... Мы - извращенцы? Пусть!! - взасос целовал я Толика, и тут же, освобождая свои губы, он взасос целовал меня... Мы - ненормальные? Пусть!!! - сопя, задыхаясь от счастья, изнемогали мы друг на друге... Пусть, пусть называется это как угодно! - плевать, как это называется! - господи, да какое нам вообще дело до того, как это называется?! - нам... нам обоим, мне и Толику, самому классному пацану в мире, было бесконечно хорошо, и оба мы, оба - и он, и я! - делали то, что хотели, и пусть другие считают это пороком и извращением, пусть другие клеймят такую любовь, пусть другие бегут от этого, как от чумы, нам до них, до этих других, не было уже никакого дела...
- Это было счастье... самое настоящее счастье! Казалось, на всем белом свете были только мы, Андрюха и я, и еще - наша юная, наша необузданная, испепеляющая нас страсть, - мы ласкали друг друга, перекатываясь в постели, всасываясь в губы один другого, задыхаясь от неизбывной нежности... Всё было как в тумане, и дальше всё случилось само собой, произошло так естественно, что мысль, что я сосу член, мелькнула лишь тогда, когда мы, уже лежа \"валетом\", на боку, вовсю работали друг на друге губами... Наконец, приподнявшись надо мной - глядя мне в глаза, Андрей полувопросительно прошептал: \"Давай... по-настоящему...\" - он, возбужденный, красивый, гибкий, ставший вдруг в один миг бесконечно родным, предлагал мне испить, испытать последний предел сладострастного блаженства, полонившего наши тела и души... его возбужденный горячий член я держал в своей ладони, и, когда он прошептал \"по-настоящему\", я понял: это - в зад... или в жопу - в очко, как еще говорят иногда в пацанячих компаниях; \"по-настоящему\" - сказал Андрей, и в этом его предложении проникнуть друг в друга не было абсолютно ничего оскорбительного, ненормального или неестественного, - эти слова его прозвучали как музыка...
Ещё и поныне закомплексованным либо малограмотным людям кажется, что \"совершить гомосексуальный акт\", \"стать педерастом\", \"трахнуться парню с парнем в зад\" - это значит совершить что-то порочное и ненормальное, унизить себя, стать извращенцем, и законопослушные граждане, не способные думать самостоятельно, сталкиваясь с такой формой любви или секса, презрительно отворачиваются либо наливаются непонятной - еще как понятной! - злобой, воображая при этом, что они и только они правы...ха, как бы не так!.. Впрочем, все эти мысли сформулировались у меня уже позже, а тогда... лежа на Толике, я прошептал: \"Давай...\" - и он, уже сам желающий этого, тут же с готовностью откликнулся, словно эхо: \"Давай...\", - сердце моё колотилось, выпрыгивало из груди; я не помню, какой подвернулся под руку крем - выдавив из тюбика крем на головку члена, я обильно размазал его по головке, и головка сочно заблестела, - мой длинный и толстый, чуть изогнутый член рвался в бой; Толик, лёжа на спине, раздвинул ноги и, подняв их вверх, осторожно положил свои ноги мне на плечи, - я придвинулся к нему вплотную и, обхватив коленями его бедра, рукой направил свой окаменевший член
0 / 69