Игрушка

Наша размеренная жизнь рухнула именно благодаря Валькиным закидонам. И все это его идиотская привычка засовывать себе в зад что не попадя. Все началось давно, когда еще был жив отец, а Вальке было семь лет. Отца буквально замучил геморрой, и ему прописали специальные свечи, которые он вставлял себе в зад, что ему в конце концов и помогло. Валька стащил у отца свечку и вставил в зад себе. Отец долго хохотал, потом объяснил, что геморрой приходит с возрастом и у маленьких мальчиков не бывает, хотя, конечно, профилактика может быть начата и в столь молодом возрасте. Он еще долго веселился, потом постепенно эта дурь стала ему надоедать, раздражать. Он запретил Вальке трогать его свечи. Но на того что-то нашло: с тех пор он вечно что-то засовывал себе в задницу, и отвадить его от этого отцу было не под силу. Меня тоже крайне раздражала эта его привычка. Много раз я его уговаривал и даже давал по шее, но привело это к тому, что Валька стал делать это тайком. В десять лет я застал его, когда он на треть вогнал в себя большую стеариновую свечу.
-Ты что, идиот? Ты же себе все кишки разорвешь! - я покрутил пальцем у виска.
-Коль, это так приятно! - промурлыкал он. Понять это было нельзя. Я плюнул и ушел, хлопнув дверью. Меня просто бесило, что взрослый парень носится со своей задницей, как с писаной торбой.
Когда у нас появился Тим, я твердо сказал Вальке, чтобы он все прекратил. Ты должен понять, говорил я ему, что он просто отправит тебя в психушку или откажется от нас, и мы уедем в интернат для сирот. Дело в том, что отец умер, и кроме его брата, дяди Тимофея, у нас родных не было. Ему было двадцать три года, он закончил лесотехническую академию и занял место отца в должности лесничего, получив его сторожку и нас с Валькой, моим братом-близнецом, в придачу. Валька обещал, не ехать же действительно в детский дом, но его обещаниям я не верил, как не верил им и он сам.
Жениться Тим не успел. Как теперь он собирался решать эту проблему, было не ясно. Всю свою нерастраченную любовь, заботу и ласку он обрушил на нас. И если ко мне он относился как к старшему, то Вальку в грош не ставил, зная его взбалмошный характер, подверженный резким сменам настроений и эмоциональным всплескам. Но именно к Вальке, как к более слабому и беззащитному, он испытывал особую нежность. В ответ мы беззаветно любили Тима (звать его дядей Тимофеем как-то не поворачивался язык, ведь нам было уже по четырнадцать лет). Валька, как маленький, садился к нему на колени и обнимал за шею. Тим для нас был старшим братом, умным, ласковым и добрым, без которого мы своей жизни уже и не мыслили.
Несколько раз я ловил Вальку за его паскудным занятием. Особенно он любил этим заниматься в бане, которую мы топили раз-два в неделю. Он ложился на живот, вставлял игрушку себе в задницу и, то напрягая, то расслабляя ягодицы, вдавливался в доски полки. При этом он всегда возбуждался. Его волнение передавалось мне. Я хватал веник и хлестал его по заднице. Он с криком вскакивал, и иногда на досках оставались мокрые пятна. Конечно, все это происходило только в отсутствии Тима.
В тот злополучный вечер Тим поехал на дальний участок, и мы топили баню вдвоем. Валька опять принялся за свое, я же уже просто не обращал внимание. И в разгар Валькиных игрищ вошел Тим. Мы застыли: я таращился на Тима, Валька вжался в полку, а из его задницы, как мачта, торчала его игрушка. Тим вылупил глаза, долго не сводил их с Валькиной задницы и в изумлении выдавил:
-Это что за затычка?
-Это у него профилактика от геморроя! - я в ярости швырнул мочалку на пол.
Стены и потолок бани заколыхались от гомерического хохота Тима. Он схватился за живот, упал на полку рядом с Валькой, и приступы неудержимого веселья сотрясали все его существо. Доигрался, со злостью думал я о Вальке. Как он теперь в глаза ему глянет? Что Тим теперь подумает о нас? Я взглянул на Вальку. Тот лежал, уткнувшись в свои руки, и не поднимал головы. Его тело мелко дрожало. Тим осторожно вынул из Вальки деревянный, гладко отшлифованный стержень, задумчиво оглядел его.
-А занозы не боишься? - он легонько стукнул Вальку стержнем по заднице.
Валька не отвечал. Все ощутимее его тело сотрясали рыдания. Он уже просто бился в истерике. Тим сразу посерьезнел. Сел рядом с Валькой, погладил его по голове, спине.
-Ну, перестань! Всякое с человеком бывает! Вся эта блажь пройдет! - он продолжал гладить его, потом намылил мочалку и стал водить ею по Валькиному телу. Его движения были ласковы и легки. Валька затихал, все реже раздавались его всхлипы. Тим положил мочалку и стал руками равномерно распределять мыльную пену по Валькиным спине, ягодицам, ногам. Он гладил его, шепча какие-то слова, и тот окончательно затих, отдаваясь ласке добрых рук.
Потом произошло неожиданное. Я опустил глаза, и вдруг увидел, что сам Тим крайне возбужден. Зрелище было, что надо. Такого мне в жизни видеть не приходилось. Уловив мой взгляд, Тим смутился, резко встал и, прикрывшись мочалкой, быстро вышел в предбанник...
В этот вечер спать мы укладывались молча. Спали мы все втроем на одной большой кровати в спальне. Дрова мы экономили, и ночами зимой и весной в доме было просто холодно. Мы с Валькой обычно грелись около Тима, жались к его большому горячему молодому телу. Спал он всегда с краю, так что мы ложились рядом с Тимом поочередно. Его это крайне забавляло, но он с одинаковой заботой опекал обоих. В этот раз спать рядом с Тимом была очередь Вальки.
Мы погасили свет, но сон не шел. Мы ворочались, вздыхали, стягивали одеяло друг с друга. Наконец я стал засыпать - сказывались волнения прошедшего дня. Сквозь сон мне чудились легкие движения Валькиного тела, но усталость взяла свое, и я окончательно уснул.
Сколько я проспал, я не знаю. Проснулся я от того, что Валька уперся мне в плечи руками, а коленками в мои ноги. Я явственно ощущал идущие от него толчки. За моей спиной шла какая-то возня. Оба учащенно дышали. Был слышен шорох от движений рук под одеялом. Я застыл, напряженно вслушиваясь. Валька ногтями впивался в мои плечи, но я терпел, боясь пошевелиться. Это продолжалось минут пять. Затем Тим резко вскочил и выбежал из спальни. Хлопнула входная дверь дома. Я встал и на цыпочках подошел к окну. То, что я увидел, меня потрясло. В лунном сумраке, запрокинув голову и изогнувшись дугой, стоял голый Тим, его руки обхватили напряженную плоть и яростно сдирали с нее кожу. Темп его движений все возрастал, и вдруг серебристая нить оторвалась от его живота, метнулась вверх и исчезла в темноте. За ней рванулась вторая, третья. А потом еще что-то долго искрилось в его руках и стекало на стылую землю.
Я почувствовал рядом Валькино дыхание и обернулся. Он не отрываясь смотрел в ночь, на его губах блуждала полуулыбка, а глаза лучились тихим незнакомым счастьем...
Весь следующий день Тим сосредоточенно молчал и что-то мастерил. К обеду в столовой появился новый топчан, на который был положен большой мешок, набитый сеном, вместо матраса. Валька с тоской следил за его приготовлениями. До самой ночи Тим был в лесу, и спать