«соперник». Я видел его на фото, но не подозревал, что он первый воспользуется моим преданным товарищем. Парень был где-то лет 18-19-и и, наверное, учился в каком-то педучилище или институте. Я не мог представить, что он совратит Даньку и почему только его? Может у него таких много? только я так думаю?

Прошло всего несколько дней после того как мы с Даней встретились после его отсутствия и так быстро пришло письмо. Это тоже не покидало моих мыслей, он, что послал его ему вдогонку? Я не стал давить на моего друга, а постепенно стал его расспрашивать о том, что и как там было на черноморском взморье? Подводя его к той кульминации, которая меня больше всего интересовала, это - их взаимоотношения с пионервожатым. Как только я ему сказал, а было ли у вас с ним какие-то близкие сношения. Он сразу замкнулся и какое-то время не мог ничего не ответить. Меня самого разрывало на части, я сам хотел ему сказать все за него и надавать ему пощечину, но опять стерпел. Мой гнев я загнал снова в себя и, сдерживая его, следил за поведением Дани. Он, конечно, покраснел и что-то стал плести такое: это был сплошной сумбур…

Все это происходило у меня на квартире, когда я его пригласил обсудить сценарий предстоящего КВНа, который должен был пройти через пару недель в школе. Причина была найдена, и он пришел ко мне через несколько минут. Мы обнялись, и я его пригласил в комнату, предложил ему чай, Но у меня был и кисель, и я знал, что он его любил больше всяких напитков. Ему нравились комочки в киселе, и он их с удовольствием ел и, даже, обменивался в школе, если ему кто-то предлагал кисельные комки на что-то другое из еды. Для меня кисель ассоциировался с фракциями жидкости похожими на нашу сперму. Мы с Данькой не раз рассматривали нашу сперму через микроскоп, который был у меня дома. Он увеличивал прилично, и мы наблюдали за движением наших головастиков

Мы немного поговорили с ним, как построим, и кому дадим исполнять роли в предстоящих конкурсных сценках. Меня все не покидал тот момент, когда я ему перейду к другой теме нашего разговора. Принес ему граненый стакан с киселем и поставил на журнальный столик. Через стекло стакана видны были любимые Данькины комочки, и когда он стал пить кисель и заглатывать их, мне рисовались другие мотивы. В голове один разврат и сексуальные мотивы: в стакане сперма и он ее пьет. Мне даже стало страшно, что я так себе представлял. Мы с ним часто мастурбировали до этих событий. Теперь меня распирало: надо предложить ему подрочить, как мы частенько делали, когда не было контактов с девочками.
- Даня, мы с тобой еще не разу после твоего отъезда не пробовали наша любимые посиделки с дрочкой. Голос мой прозвучал так, что мне, казалось, что я его спугну.

У меня стало уже давно все напрягаться, и член был в стойке. Я быстро стянул с себя трико вместе с трусами одновременно, и забросил в дальний угол комнаты. Мой напряженный красавец уже дергался методично туда - сюда. Я обхватил его пальчиками в кольцо и стал гонять кожицу по пещеристому стволу напряженного члена. Мне хотелось настегать им по его щечкам, на которых выделялись ямочки. Я перед ним, как самец перед самкой, преобразившись в дни весенних спариваний.

Член буйствовал, и мне хотелось его использовать с большим удовольствием. На залупке уже выделилась смазка и стала скапливаться снизу ее, и тоненькой слезинкой стала опускаться к полу. Это видел Даня, пронизывая меня глазами, я чувствовал, что с ним произойдет какой-то взрыв. Он быстро сбросил с себя одёжу в несколько секунд и предо мной предстал мой Данилка. Красиво-загорелое тело подчеркнуто и выделяло его бело-блеклую от плавок попочку. Щечки ягодичек были такими аппетитными, что не мог оторвать глаз. Я только сейчас понял, что он меня стал привлекать, как девочка!
- Я хочу тебя Данька, я так тебя люблю и только сейчас понял, что мы с тобой должны быть вместе.

Даня встал на колени и потянулся к моему сопливому пенису. Он успел язычком перехватить набухшую каплю смазки и заглотил ее. Такого Даню я не помнил, он стал другим.
- Я сам о тебе думал каждый день, и я ждал каждый день, когда мы с тобой будем трахаться!

Я его приподнял и стал целовать в губы, которые были сексуальными как никогда. Я засосал их, и язык проник в его рот, он мне ответил тем же. Я никогда с ним не был так близок и даже не думал, что эта так улётно! Я не мог ничего говорить, - рот полностью был во власти его губ. Мой член теперь бороздил его промежность, там уже было, сколько смазки, что слышался только хлюпанье от наших прикосновений. Я обхватил его упругие ягодицы и обжимал их, он мне отвечал тем, что напрягал мышцы. Он держал меня за бедра и сильно прижимал к себе.
- Нет, мы с тобой больше не должны расставаться так надолго. У тебя кто-то был там, в лагере? Ответь мне честно, я не буду тебя корить. Все забудем, и у нас будет все, как и прежде! Я повалил его на кровать, которая еще была заправлена покрывалом, отбросив наволочку, чтобы не помять ее, мы грохнулись на подушки. Я продолжал его облизывать, как сладкий леденец. Мне в нем все нравилось: его загар, губы, твердая попочка, запахи и непередаваемые объятия. Ждал от него признания, они мне нужны были больше всего.
- Да, я в лагере был с одним парнем, это наш - вожатый отряда. Он учится в пединституте на 4-ом курсе и здесь он проходит практику. Даня стал мне подробно рассказывать все свои похождения, от которых у меня всплывали различные сцены этих встреч. Я понимал, что Данька общительный паренёк и много чего умел и знал. Не напрасно его послали во Всесоюзный лагерь и притом бесплатно. Написать стишок, нарисовать или исполнить какую-то интермедию для него ничего не стоило. Вот почему его взял в оборот этот пидор?
- Когда в отряде звучал отбой, и все в палатке засыпали, он приглашал меня к себе в вожатскую. Все якобы, для того, чтобы я ему помог что-то сделать. Но это было лишь предлогом, я потом это понял, когда оказался в его объятиях… Так продолжалось очень часто, и в день могло быть по несколько раз. Мы с тобой только дрочили и ебали Юльку, а тут я познал другую любовь.
- Что у вас было с ним, вы ебались с ним, как парень с девочкой, - уже без злобы и дрожащим голосом спросил его. У меня в горле все пересохло, я волновался не меньше его самого.

На другой день я тебе писал письмо, и думал о тебе, как это будет у нас с тобой. Только я не мог тебе писать откровенно, так как письмо могло попасть в чьи-то руки, и могли узнать. Я слушал его, и мне хотелось слушать, и слушать эту исповедь.

Я гладил его гладкое загорелое тело и чувствовал, как его кожа становится куриной, и проникая во все потаенные дырочки его вспотевшего тела. Он волновался и учащенно дышал, но продолжал рассказывать интересующую меня историю.
- Вот теперь мы вместе и никто нам не помешает. Я стал замечать, что он стал дотрагиваться до моего ануса, и я ему не уступал. Когда я коснулся его дырочки, он просто резко надвинулся на мой палец. Мне стало страшно, я никогда не пробовал попку, и мне казалось, что если я ее буду дальше трогать, то полезут какашки.