не ощутила влажность. С другой стороны, как можно не замечать пятен, особенно появляющихся периодически? Я задавал себе этот вопрос, и возбуждение шептало: «Конечно знает, она зрелая женщина, она знает всё и это ей нравится». Скорей всего, сквозь половое влечение, я видел только то, что хотел. А хотел я маму, для успеха нужно было её согласие, молчаливое устраивало вполне. Нужно ли говорить, что скоро я само убедился.
Были «на моей стороне» и веские доводы: мать и отец очень плохо ладили, они скорее не жили, а сосуществовали вместе. Будь такая возможность они бы, непременно, разъехались. В посёлке, близ небольшого городка, завести любимого мужчину и сохранить связь в тайне было невозможно. По этому, мама непременно должна была быть сексуально неудовлетворённой. И это в рассвете лет.
Лето уже назвалось августом, у меня продолжались каникулы, а мама была в отпуску. Время в школе или на тренировках хоть не на долго отрезвляло, влечение отступало и становилось ужасно стыдно и мерзко. Теперь же я всецело отдался желанию, больше ничего на свете не волновало. На финише мастурбации, трезвомыслие возвращалось, но организм юноши слишком быстро восстанавливается. Изображая хозяйственную деятельность по дому или чтение, на самом деле я был одержим лишь желанием.
Мозг лихорадочно строил планы соблазнения мамы, продумывал каждый следующий шаг. Член, в эти дни, практически не приходил в спокойное состояние, балансируя между сильным и полу возбудением. Мне больше не хотелось скрывать эрекцию и я перестал надевать трусы под спортивные штаны. Первое время наглел не сильно и следил за тем, чтоб колом член, при маме не стоял. Если мама бы и посмотрела на мой пах, то до неприличия явного возбуждения бы не увидела.
Ну, выпирает писка сына, так возраст такой, что же делать. Если опасности прямого взгляда не было, скажем, мама шьёт, читает или стоит спиной, то я совсем освобождал его из штанов, и так ходил по дому. От сознания нахождения при маме с голым членом, возбуждение усиливалось и получалось огромное удовольствие.
За долго до прижиманий к маме во время ночных чтений, я стал легко, будто нечаянно касаться её днём. Ежедневные бытовые хлопоты и узость домашнего пространства создавали для этого прекрасные условия. Пока я не заподозрил маму в непротивлении сыновьему влечению, прикосновения были наивны и еле-заметны даже мне самому. В то время я больше наблюдал за мамой, наслаждаясь бытовой эротикой, лишь изредка ...отваживаясь скользнуть по её телу внешней поверхностью кисти.
Попка притягивала больше всего, нагнувшись за кастрюлями, метя пол, мама непроизвольно соблазняла меня линиями плохо скрытыми под лёгким летним платьем. К моему крайнему сожалению, мама не демонстрировала ни каких по настоящему соблазнительных сцен. Не дефилировала в прозрачных пеньюарах; с томной грацией итальянских актрис, не поправляла чулок; не полола грядок в купальниках бикини; всё было слишком прозаично. Но даже того, что я видел, вполне хватало для поддержания возбуждения на уровне лёгкой слабости и сухости во рту. Виновником слабости, очевидно, был мой неутомимый дружок-стоячок, пожиравший всю энергию юного организма.
Мама не замечала интереса к себе, без внимания оставались подглядывания, прикосновения, прижимания и пятна от них. Мои «ухаживания», не встречая сопротивления, становились всё отважней, а уверенность в счастливой развязке крепла день ото дня. В самом деле, что отвратительного в моём желании, кто от этого пострадает? Что плохого в том, что два человека, по доброму, обоюдному согласию вступят в любовную связь?
И потом, кто лучше мамы, самого близкого человека, мог научить такому деликатному искусству как физическая любовь. В августе эти мысли уже не покидали, мама всё время была рядом и я стал, буквально, преследовать её. От былой робости не осталось и следа, я всё смелее использовал каждую возможность потрогать её. Как-то, склонившись, она мыла банки в ванной. Такая поза мгновенно заводила, без колебаний я направился к ней.
Сантиметрах в тридцати позади мамы располагалась стиральная машина, я стал протискиваться между ними боком, будто что-то хотел взять с подоконника. Как бы из желания ненароком не нарушить мамино равновесие, я взял её за бёдра, член, в боковом движении, упруго прошёлся по одной ягодице, вминая мамино платье углубился в промежность, и пополз по другой. Получилось слишком откровенно, пальцы ощутили как мама напряглась и замерла.
Сердце оборвалось, сейчас она должна была выпрямиться в развороте к сыночку и заорать: «Ах ты, свинёнок паршивый, да что же ты, бессовестный творишь?!». В оцепенении я несколько секунд смотрел в окно и ждал. Ничего не происходило; мама, мирно, продолжала мыть банки. Моя решительность вернулась ещё быстрей, чем дезертировала. На обратном пути я проделал тоже самое, только ладони легли уже на мягкую попку.
Близость с матерью, в моём сознании, становилась всё реальнее. Стоило ей оказаться спиной или боком, склониться к столу или к духовке, моя рука сразу тянулась к её бедру, талии или попке. Иногда она отстранялась от меня, предупредительно выпрямлялась, но гораздо чаще я достигал желаемого. Теперь можно было подойти к нарезающей морковь маме, обнять за талию и задать какой ни будь «умный» вопрос. Не глядя на меня, она отвечала, я спрашивал ещё, а рука опускалась к бедру, возвращалась назад.
Теперь уже, без какой бы то ни было натяжки, можно сказать - я лапал мамины прелести. В тот период, мама практически не смотрела на меня прямо. Не скрывать возбуждение в штанах вошло в привычку на столько, что я перестал надевать футболку, дабы хоть подолом прикрыть слишком откровенную эрекцию, а порой и вовсе высвобождал, упруго покачивающийся снаряд. Мои приставания становились всё настойчивей, хотя я всё ещё заботился о возможности сделать шаг назад.
Следы моего внимания теперь должны были оставаться и на маминых платьях, потому что я часто скользил или уж, совсем нагло, упирался в маму членом. Подходил, обнимал, спрашивал – «что делаешь?», свободной рукой высвобождал член, благо мама не смотрела, и упирался. С каждым разом я всё больше смещался из положения «сбоку», в положение «сзади». Нельзя сказать, что я был уверен в успехе на сто процентов, верить – верил, уверен - не был.
Мама сидела в холле, строчила швейной машинкой шов на блузке. День был солнечный и я оделся как обычно, лёгкие спортивные штаны на голое тело. С утра мы уже виделись с мамой и я даже успел поприставать к ней. Видимо для того чтоб унять мою назойливость она велела выполнить пару поручений по дому. Задания выполнялись мной с большим энтузиазмом, если только не лишали меня возможности быть рядом.
В противном случае, скрипя сердцем, я бросал все силы и энергию на выполнение поручения, чтоб скорее вернуться назад. Не оборачиваясь ко мне, мама приняла рапорт об успешно выполненном деле и поставила оценку «молодец». Она казалась поглощена работой, поэтому без опасений, я достал член из штанов, и глядя на маму стал медленно онанировать. Очень быстро возбуждение стало на столько сильным,