К отцу зайдёшь попрощаться? - спросила мать.
- Как вы могли! - только и сказала Александра.
Отец выглядел, как побитый пёс. Морщинистый, седой, растрепанный, опустившийся старик. Он сидел на стуле, широко раздвинув ноги, уронив между ними голову так, что руки почти касались пола. Александра подумала, что если бы художник пожелал изобразить унижение, лучшей натуры он бы не нашёл. Старый потёртый халат неопределённого цвета, и синие спортивные штаны с растянутыми коленками, дополняли его жалкий портрет... Они молчали больше часа, мельком бросая друг на друга изучающие взгляды. Разумеется, они не могли слышать мысли друг друга, но оба и без того прекрасно понимали, что у кого на душе. Тогда к чему слова?
Александра встала. Дед-отец, собрав последние силы, медленно поднялся, сделал к ней шаг, но тут же успокоился, остановился в нерешительности, устало опустил руки. Александра, движимая каким-то непонятным ей чувством, подошла, прижалась к нему, и так постояла несколько минут, безуспешно пытаясь ощутить в этом стареющем теле что-то родное для себя, дважды родное, отцовское и дедовское, то, о чём мечтала двадцать лет, но ничего не почувствовала, разжала ...объятия, и пошла к выходу, не проронив ни слова... Отец засеменил за ней, пока открывала дверь, он догнал её, положил руку на плечо:
- Шурке не говори, он слаб духом, не переживёт.
Александра не сразу поняла, о ком идёт речь, лишь, когда спустилась с крыльца, уловила смысл сказанного, что Шурка - это Александр, его сын, её брат, её муж.
- О том, что вы его в тюрьму засадили?
Александра обернулась, но дверь уже была закрыта, и она так и не поняла, услышал ли он её слова. У неё возникло желание вернуться, высказать ему всё, что накопилось в душе за последние годы, и особенно - за последние дни, но, вспомнив рассказ матери, испугалась самой себя, побоялась повторить её подвиг, совершённый над Отцом Виктором, и, сжав волю в кулак, удалилась.
Всю дорогу Александра не выходила из вагона-ресторана. Она нашла себе болтливую попутчицу, которая двое суток без устали выкладывала ей свои беды, одна страшнее другой. Александра пила маленькими глотками обжигающую жидкость и, не перебивая, слушала, как тяжело живётся людям на этом свете. Она делала глоток, кивала головой, в знак согласия, когда хмель проходил - делала ещё глоток, и так до закрытия ресторана. Потом они брали водку с собой в купе, и их беседа продолжалась. Странная это была беседа, скорее - монолог покинутой женщины, которая, оставшись с тремя детьми, без мужа, без квартиры, без работы, без денег, умудрялась как-то сводить концы с концами, сама не умерла с голоду, и детей сохранила. Чем больше Александра вникала в смысл её рассказа, тем спокойнее становилось у неё на душе. Так получалось, что её положение не так уж и плохо. Вот перед тобою сидит женщина, которой в сто раз хуже, чем тебе, у неё ни мужа, ни квартиры, ни работы, ни родственников, только куча детей, которые просят есть, пить, дать им нечего, и остаётся только плакать, да пропивать последние гроши. А у тебя - всё наоборот. Есть муж, какая никакая комнатушка, работа, мать, отец, дед... И дети есть не просят... Александра вылила за окно остатки водки, пересчитала деньги, оставила себе на дорогу, остальные отдала попутчице:
- На, купишь детям еды. А то мне рядом с тобой стыдно находиться, такая я счастливая. У тебя вон, сколько горя, а у меня всё о'кей.
8
Вернувшись домой, Александра застала мужа живым, здоровым и весёлым. Квартира была полна народа. Освободившиеся кореша, лишённые права возвращаться в родные места, поселились у Александра в количестве пяти человек. Разумеется, никто из них не работал, перебивались тем, что Бог пошлёт, а Бог посылал в основном выпивку и закуску. Александра вынесла из квартиры несколько вёдер мусора, вымыла полы, прибрала, приготовила обед, легла с дороги отдохнуть. Но какой отдых, когда рядом, за столом, пьяная компания режется в очко. К её удивлению, на ночь никто из них не собирался уходить.
- Мы что, так и будем жить семеро в этой комнатушке?
В комнате воцарилась тишина. Александр и сам понимал нелепость создавшегося положения. Он пустил корешей посидеть-поговорить, выпить-закусить, они зашли, живут уже вторую неделю, и уходить не думают. Страшнее всего, что с ними «Пахан», от одного взгляда которого в зоне все сворачивались в клубок, дальновидный «Пахан», который, в своё время, оградил Александра от наиболее рьяных педерастов, не дал им вконец порвать его сфинктер, за что Александр был ему благодарен, навек обязан, и хотя бы в благодарность за это, не мог его выгнать, не говоря уже о том, что жутко боялся его...
- Уже поздно, сегодня никто никуда не пойдёт, а завтра разберёмся, - сказал «Пахан», и все, как по команде, разом замолчали.
Только сейчас, бросив взгляд на мужа, и сравнив его с корешами, Александра поняла, как сильно он изменился. От ТОГО Александра не осталось ничего. Он подрос, возмужал, но и похудел, изменились его осанка, походка, повадки, жесты, манера говорить. Это не бросалось в глаза, когда они были вдвоём. Но сейчас он ничем не выделялся из этой серой однородной толпы шаромыжников, более того, среди них, как раз, именно он являлся самым ярким представителем тюремной шарашки. Жажда безукоризненно подчиняться всем подряд сквозила в каждом его жесте, в каждом движении, в каждом слове. Достаточно было кому-нибудь бросить на него мимолётный взгляд, как он тут же склонялся в подобострастном поклоне, всем своим видом показывая готовность к услужению. Поймав взгляд Александры, он натягивал на лицо улыбку, пытаясь перевести своё плебейское поведение в шутку, но слишком хорошо знала Александра того, прежнего Александра, чтобы он мог её таким образом обмануть.
«Интересно, как далеко он может пойти в своём унижении?», - подумала Александра, но долго размышлять над этим вопросом ей не пришлось.
«Пахан» без обиняков обратился к Александру:
- Ну, что, корешок, пора платить долги!
Александр не шелохнулся. «Пахан» взял Александру, как пушинку, на руки, и перенёс на кровать. Несмотря на огромный рост, и хрипловатый, тюремный голос, движения его были грациозны, руки нежны, прикосновения ласковы. Он бережно раздел Александру, и осторожно вошёл в неё... В комнате горел свет, за столом несколько мужиков играли в карты, спорили, кричали, ругались, рядом стоял муж, но истосковавшаяся по мужскому телу Александра, не предпринимая никаких попыток к сопротивлению, бурно отдавалась «Пахану» на узкой солдатской койке, с провисающими до пола пружинами... Александр вышел в коридор... «Пахан» занимался с ней любовью долго, очень долго, до тех пор, пока оба не обессилели. Александра в изнеможении застыла в неудобной позе, не в силах повернуться.
- Молодец, хорошая у тебя баба, - сказал «Пахан» вошедшему Александру.
Александр, стараясь ему угодить, деланно усмехнулся, хихикал до тех пор, пока не обжёгся о взгляд Александры.
Утром вчерашний уговор был забыт, и уходить никто не собирался. Александра вынуждена была не только мыться, но и, ввиду отсутствия удобств, справлять естественные