выбор обители, желает спокойной ночи и уходит.
Итак, я одна… И мне не по себе. Почему-то хочется запереть дверь на ключ… Интересно, можно? Осматриваю дверь. Низзя. Плохо. Разбираю вещи, натягиваю длинную футболку, которая будет моей пижамой, и забираюсь под одеяло. Там тепло и уютно, но мне все равно холодно. И немножко страшно. Что самое плохое – я никак не могу понять почему. Долго ворочаюсь, и наконец засыпаю. Сплю тревожно…
Просыпаюсь ближе к полудню от запаха блинов. Сегодня воскресенье, я у сестры на даче. Мне тепло и хорошо. Ночью меня никто не съел. Я старый параноик, вот я кто. Быстро натягиваю джинсы и водолазку и сбегаю вниз, на завтрак. Моя сестра – гуру блиноделия. Завтракаю, а дядя излагает программу турпохода на сегодня. Тут спускается взъерошенный Вовка, пододвигает себе тарелку с блинами и храбро вызывается быть моим гидом. Вроде как, он лучше ...знает где погулять можно, чем старички-бабушки-дедушки. И ведь не поспоришь с ним. Однако я пытаюсь спорить. В итоге решаем. Что первую половину дня мной занимается дядя (водит по местам из детства и к бабушке с дедушкой на кладбище), а вторую – Вовка с его достопримечательностями города. Все вроде бы довольны. Я забываю о второй половине дня. Мы с дядей ходим по маленькому городку, где когда-то родился мой отец, дядя и еще один их брат. Дядя много вспоминает… Мне хорошо и уютно. Доходим до кладбища.
Я не была у них уже десять лет. Позор мне… Хочется плакать. Плачу… И тут на плечо ложится чья-то тяжелая рука. И это точно не рука дяди. Оглядываюсь и с изумлением вижу Вовку. Голубые глаза серьезно смотрят на памятник. Мужчины не плачут. Но если бы он был женщиной, мы бы сейчас плакали вместе. Я это вижу и чувствую. А потому утыкаюсь лбом в его грудь и продолжаю тихо плакать. Дядя прощается. Ему пора ехать, культпоход с его стороны на сегодня закончен. Мы остаемся вдвоем.
- Аня обещала тоже подъехать. – Тихо сообщает Вовка, когда мы ковыляем назад, к воротам кладбища. – Но у Дениски кажется температура, так что я не уверен.
Хмыкаю что-то в ответ. Загружаюсь в его машину. Это нормально – девятнадцатилетнему мальчику водить машину?
Едем молча, гуляем по парку беседуя на отвлеченные темы, потом катаемся на аттракционах, я выигрываю в тире плюшевого зайца и героически дарю его племяннику, вслух обозначив это как исполнение теткиного долга за все десять лет, что я ему ничего не дарила на новый год и на день рождения. Улыбается, забирает зайца. С ним легко и весело… Если я когда и хотела, чтобы у меня был брат, я хотела бы, чтобы он был вот таким вот. Только одно но: ему постоянно звонят на мобильный. И судя по тону разговора – девушки. Наконец я не выдерживаю и начинаю разговор про порядочность и неприемлемость в нашей семье жизни плейбоя.
- Тебе же самому потом будет хуже, неужели не понимаешь?
Он улыбается, качает головой и говорит, что нам старикам не понять. Получает удар кулаком в бок за «стариков». Начинается игра в догонялки. Мама дорогая… Мне будто снова тринадцать лет. И это весело…
Аня все-таки присоединяется к нам. Мы шатаемся по городу до поздна, затем едем домой, я забираюсь на свою верхотуру, падаю и мгновенно засыпаю. Сил страдать паранойей сегодня нет. У меня просто был отличный день.
Просыпаюсь глубокой ночью от ощущения, что я в комнате не одна. Долго лежу, не открывая глаз, и слушаю темноту. Слышу чье-то дыхание. И чувствую весь чьего-то тела на краю кровати. Медленно оборачиваюсь. Все страхи постепенно просыпаются с новой силой. На краю кровати сидит Вовка. И снова сверлит меня все тем же напряженным взглядом, который так испугал в момент нашей встречи. Я сажусь на кровати, натягивая одеяло до ушей.
- Ты почему не спишь?
Он смущенно отводит взгляд.
- Не знаю… Не спится.
«А как ты оказался в моей комнате?» - Хочу спросить я, но голос отказывается слушаться. Молчим. Я смотрю на него, он – на стену. Воздух скоро начнет трещать от напряжения.
- Эй… - Я строю из себя дурочку, протягиваю руку и глажу его предплечье. – Что-то случилось?
Он пристально смотрит на мою руку. Так пристально, что хочется ее тут же отдернуть. Пытаюсь отдернуть, но он ловко ее ловит и притягивает к губам. Они у него мягкие и теплые. А дыхание обжигает… Он целует мои пальцы, и от руки по всему телу будто пробегает разряд электрического тока. Господи… Нельзя! Это племянник! Наконец справляюсь с собой, отдергиваю руку, прижимаю ее к груди, будто только что обожгла, и забиваюсь в самый дальний угол кровати, с неприкрытым ужасом глядя на Вовку. Он выглядит растерянно. Будто сам еще не понял, что сделал. И мне страшно. Страшно, что будет, когда он поймет. Ведь есть два вариант – извинится и убежит, или… Вот этого «или» я и боюсь больше всего.
- П-прости…
Встает… Я выдыхаю свободно. Он идет к двери. И с каждым шагом, что он делает вперед, я расслабляюсь. И начинаю потихоньку сползать обратно в горизонтальное положение. И в этом – моя главная ошибка. Он подходит к двери и запирает ее на ключ. Этот звук как молоток бьет по нервам. Я снова вскакиваю, но теперь уже на ноги.
- Что ты сделал?
Он молча разворачивается и кладет ключ от двери на самый верх шкафа. При его росте достать – раз плюнуть. Я туда без стула не дотянусь. И идет назад ко мне. Он делает шаг вперед – я делаю шаг назад. Пока не упираюсь в стену.
- Вовка, ты чего? – мой голос низкий и напуганный. – Зачем ты закрыл дверь.
- Не знаю.
Он уже дошел до кровати и следующим шагом забрался на нее. Я начинаю сползать вниз по стене, обхватив себя руками. Он останавливается на полпути и удивленно смотрит на меня. Садится напротив.
- Ты меня боишься?
- А ты бы не боялся на моем месте? Пришел посреди ночи, закрыл дверь, ведешь себя странно…
- Раньше это не называлось «вести себя странно». Помнишь?
- Не помню. – Отрезаю я.
Потому что тело еще помнит тот ток, что по нему разлился, когда его губы коснулись моей руки. И боится повторения. Жаждет и боится.
- Да ладно… - Он становится на четвереньки и снова движется ко мне.
- Стой где стоишь! – Пищу я. Неубедительно.
Он снова улыбается, но останавливается.
- Теперь тебе не удобно? Я знал, что ты так скажешь. Мы были детьми, не понимали что делали, и все такое. Давай обо всем забудем. А мне что делать? Я не могу забыть. Мне до сих пор по ночам снятся прикосновения к твоей груди. И это слово, которое ты запретила мне произносить. Я… С тобой.
По коже пробегают мурашки, между ног становится влажно. Плохо… Господи, как плохо… А он ловит момент. Протягивает руку и хватает одной своей обе мои. Я начинаю молча вырываться. Кричать ведь нельзя, родня не так поймет. Но он сильнее. Тянет меня к себе, отводит мои руки назад и я чувствую сквозь майку прикосновение его горячей кожи. Он продолжает удерживать мои руки одной своей, а второй ловит мой подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза.
- Я знаю, что это не правильно. Но я ничего не могу с собой поделать.
Наклоняется. Я чувствую кожей его дыхание. Пытаюсь дернуться, но бесполезно. Его губы накрывают мои. Снова этот ток, эта волна желания по всему телу. Не нормально, что он так на меня действует.