моя бывшая. Я или должен взять себя в руки, или провалиться в тартарары. Больше я подобной неопределенности терпеть не мог. Мне слишком реально угрожало безумие. И я принял грандиозное по своей дерзости и наглости решение – во что бы то ни стало овладеть собственной матерью. Совершенно «достоевская» мысль: всему миру провалиться или мне маму не трахнуть?
Однако тут было, помимо прочих, еще два обстоятельства. Во-первых, у мамы был любовник, с которым она встречалась раз в неделю, и, во-вторых, мама всегда презирала и брезговала извращенцев всех рангов и мастей, во всяком случае на словах. А значит, мне не стоило рассчитывать на неутоленное вожделение матери или просто толерантное отношение к моей проблеме.
Немного отдышавшись после бесплодного онанизма и вытерев взмокшие ладони о полуспущенные штаны, я решил на все наплевать.... Разве я не сын своего непутевого отца – будь что будет…
Я знал, где мать хранит искусственную смазку, которую использует, когда спит со своим любовником. Осторожно выйдя из комнаты, я прошел мимо спящей в той же позе матери, и вышел в полутемный коридор. Из шкафа достал коробку с лекарствами и вынул баллончик со смазкой. Никогда не забуду, как у меня тряслись руки, цепко сжимавшие баллончик. До меня доносилось тихое сонное посапывание мамы. Я снова был двенадцатилетним шкетом, который тайно, пока никого нет дома, достает из бельевого шкафа спрятанную кассету с порнухой и вставляет ее в раздолбанный корейский видеоплеер. Для психики не существует времени и расстояний – пятнадцати лет и тысяч километров не стало в один миг.
Я потел и трясся, думая, что от волнения спадет уже слишком долгая эрекция. Но где там! Член мой как-будто зажил собственной жизнью. Гордо торчал вверх, как боевой слоновий бивень, и не собирался смягчаться под ударами судьбы. В награду за это я обильно смазал его искусственным увлажнителем. Пару раз я таким уже пользовался, но отказался из-за его излишней эффективности. Так смазывает, что вся чувствительность пропадает, будто кусок масла сношаешь. Но именно эти его качества мне сейчас и были необходимы. Я спрятал баночку и коробку в шкаф и осторожно вернулся в мамину комнату.
Диван был расположен почти у самой двери. Я встал на колени и скорчился, уперев взгляд в пол. Сопение матери было все таким же спокойным и размеренным. Если проснется и спросит, скажу, что уронил иголку. Некоторое время ничего не происходило, я все также трясся, опустив глаза долу. Потом мама заворочалась, и диван пару раз жалобно вздохнул. Сейчас встанет, не дай бог заметит эрекцию… У меня потемнело в глазах от накрывшей разум волны детского страха перед мамой. Но вот на диване все затихло, и я решился поднять взгляд.
Одеяло было окончательно отвергнуто: осень была теплая, а коммунальщики топили безбожно.
Мама лежала теперь на спине, слегка разведя в стороны вытянутые ноги. Ее начищенные пемзой пятки смотрели прямо на меня и, казалось, чего-то ждали. За нижним обрезом розовой ночнушки, между толстых маминых ляжек я мог видеть в узкую щелку ее кружевные кремовые трусики из какой-то полупрозрачной ткани. Сейчас все женщины такие носят – от тинейджерок и до бабуль. Что-то там темнело за полупрозрачной тканью, что-то, чего я очень желал.
Моя мать не была красавицей. Кареглазая брюнетка, вполне миловидная на лицо женщина из средней полосы России. Тело вовсе не как у топ-модели, скорее, если сверху вниз, – 100-80-130.
Большая попа и бедра, выносившие и родившие двух детей, расплывшаяся с годами талия, и довольно полная, но потерявшая форму грудь. Не думаю, что на нее как-то особенно бросались мужики, но она была моей мамой, и я хотел бы ее несмотря ни на что.
Никакого плана у меня не было, а член стоял и требовал действий. Ментоловая смазка холодила его и раздражала залупившуюся головку. Я уже смотрел на спящую маму открыто, схватившись за спинку дивана и выпучив глаза. Ее трусы, как всегда в таких случаях были главным препятствием. Так ничего и не придумав, я положился на фортуну, стянул штаны и трусы, внутренне подобрался и решил считать до десяти.
Сердце стучало бешено. А потом… Обманув себя, я бросился на маму, досчитав только до восьми.
Взобрался на диван и быстро – чистая интуиция – задрал подол ночнушки маме на голову. Потом резко поднял вверх ее тяжелые ноги и, схватившись за задник, стянул с нее трусы до колен. Мать барахталась, возмущенно рычала и, видимо, никак не могла понять, что происходит. Ее руки оказались скованы собравшейся в складки ночнушкой, а ноги стянуты в коленях спущенными трусами. Я стал тереться пахом о ее пах, восставший член скользил по маминому животу, но нужно было торопиться, пока она не пришла в себя.
Я чуть-чуть отодвинулся. Мамины белые ляжки с дорожками синих вен, ее большой зад с неровностями целлюлита – вот было поле моей битвы. У мамы была красивая, побритая и немного потрепанная пися много ебавшейся женщины. Я взял правой рукой член и стал вводить его между лепестков больших половых губ, левой рукой по-прежнему закрывая мамино лицо подолом. Она стала ерзать и дергаться, потом отчаянно закричала:
- Ну, не надо, Фимочка, ну не надо! Прошу… Фима… не надо…
Она догадалась, что это я! Отступать было некуда, какое счастье…
- Потерпи, мамочка, пожалуйста, потерпи… Я уже вошел… Полежи тихонько…
И вправду моя головка была уже внутри ее влагалища. Совершенно сухое, оно медленно уступало моему напору. Но смазка сделала свое дело, и скоро я вошел целиком. Ощущения были совершенными – так тепло, так мягенько, так сладко. Я безумными глазами обшаривал ее тело: ноги, живот, расплывшиеся груди. Это точно была мама, а я был в ней. Я стал осторожно двигаться внутри ее плоти. Мама что-то прошипела и попыталась оттолкнуть меня бедрами. Не тут-то было. Мои сто двадцать килограмм только я могу двигать легко.
Мне пришлось окончательно снять с мамы трусы, опустить и развести ее ноги пошире. Я лег животом на ее живот и, опершись на правую руку, стал двигаться чуть быстрее. Смазка работала. Мать перестала ерзать и притихла. Я еб ее осторожно, чтобы не причинять лишней боли, и смотрел, как трясутся на манер желе ее груди с маленькими темно-розовыми сосками. Постепенно я стал чувствовать, как мамино влагалище само стало выделять смазку. Двигаться теперь было намного легче, вместо раздражения головку члена стали обтекать волны удовольствия. В комнате отчетливо запахло сексом.
Я слышал, что даже во время изнасилования женщина может испытать оргазм. А сейчас происходило нечто подобное, ведь я взял маму силой. Но от перевозбуждения я плохо соображал. Знал только, что мама – главный человек в моей жизни, а ее пися, попа и ноги – это трон, на котором свершается моя коронация. Я был властелином целого мира.
- Отпусти рубашку, - внезапно попросила мама глухим тоном, - мне дышать нечем.
Я подчинился, но в глаза ей смотреть побоялся. Опустил подбородок на ее мягкое плечо так, что мою щеку стала ласкать ее мягкая оплывшая сися. Я скосил взгляд вниз вдоль тела. Стало видно, как качается вперед-назад согнутая в колене мамина нога, подчиняясь