это колоссально разочаровало. Такие были планы на меня и так пролететь! Да еще связаться с извращенцем. Потому что единственная женщина, которую я люблю, - это ты, мама!
Она отпрянула.
- Фима, опять ты за свое, как не стыдно?!
Но было поздно: мои руки уже цепко держались за ее полные, мягкие бока. Мама попыталась встать, но я удержал. Крикнул с неподдельной болью в голосе:
- Да выслушай же наконец! Какая ты мать, если собственного сына не слышишь??!
Это ее остановило.
- Ты только скажи, ты меня любишь? – пробормотал я невнятно, имитируя голос полупомешанного.
- Конечно, - она схватила меня за руки, но отцепиться не смогла, - просто ты говоришь о вещах…
- Я говорю с тобой о вещах важных для моего выживания! До вчерашнего дня я был на грани срыва… Конечно, я обидел тебя, оскорбил…
- Очень обидел, очень оскорбил…
- Тем, что не признался во всем раньше, набросился на тебя, как злодей… Но ведь я погибнуть могу! Психологи утверждают, что фиксация на матери – это пожизненно, как приговор. Если ты сейчас от меня отвернешься, я просто сойду с ума от неприкаянности и страха перед миром. Это со мной уже едва не произошло…
Мама уже не обращала внимания на мои руки, осторожно задирающие подол ее платья. Она раскачивалась и причитала:
- Что же делать? Что же делать? Может к врачу обратиться, к психологу? – спросила она неожиданно.
Ответ был готов и на это.
- Конечно, конечно… Дорогостоящее лечение и никакого результата. Куча выброшенных денег на ветер в разгар кризиса – очень зрелое решение. Это, как в случае с твоим знакомым-игроманом, - полный бесполезняк.
Мать остановила свои раскачивания.
- Но что-то же надо делать?
Я уже обнажил ее колени и узкую полоску бедер, но немедленно оставил это занятие. Настал момент истины. Я упер руки в локтях так, чтобы мамины ноги оставались между ними, и положил подбородок на сцепленные пальцы. Я посмотрел на маму открыто и прямо, пытаясь предать во взгляде любовь, надежность и твердое убеждение в своей правоте.
- Давай заключим сделку. Попробуем еще раз…
- Еще раз – что? – голос ее заметно дрожал.
- Еще раз заняться любовью… Если ты не почувствуешь ничего, кроме отвращения, тогда я навсегда закрою этот вопрос, обещаю.
- Но ведь это неправильно…
- Неправильно по справедливым убеждениям какого-то там доисторического ...племени, но мы-то живем здесь и сейчас!.. Ты хотя бы попытайся меня спасти, мама!
Она молча сидела минуты две, устало закрыв глаза. Потом:
- Хорошо, сына, - взяла меня за руки и положила их себе уже на почти полностью освобожденные от подола бедра (я даром времени не терял), - только…
- Только?..
- Мне очень страшно, - всхлипнула она в последний раз.
- Мам, клянусь, я больше никогда не причиню тебе боли! Я буду очень-очень нежен…
Мама смотрела как осторожно я развожу в сторону ее колени, приоткрывая свою главную цель.
- И что же мне делать? – спросила она очень тихо.
- Ляг на спину, - она подчинилась, - и постарайся расслабиться…
Она постаралась, а я приступил к делу.
Ах, какое это великое удовольствие – снимать трусы с собственной матери!
2.11.08
Когда-то я сам себя гордо называл королем куннилингуса. Девушкам и правда очень нравилось, когда я вылизывал их розанчики, и ни одна не ушла от меня, не кончивши. Теперь предстоял самый главный экзамен для моего искусства. Торопиться я не стал. Начал с коленок и осторожно и медленно стал двигаться вверх по внутренней стороне бедер, работая языком и губами с максимальной нежностью и лаской. При этом я осторожно массировал маме бока, живот и попу. Она пыталась то сводить колени вместе, то разводила их шире, порывалась что-то сказать, но я говорил «ш-ш-ш», и она замолкала. Мама никак не хотела сдаваться и получить удовольствие. Но со мной подобные штуки не проходят. Я стал еще нежнее, если подобное вообще возможно, и когда добрался до ее писи, мне в нос ударил терпкий запах ее выделенных секреций.
Он не был «восхитительным», скорее необычным, фантастическим, завораживающим. Так мог пахнуть цветок с далекой планеты. Да и сам вид маминой вульвы – вот он был восхитительным. Я вчера не смог разглядеть ее как следует, а она требовала повышенного внимания. Темная, смуглая на фоне ослепительно белых бедер, она была как загадка, приглашающая ее разгадать. Ее обрамляли короткие жесткие волоски, выросшие со времени последнего бритья. Далеко вперед выступали большие половые губы, утратившие упругость, растрепанные, непокорные. Затем начиналась темно-багровая плоть влагалища, со складками и кнопочкой клитора. Это была поэзия плоти, и я приближался к ее сосредоточению.
А главной наградой стало то, что мама, только я коснулся губами ее губ, крепко обхватила меня рукой за затылок и попыталась теснее прижать мой рот к своему влагалищу. Я принялся жадно ее вылизывать, сосать клитор, дрочить пальцами. И при этом думал о том, сколько членов знала мамина писька. Толстых и худых, хороших и разных. Ведь она еблась уже тридцать лет, за такой срок всякое может случиться. Эти мысли меня очень заводили. Я всех победил – мой член будет последним в ее письке. Чудовищная эрекция едва не разорвала мои трусы, и я поторопился освободиться от них.
Долго сдерживаться мама не смогла, кончила через пару минут. Она стала резко подбрасывать бедра вверх, а потом вообще едва не встала на мостик. Она не стонала, а быстро выталкивала воздух из легких – «ха-ха-ха». Я обхватил ее пышные бедра руками и стал пить выделения из ее писи, будто вино из чаши. Сладчайший сок – терпкий, вкусный, дурманящий.
Вскоре мама успокоилась и опустила попу на тахту. Я подтянулся вверх и почти лег на нее так, что мое лицо оказалось на уровне ее груди. Нетерпеливыми пальцами я стал расстегивать ее платье. Лифчик она не надела, и я присосался к ее сисе, чмокая и пуская пузыри. Потом посмотрел на маму.
Довольная улыбка сделала ее лицо мягким и счастливым, когда я радовал ее своими нехитрыми детскими достижениями.
- Тебе понравилось? – спросил я.
- Очень! Мой дорогой, мой чудесный…
- Мне кажется, что тебя обманули, не мог я вылезти из такой маленькой дырочки. Стокилограммовый бугай, почти два метра роста – сомнительно.
Мама засмеялась, жмурясь от удовольствия.
- Нет. Ты точно мой сын и я очень горжусь тобой. Делай со мной что хочешь.
Я очень возбудился от этих ее слов, вскочил на ноги и постарался раздеться как можно скорее. Потом помог маме окончательно избавиться от платья. Мы были как два голыша, два комочка первичной плоти на берегу архаичного океана. Как же мне нравилось ее потасканное тело немолодой женщины! Кожа рук, разрушенная тысячами стирок, морщины на лице, его абрис, постепенно утрачивающий форму, варикозные вены на ногах и ступни, разрушенные советской обувной промышленностью. Я не мог больше сдерживаться. Подошел к маме вплотную и произнес:
- Мама, скажи «а».
Она сказала, и немедленно ее рот заполнился моим нетерпеливым членом. О, как она сосала! Жадно, быстро, нежно, осторожно. Впускала меня до самого горла и облизывала влажным кончиком языка. Особенно мне понравилось всовывать головку члена в узкое пространство