что там у неё … А может она и без их, жарко ведь. А груди как колокола ходят. Так и хочется их потискать. Если также хороша в постели. То твой папаня счастливый мужик. Ты не следил за ними, когда они трахаются. Она стонет, охает, кричит. Или лежит как резиновая кукла. Красивые тётки обычно фригидны. Я бы женился на такой красотке, если она даже фригидна. Ведь как приятно обнимать и целовать такое совершенное тело. Даёт же природа некоторым через край, а кому то… Он замолчал.
Я тоже не успел ответить, хоть и отвечать было нечего. Я никогда ничего такого за ними не замечал. Они вели себя в доме просто как соседи. Отец при мне даже ни разу её не поцеловал. Он был старше её на 18 лет. Юношеская страсть и пылкая любовь улетела, и его давно видно не волновало её тело, привлекающее других.
В прочем запретный плод сладок пока не надкусишь его. А насладившись им, перестаёшь чувствовать потребность в нём. Это я понял спустя годы.
Она подошла к нам за столик и приветливо поздоровалась. Все в ответ тоже вежливо поздоровались, и продолжали дальше разыгрывать в карты следующего претендента на выбор девчонки. Мама посмотрела, чем мы занимаемся. Поспрашивала у одной девочки про её маму, они с её матерью были подругами. Здесь выпало 21, что как всегда вызвало бурную реакцию у всех, и игра закончилась, выиграл Генка.
Мама там ещё у кого-то спрашивала про родителей, тоже знакомых. Тут из кустов вышли Вадик с Наташей и тоже поздоровались с мамой. Мама прекрасно знала Наташу и её родителей они с нами жили в одном доме, и мама всегда считала Наташу примерной девочкой. Генка победоносно взял Аню, с которой мама разговаривала, и повёл в кусты.
Мама строго спросила: – Я что-то не поняла, вы что здесь девчонок в карты разыгрываете?
- На поцелуи – смеясь, ответил Пашка, которого мама тоже с детства знала, как и его родителей.
- Нет, нет на поцелуи – смеясь, наперебой затвердили все.
- Они целоваться пошли – слышалось маме из общего хора ликования и смеха.
Все смеялись над маминым простодушием.
- Вы же раньше играли в бутылочку, когда молодыми были, вот и мы тоже, только в карты – громко сказал Пашка.
- Да что ты говоришь? Откуда такие обобщения. Мои друзья никогда не играли в эту примитивную игру. Если собирались то читали стихи – Есенина, Ахматовой, Цветаевой, Пастернака, Евтушенко. Пели под гитару песни Окуджавы, Высоцкого.
Вы наверно не одного стихотворения этих поэтов не знаете.
Пашка – Почему вы решили, что не знаем?
- Да вон по своему сыну сужу. Вместо того, чтобы сидеть и читать классику в карты режется. Какая от этого польза. Никакого интеллектуального развития.
Пашка – Да надо же немного расслабиться от школьных и институтских программ дать отдохнуть голове. Я вот уже тринадцать лет штурмую бастионы науки. Просто голова распухла от этих скрижалей. Нельзя же всё время сидеть и тупо читать. Надо и расслабиться. Проанализировать прожитое и обсудить его с ровесниками. А, вы взрослые всё время ходите нас контролируете, не даёте нам дружить.
Они перепирались ещё минуты три, на тему, что мы уже сами взрослые и не надо нас проверять, мы сами знаем, что делать.
- А мне может скучно дома, и я тоже хочу посидеть с вами вспомнить молодость, а ты сразу проверяете, проверяете - отшучивалась мама.
- Я просто пообщаться пришла.
- Да конечно пообщаться - засмеялся Пашка.
Вы только и можете нас воспитывать да проверять, вот если бы правда пришли хоть раз к нам за столик пообщаться, да с нами посидели весь вечер, почитали стихи, попели, в карты поиграли на поцелуи, мы бы счастливы были, а так только настроение портите.
Мама – Паш, я уже не в том возрасте, чтобы с мальчишками тасоваться. У меня своя компания и другие интересы.
- Ну, раз вы решили вспомнить молодость - садитесь и сыграйте со мной в очко на поцелуи.
Мама села возле него – Я в карты не играю, и не люблю.
Пашка не отступал, бросая, взгляд, под расстёгнутый сверху халатик, где наверняка просматривались голые груди, так всегда привлекающие мужчин. То на её полные голые слегка раздвинутые бёдра ног, оголившиеся из под халатика до самого, самого… . Стоило, просто опустить руку ей между ног и пальцы бы точно коснулись заветной щели.
Он просто раздевал её глазами:- Раз вы такая любительница поэзии. Давайте ну как в футболе пенальти бьют. До трех голов скажем. Так и мы с вами читаем друг другу одно четверостишье из стиха или поэмы. Каждый должен отгадать поэта сочинившего этот стих. Если проиграете, идём с вами целоваться. Идёт.
Мать – Давай только если я выиграю, ты исполнишь мои три желания. - Идёт.
Матери отступать было некуда. Он явно поймал её, заставляя играть на поцелуи..…
Она - Давай я первая бью в твои ворота.
Боль я знаю нестерпимую стыд обратного пути.
Стыдно, стыдно к нелюбимому. Стыдно к милому войти….
И склоняясь к нему нарядная. Ожерельями звеня. Только скажет ненаглядная, с кем молилась за меня.
Пашка – Судя по стилю и то что вы женщина, это пожалуй - Цветаева или Ахматова.
- Так кто из них? Он задумался. Пусть будет Ахматова.
- Не угадал. Один ноль в мою пользу - весело сказала она - Цветаева.

Пашка – Он поклялся в старом храме. Перед статуей Мадонны, что на веки будет верен даме той, чьи взоры непреклонны… и замолчал.
- Давай дальше, что-то знакомое не могу вспомнить.
- Но забыв о тайне клятвы, всюду ласки расточая. Был зарезан в пьяной драке и предстал в воротах рая……
Отойди не эти жатвы собирает царь вселенной….
Но суровый и упрямый он приник к ногам мадонны. Я нигде не встретил дамы той чьи взоры непреклонны.
Мать - Евтушенко. Не угадали - Гумилёв.
Мать - Осторожно свежее выкрашен, душа не береглась. И память в пятнах рук и губ и ног.
- Давайте дальше
- Но больше все удач и бед за то тебя любил. Что побелевший белый свет. С тобой белей белил…Белей чем снег, чем бред. Чем белый бинт на лбу.
Пашка – Или Блок или Пастернак.
- Ну, так кто. Он пусть будет Блок. - Не угадал - Пастернак. Они уже читали минут сорок друг другу - счет был девять восемь в пользу матери. Но за Пашкой был ещё один удар в ее ворота.
Пашка – Постель была расстелена и ты была растеряна.
И спрашивала шёпотом. А что потом. А что потом.
Мать молчала, слегка покраснев, смотрела на него
– Давай дальше.
Он -…. Но вот идёшь по городу несёшь ты гордо голову.
Надменность рыжей чёлочки и каблучки иголочки.
И замолчал. Наташка – Продолжай, пожалуйста.
- В твоих глазах насмешливость и в них приказ.
Не смешивать тебя с той самой бывшею.
Любимой и любившею. Но это дело зряшное.
Ты для меня вчерашняя метущаяся жалкая. Как в лихорадке, жаркая.
Беспомощно забывшейся. Той человечкой сбившейся.
И как себя поставишь ты и как считать заставишь ты, что там другая женщина лежала.
Жалко, жертвенно и спрашивала шепотом, а что потом, а что потом.
Мать - Рима или Женька. Ладно, пусть будет Казакова.

Пашка, неожиданно, перешедший на ты.
- Лен ты не угадала. Это Евтушенко.
Мать – Когда мужчине сорок лет, то нисхожденья ему нет.
На жажду удовольствий, ведь если плоть не побороть.
Урчит облизываясь плоть – съесть душу