приспуская трусики на лодыжки и не позволяя мне углядеть голой ее заросшую писающею «пещерку». Я тоже присел, еще ниже. Дочка показала мне язык. Я скорчил обиженную мину, отчего она, довольная, еще раз показала мне язык, затем зажмурилась и, тужась, заговорила:
- Папа, мне ужасно стыдно, я уже описалась, пустила чуть-чуть мочи прямо в новые трусики. Папа! Как так можно подглядывать за писающей женщиной! Стыдно же!
- Нет. Иногда это бывает круче, чем ты думаешь. А подглядывать за писающими женщинами всегда приятно. Очень возбуждает.
Из-под нее пальцев часто закапала моча. Тихонько замычала, еще натужилась, и крепкая струя ударила ей в руку. Дочка ахнула, но продолжала с журчанием писать, удерживая руку заслоном и только разведя слегка пальцы, и струя ее мочи витым сверкающим шампуром вырвалась наружу.
Моча дочки, попадая ей на пальцы, разбрызгивались повсюду, струйками сливались с ягодиц. Густой пряный запах горячей дочкиной мочи обволок меня, и я с наслаждением втягивал ноздрями прекрасный аромат. Дочка пожирала глазами мою реакцию и сдавленно заговорила:
- Ты был прав, говоря, где находится душа человека. И меня начинает возбуждать, когда ты так смотришь, как я делаю свою нужду.
Я горящим взглядом рассматривал великолепную картину. Дочка судорожно вздыхала, страдальчески мне улыбалась, но продолжала писать громко журчащей струей. От увиденного и услышанного, мой «стержень» напрягся, и стал выпирать из-под трусов. Брызги ее мочи пробивались сквозь ее пальцы, заливали ей ляжки, доставая до края чулков, и я дотянулся и отвел в сторону ее обмоченную руку.
- Руку убери, на чулки писаешь!
- Это ты не на белье смотришь, - убирая руку, сказала она, - ты смотришь, как вытекает из «пещерки» струя.
Струя стала выбрызгиваться толчками. Тут она потянулась к моему «стержню» мокрой рукой. Я поднялся и подошел поближе и дал ей ухватить за него рукой и пару раз обнажить мою крайнюю плоть.
- Давай я сам себя буду удовлетворять, а ты себя сама, - предложил я
Дочка закрыла глаза, мотнув в знак согласия головой, и полезла себе между ног рукой. Мне было плохо видно, что она там делает.
- Давай я лягу, а ты садись мне на грудь.
Не раздеваясь, я лег рядом с дочкой, продолжая удовлетворять себя. Теперь мне было лучше видно, как пальчики теребили верхушку «пещерки». Задержав немного выход своей пахнущей жидкости, дочка сняла окончательно трусики, пересела мне на грудь, так, что ее «пещерка» оказалась прямо перед моим лицом, развела пошире ноги, потянулась к себе в промежность сразу обеими руками, пальцами одной широко раздвинула створки своей «пещерки», обнажив тугой стерженек клитора с уже торчащей розовой головкой. Пальцем другой руки стала легонько тереть его. Мне стало все прекрасно видно. Раскрытые створки «пещерки», вход в «грот наслаждения», коричневую дырочку ее ануса.
- Пап, - простонала она, - я хочу еще писать, сил сдерживать напор, уже нет.
Больше не сдерживаясь, она пустила струю мочи. Струя попала мне на подбородок и губы. Прекратив удовлетворять себя, я обхватил дочку руками, впился открытым ртом в ее «пещерку». Теперь ее струя била прямо мне в рот, и я жадно глотал ее остро пахнущею, немного солоноватую, светло-желтую жидкость. Языком я ворвался в ее «грот» и стал там все вылизывать. Носом уперся в ее пальцы, продолжающие теребить клитор. Дочка присела еще ниже и подалась вперед, насаживаясь на мой язык. Она стала стонать. Рукой, которая раздвигала створки «пещерки», она обхватила мою голову, и, с силой прижала к своей «пещерке». Мне стало нечем дышать, но я продолжал глотать и вылизывать ее «пещерку». Вся она была мокрая, и от того, что она выпускала наружу, освобождая свой мочевой пузырь, и от выделений, вызванные нарастающим наслаждением. Вскоре, она полностью опорожнила свой мочевой пузырь, и я языком пролез в ее канал и покрутил им там, а потом опять впился в ее «грот». Дочка охнула, у нее задрожали коленки. Она, глубоко вздохнув, затаив дыхание и вся напряглась. Мне в рот потекла теплая жидкость. Отпустив мою голову, она со стоном наслаждения опрокинулась на спину. По ее телу пробегали волны дрожи, ягодицы судорожно сжимались и разжимались. Я продолжал вылизывать ее. У меня напряглось все внутри. Не хватало буквально чуть-чуть, что бы выплеснуть наружу белую жидкость.
- Все папа, хватит, а то будет перебор, - прошептала она, подвигая свою «пещерку» вперед.
Я еще немного полизал ее «грот» и, поцеловав ее клитор, стал выбираться из-под дочки. Она сама встала с меня. Мой «стержень» выглядывал поверх трусов. Дочка присела на корточки, и взяла его в руки стала оголять на нем головку. Я вздрогнул. Тогда она наклонилась и взяла его рот. Ей хватило пару движений головой, что бы я разрядился. Выпив все, дочка поднялась, я встал тоже. Я весь был мокрый. Дочка прижалась ко мне и обняла.
- Это было и в самом деле, что-то невероятное. Я испытывала жгучий стыд и огромное наслаждение. Это было какое-то невероятное ощущение. Как-нибудь я бы хотела его еще раз испытать. Но, наверное, будут уже другие ощущения. Наверное, уже не будет так стыдно, а будет другое какое-нибудь чувство.
- Хорошо, следующий раз мы что-нибудь другое придумаем. А сейчас пойдем кушать шашлык, пока он совсем не остыл.
Забрав разбросанную одежду, не одеваясь, так как уже совсем темно, мы пошли к столу.
Так, предаваясь различным сексуальным фантазиям, мы прожили с дочкой еще года два.
Потом она вышла замуж за своего парня. Выкупив у соседей трехкомнатную квартиру, я поселил туда молодоженов, сделав это свадебным подарком. Свадьбу гуляли три дня: два – в ресторане, а третий – на даче, только для своих и без молодоженов. На даче, мы так хорошо посидели, что с утра на диване мы оказались втроем, я, сват и сватья. Никаких смущений, претензий и обвинений. Теперь иногда она заходит в гости к молодым, а потом и ко мне, задерживаясь иногда до утра. Со сватом у меня наладились довольно хорошие отношения. Он оказался заядлым рыбаком, иногда мы вместе ездим на рыбалку с ночевкой и без и на «рыбалке» без удочек, на даче, тоже вместе были. Несколько раз, мы втроем, проверяли мебель на крепость и у меня дома, и на даче и у них дома. Мебель выдерживала все наши попытки ее сломать. Дочка тоже часто заглядывает в гости. Но с ней мы не разу не занимались любовью в их квартире, я был категорически против. Так, что их супружеское ложе оставалось только им одним. Новую подругу жизни я не искал. Было несколько хорошо женщин, но постоянную подругу я не нашел.
Мои семейные отношения в кругу разросшейся семьи, остаются семейной тайной, для каждого и каждой семьи, своей тайной.