на большой Нелин живот, приятно было ощущать идущие изнутри толчки, но при одной мысли, что это плод мужской работы, её коробило, и бросало в дрожь. Неля знала её историю, как могла, успокаивала, пророчила ей любовь и к мужчине, и к ребёнку, но Лина была непримирима, и если отвращение к мужчинам вообще она ещё как-то в себе гасила, то отвращение к мужским достоинствам, к половому акту, у неё не проходило. А вот когда Неля взяла её руку, и прижала к наливающейся молоком груди, у Лины внутри всё запылало.
- Посмотри, как налились мои груди, - восторженно говорила Неля, и Лина с удовольствием нежно гладила их, бережно сдавливала, проверяя, действительно ...ли они налились молоком, и чувствовала, что испытывает от этого величайшее наслаждение...
Неля ушла в декретный отпуск, и, как она и обещала, Лину поставили заведовать складом. Зарплата здесь была больше, а работы меньше. Выдала продукты по раскладке, записала в книгу, и свободна. Разве что ответственность больше. Лина быстро справлялась с работой, и ещё помогала девочкам мыть посуду. Но директор запретил:
- Хочешь помогать, помогай повару, а после уборки столов и мытья посуды нельзя браться за продукты, анти санитария получается.
Склад был просторный, в отгородке для кладовщика стоял огромный, старинный диван, которым, как оказалось, часто пользовался директор. Он приводил туда молоденькую калькуляторшу Клаву, и отсылал Лину помочь повару... Заходила туда к ним и Лариса, бухгалтер столовой. Иногда приходил и друг директора, тоже немолодой директор кафе, и они уединялись там, когда втроём, когда - вчетвером. Чем они занимались, Лина не знала, но что пили - это точно, так как после них всегда оставались пустые бутылки из-под коньяка и шампанского.
Однажды повар попросил Лину принести со склада соль, она зашла раньше положенного времени в склад, и то, что она увидела, потрясло её больше, чем первая брачная ночь. На диване, в любовном экстазе, извивались два женских тела: Клава и Лариса ласкали друг друга руками, губами, длинными волосами, покрывали друг друга поцелуями, при этом стонали, смеялись, повизгивали от удовольствия. Ничего не понимающая Лина стояла с широко раскрытыми глазами, и ловила себя на мысли, что зрелище это ей очень нравится. Тёплая волна заполнила её тело, груди налились, она машинально сжала их ладонями, почувствовала, как напряглись сосцы, и в приятной истоме заныло всё тело. В это время женщины сели одна напротив другой, и стали демонстрировать друг другу свои прелести, лаская их руками. Лина подняла платье, залезла рукой под трусы, намереваясь повторить их движения, но жгучая волна сладострастия бросила её в огонь. От неожиданности она вскрикнула, и открыла глаза, а, открыв, вскрикнула уже не от экстаза, а от испуга. Слева от неё, в углу комнаты, на самом краю кресла, полулежал обнажённый директор столовой, и с любопытством наблюдал за Линой. Между его ног торчал отвратительный, пожелтевший от времени, огромный огурец, который он поглаживал рукой, а с края кресла свисали две непомерно большие, серые, сросшиеся в верхней части картофелины, болтающиеся из стороны в сторону в такт движениям его руки. Лина пулей выскочила из кладовки и, в чём была, не переодеваясь и не заходя в варочный цех к повару, побежала домой. Такого позора она перенести не могла. Её застукали за постыдным занятием, и она не знала, как быть. Первым решением было - повеситься, утопиться или отравиться. Даже после той брачной ночи желание покончить с собой не было столь сильным, как теперь. Тогда она была пьяна, у неё сильно болела голова, да и вины за собой она не чувствовала, был только стыд, всё устроили пьяные мужики, пусть Бог их и наказывает, она всем своим видом показывала, что ей отвратительно это их действо, ей и впрямь было противно, и это в какой-то мере оправдывало её перед Богом. Другое дело - теперь! Она случайно попала в такую ситуацию, могла уйти, должна была сразу уйти, но добровольно осталась, с наслаждением наблюдала, более того, сама явилась участницей этой оргии, получила от этого удовольствие, и это видели и женщины, и директор. Как после этого показаться им на глаза? Как вымолить у Бога прощение?
Всю ночь Лина не смыкала глаз, всё обдумывала, как ей выпутаться из создавшегося положения, и только под утро уснула коротким, беспокойным сном. На работу она, естественно, не пошла, а к обеду навестить её пришла Клава. Лина стыдилась смотреть ей в глаза, отворачивалась, не хотела разговаривать, сидела, потупившись, с раскрасневшимся лицом, но Клава её сразу успокоила:
- Ну, ты молодчина! Кто бы мог подумать, что в таком щупленьком тельце столько страсти! Мы все были от тебя в восторге.
- Я не хотела, - оправдывалась Лина. - Это само как-то получилось.
- Ну и дура! Надо хотеть, тогда будет ещё лучше.
- Чего хотеть? Что лучше? - не поняла Лина.
- Ты притворяешься, или, в самом деле, не понимаешь?
- Что я не понимаю?
- Ты с мужиками кончаешь?
- У меня мужиков - один муж, да и то, мы полгода, как поженились.
- Пусть один, пусть - полгода, ты кончаешь или нет?
Лина смотрела на неё непонимающими глазами.
- Ну, тыква огородная. Тебе что, заглавными буквами говорить? Оргазм у тебя бывает, или нет?
- Какой оргазм?
- Такой, какой вчера в кладовке был, которым ты всех нас завела... И директора, между прочим, тоже, хотя его завести, ой как трудно! Почти невозможно. Потому как стопроцентный импотент по возрасту... Так бывает, или нет?
- Такой не бывает.
- А какой бывает?
- А никакой, - сказала Лина после долгого раздумья.
Она уже успокоилась. Клава убедила её, что ничего сверхъестественного не произошло, и в панику бросаться не надо.
- Придётся с тобой поработать, - сказала Клава, и подошла к Лине.
Взяла её руки, положила на свои груди, волосами пощекотала ей лицо, губы... Поцеловала в шею, в ухо. Лина взвизгнула и отстранилась.
- Хорошо? Да не стесняйся ты! Ишь, как покраснела.
Она уложила Лину на кровать, и принялась шарить по её телу своими нежными, ласковыми руками... Через ткань прижалась ртом к соску, выдохнула из себя горячий воздух, наполняя грудь Лины сладострастным теплом. Потом расстегнула халат, сдвинула на сторону лифчик и, слегка покусывая сосок, стала сосать грудь, отчего тело Лины напряглось, будто судорога схватила конечности, и она задрожала мелкой дрожью. А когда Клава, двигаясь губами всё выше и выше, поймала ртом полуоткрытые губы Лины, и выдохнула в неё из себя горячий воздух, одновременно запустив руку между её разбросанных ног, Лина издала громкий, протяжный крик сладострастия, и в бессознательном блаженстве рухнула на пол.
В сознание её привели ласковые руки Клавы:
- Ну, что, классно?
Лина молчала.
- Тебя что-то смущает?
- Я думаю, это должно происходить не так, по-другому, - сказала Лина, и тут же вспомнила свою первую брачную ночь.
И, как бы пытаясь оправдаться перед Клавой за своё такое поведение, всё ей рассказала. Рассказывая свою историю, Лина не раз всхлипывала, а Клава, прижав её к себе, обшаривала своими шаловливыми руками её бёдра, груди, шею, спину, живот. Увлечённая рассказом, Лина не сопротивлялась,