Лину одолевали странные чувства. С одной стороны, ей нравилось, чем они занимаются. А с другой... Она чувствовала, знала, несмотря на доводы подруг, что делают они что-то запретное. Ладно, думала она, нам с Клавкой по девятнадцать. Но Лариса! Ей больше тридцати, у неё есть муж, двое детей. Но она никогда не говорит ни о детях, ни о муже, ни об отношениях с ним... А что говорить? Я ведь тоже об этом не распространяюсь! Однажды сказала Клаве, и то пожалела об этом. Кому нужно ...чужое горе? У каждого своего достаточно...
Она так углубилась в свои мысли, что полностью отключилась, и не реагировала на настойчивые ласки подруг. И только когда Лариса больно ущипнула её, она вскрикнула и пришла в себя.
- О чём это ты задумалась, подружка? Ты сегодня на себя не похожа.
- Я думаю, мы занимаемся не тем, чем положено.
Клава с Ларисой рассматривали какой-то эротический журнал, горячо обсуждали фотографии, и пытались привлечь к этому Лину. Но Лина такие журналы не любила, и никогда не рассматривала. Они её не возбуждали. Холодная бумага, да и только. Может, это у неё было оттого, что такие журналы постоянно рассматривал Олег, может, по другой причине, но она их не любила, и считала, что рассматривать такие картинки - детское занятие. Но Лариса поняла её не так, возмутилась, и закричала:
- Одевайся, и дуй к мужу! Занимайся с ним тем, чем положено.
Лина не стала ей объяснять, что она имела в виду журнал, ей даже понравилось, что разговор может пойти по такому руслу, по которому она не раз пыталась его направить, и она сказала:
- Нет, вы представьте себе на минуту, что все женщины мира станут лесбиянками. А мужчины - гомиками! Ведь рожать перестанут, человечество вымрет!
- Все не станут. Ты же сама говорила, что любишь макароны... А другие едят гречку, пшёнку, рис... Но даже если и все, то рожать не перестанут. У меня двое детей, Нелька вон забрюхатела, в декрет ушла...
Лина вопросительно посмотрела на Ларису, открыла рот, но та остановила её:
- Да, да, и Неля тоже из нашей компании. Недолог час, и ты от своего муженька забрюхатеешь... Это Клавка пока ещё целка, да и то потому, что первый её мужик импотентом оказался, а, даст Бог выйдет замуж...
Но Лина её не слушала. Клавка - целка? Да она со своей фантазией такие пируэты выделывает в постели! Ни один мужик не поверит... Но Лина вспомнила свои простыни, и перевела мысли на другую тему. Неля тоже из их компании... Ну, да. Она вспомнила, как Неля тянула её руки к своей груди, к надутому животу, и как им обеим это нравилось... А Клавка... Да неужто она нетронутая?
- И кто же это вас всех свёл в этой кладовке? - спросила Лина.
- Ты хотела сказать - нас? - поправила её Лариса. - Ты, вероятно, думаешь, что попала сюда случайно? А Семён тебя давно пас, ловушки расставлял, да ты всё никак в них не попадалась.
Так вот оно что! Семён Павлович, директор столовой, этот обрюзглый старец с толстым мягким огурцом, и двумя серыми картофелинами в свисающей между ног сумке... Как это он ещё ни разу сюда не пожаловал...
- Как это он ещё ни разу сюда не пожаловал? - спросила Лина.
- Боится спугнуть тебя. Нас попросил приручить, подготовить...
Лина поняла, наконец, почему она их не любила: она чувствовала фальшь, но не знала, откуда она исходит, потому и не доверяла им...
- Ну, и как, по-вашему, я уже готова?
- По-нашему - нет, а он считает, что готова.
- С чего же он так считает? Откуда такая информация. От вас?
- Нет, вот из этой дырочки, - указала Клава на широкую трещину в стене.
Лина мельком взглянула на стену и покраснела. Фальшь их любви к ней потоком текла из этой трещины в стене. Но возмутиться она не успела: в кладовую вошёл Семён Павлович. Лина схватила покрывало, набросила на себя. Он сбросил покрывало на пол, велел женщинам держать Лину за руки, а сам снял брюки, взобрался на диван и стал щекотать её губы своим отвислым, сморщенным огурцом. Лина кричала, вырывалась, но женщины, которые прошли через это испытание, желали того же ей, и держали крепко. Тогда Лина взяла ненавистный огурец в рот, и, сжав зубы, надкусила его. Разъярённый директор взревел и, забрызгивая простыни кровью, бросился вон. Лариса побежала оказывать ему помощь. Клава спокойно сказала:
- Тебе плохо здесь жилось? Трахалась, сколько хотела, а в это время зарплата шла, и каждый вечер полная сумка жратвы...
- А что, за ради этого я должна сосать его вонючий член?
- Да не сосать! Его хоть соси, хоть жуй, он всё равно не встанет. И не вонючий, Семён у нас чистоплотный. Один раз с ним поиграть могла бы. Семён уже ни на что не способен, только сидит и смотрит. Вот смотрел он на тебя столько раз через дырочку, и ничего, цела осталась... А то он бы в этом кресле сидел. Никакой разницы. Привыкла бы... А что теперь будет, я даже представить не могу. Выгонит он тебя. И это будет самое малое наказание.
- Я сама уйду.
- Куда?
- Не знаю.
- Нас бросать не жалко?
- Нет, не жалко.
- Напрасно ты так горячишься. Пойди к нему, извинись, он добрый, простит. Мы тебе замену найдём, а ты? Что делать будешь?
Что делать? Извечный вопрос всех философов. Кто только его ни задавал, ответа так и нет. Как быть? Вопрос из той же категории... Жить с ненавистным мужем? Так она и терпела его только потому, что жила ожиданием встречи с Клавой и Ларисой. С ними она расслаблялась, снимала стресс... Но счастливой она с ними себя не чувствовала. Это, как в том кино: продукты кончились, едят икру день, два, месяц. Едят, чтобы не помереть с голоду. Но, как только завезут продукты, про икру забудут, и уже никогда её есть не станут... Да, икра вкусная, полезная, но для организма одной икры недостаточно. Нужны другие продукты... Где они? Семён Павлович? Олег? Отчим? Или, это только я такая невезучая? Живёт же Неля со своим мужем... И Лариса... Живут... Я тоже живу. Чем так жить, лучше в прорубь... А, может, лучше с Клавой да Ларисой?
Лина пошла в кабинет директора. Семён Павлович бегал из угла в угол, зажав между ног окровавленное полотенце. Лариса едва поспевала за ним с графином и стаканом. В рубашке, без брюк и босиком, он был смешон. Не таким привыкла Лина видеть директора. Она не смогла сдержаться, и рассмеялась. Семён Павлович обернулся на её смех, в его глазах засверкали бесовские огни. Он выхватил из рук Ларисы графин, и ударил им Лину по голове. Она, не спеша, как в замедленной съёмке, опустилась, распластала своё молодое, здоровое тело на полу, вызывающе раздвинув ноги и, разбросав, как для объятия, руки, и даже весёлая, призывная улыбка не сошла с её губ до тех пор, пока Лариса не сомкнула её уста, и не закрыла глаза. Семён Павлович кинулся на неё, поднял платье, но Лариса остановила его:
- Она мёртвая!
- Отнеси её в холодильник, ночью что-нибудь придумаем, - сказал он.
Лина пришла в себя от леденящего душу холода. Она лежала на бетонном полу, в тёмном, холодном склепе. Долго не могла понять, где она, что с ней случилось, а когда вспомнила, что с ней произошло, то сразу поняла, где находится... Да, она, по настоянию Клавы, пошла к директору, извиняться, а он ударил её графином по голове. Решив, что она мертва,