Тетя Наташа
Тетя Наташа
Эх, годы моей юности! Милое, золотое детство! Вспомнишь былое - взгрустнешь поневоле. Милая моя Наташка! До сих пор я тебя помню и люблю. Когда мне исполнилось 14 лет, я попал в приемник-распределитель для несовершеннолетних. Было больно и обидно. Обидно, что я дурак, что меня не поняли. И вообще, трудное детство, деревянные игрушки. Очень не понравилось мне это серое, мрачное здание. Какой-то тоской веяло от него. Да и люди, работающие в нем, мне тоже не приглянулись. Комнаты без дверей, карцер с ведром для нужд, решетки, алюминиевая посуда, постоянные проверки в тумбочке, которая была одна на двоих, постоянные обыски, счет, поверки, свет, включенный всю ночь, полное отсутствие прогулок, пустая, однообразная пища - все это не вызывало восторга. На ночь с нами оставался пьяница-воспитатель и нянечка-надзиратель.
Воспитатель, после ухода начальства, закрывался у себя в кабинете и кирял там до утра. Ребята все были трудные, все из социально неблагополучных семей. Тех, кто был послабей и поглупей постоянно били, жестко и изощренно. Царствовал там Вовка из Кировского интерната, а вместе с ним и четверка его прилипал. Это был костяк, который наводил шороха и вызывал панический ужас у ночной смены. Зная такие ситуации, я сразу показал свой характер, дал понять, что ни под чью дудку плясать не собираюсь. Вовка, у которого было звериное чутье, это сразу понял. Он решил не ссориться со мной, а заиметь в моем лице друга. Дни тянулись долго и нудно. Стояла зима. Рано смеркалось. Было скучно, грустно и тоскливо. Отопления и горячей воды не было. Каждый согревался, как только мог.
Иногда нянечки отбирали у пацанов штаны и одевали их в халаты. Трудно приходилось тем ребятам. Про свои имена, казалось, все начисто забыли. Их просто не было, остались фамилии и клички. Нянечек было три: Надежда Викторовна, заносчивая и жестокая девушка лет 25, которая была самая молодая и самая красивая. Мы с пацанами частенько обсуждали ее прелести и мечтали засадить между этих стройных ножек. Но понимая, что это нереально, мы делали это только во сне, да в бане, когда передергивали свои затворы. Вторая, Светочка, была вполне симпатичная, но уже стареющая, спивающаяся женщина лет 40-45. Я любил ее как мать. Она всегда всех жалела и по всем страдала. Третью мы звали тетей Наташей. Было ей лет 26-28. Видная такая деваха. Полная, есть за что подержаться, кровь с молоком, коса русая, чуть ли ни до пояса. Красивая. Хотя в том возрасте все девушки вокруг красивы. Наверное именно такими были красавицы на Руси. Гордая, смелая, работящая, дерзкая, острая на язык, скажет, что саблей рубанет, за словом в карман не лезла, умная. Такая точно и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, и по яйцам так двинет, что если не кастратом, то импотентом точно уж останешься. А какой у нее взгляд был! Посмотрит - как рублем одарит, все внутри перевернется.
Сейчас я понимаю, что жила она одна. Но тогда только удивлялся, что это она сутки через сутки пашет, что ей дома не сидится. Пацаны ее побаивались, поэтому не очень любили, когда она дежурила. Сначала я ей не понравился. Лысый, маленького роста (за это и прозвали Малой), коренастый, упрямый, дикий, в общем бог не обделил. Слышал, как она говорила: "Боже мой! Ну и чудо. Он нам еще выдаст, вот увидите. Этот еще хлеще Фиксы. Это же урод моральный, отморозок. "Я обернулся, глянул на нее налитыми кровью глазами от бешенства так, что она смутилась и опустила глаза. Тетя Наташа смутилась! Это что-то. Потом разговорились, ей нравилось с нами беседовать, особенно когда света не было. Любила показать себя умнее.
После первой беседы тетя Наташа посмотрела на меня внимательно, с каким-то интересом. Хоть годов мало, да не лаптем я деланный, много чего знал, много чего испытал и пережил, имел приличный, даже для взрослого человека, жизненный опыт. Да и как женщина привлекала она меня. Именно от таких я писал кипятком. Только вот сказать об этом я ей не мог. А так как я был наблюдательным, то приметил, что ко мне она относится гораздо лучше, чем к остальным. Потом беглого Вовку с дружками отправили на родину в интернат, кого-то забрали родители, кого могли распихали по другим учреждениям. Новичков не было.
Близились новогодние праздники. По воле случая я остался в комнате один. Скучал около недели, все надеялся, что разделю с кем-нибудь жилье. Человек ведь он - существо социальное, не может он долго без общения. Той ночью я проснулся от чувства, что рядом кто-то есть. Нутром во сне почувствовал. Открыв глаза, я увидел тетю Наташу. Она стояла возле окна и смотрела на меня. Светила луна своим продажным светом, мне хорошо был виден трепет ее черных ресниц. Она заметила, что я не сплю. Дернулась в нерешительности, потом подошла ко мне, с какой-то тихой грустью заглянула мне в глаза, положила свою теплую руку мне на лоб и сказала: "Спи, мой хороший, спи, Николка". У меня слезы навернулись на глаза от этих слов, что-то защемило в груди. Никто и никогда мне не говорил так. У меня уже были женщины, но это было все не так. То были пьяные, распущенные, развращенные тетки, торговавшие своим телом или благодарившие им за водку. А от ее прикосновения меня словно током пронзило. Я вздрогнул.
Наташа заметила это, и еще раз погладив меня по голове, вышла. Я еще долго не мог уснуть, лежал и думал, много думал. Мне просто было хорошо. Я любил ее. Пацанов было мало, и Наташа, скучая, все чаще и чаще вызывала меня на откровенные разговоры. Как-то я рассказал ей про алкоголичку-мать, про кучу голодных и оборванных братьев и сестер, про свою жизнь. Она молча дала мне излить душу, а потом почему-то спросила про девушку. Я долго молчал, Наташа, видя мое смятенье, не торопила меня. Набравшись смелости, я сказал ей, что люблю одну, но, к великому моему сожалению, мы не сможем быть вместе. Наташа стала меня успокаивать, попросила описать возлюбленную. Глядя ей в глаза, я принялся описывать саму Наташу.
По мере того, как до нее доходило, о ком идет речь, ее глаза делались все шире и шире. Мне было смешно смотреть на нее, я уже откровенно издевался. Она зарделась и прервала меня на описании ее форм. "Дура, я же тебя люблю!" - крикнул я, вскочил и пошел в комнату (хотя это строго-настрого днем запрещалось). Ночью я проснулся снова. Наташа мирно спала на соседней кровати. Я встал, нагнулся, шаря рукой по полу в поисках тапок. - Ты куда? - спросила она бодрым голосом. - А тебе разве можно спать? А вдруг я сбегу? - только и смог пробормотать я растерянно. Она улыбнулась, встала и пошла за мной. Я подошел к унитазу, обернулся. Наташа стояла и молча наблюдала за моими действиями, не собираясь отворачиваться. Я вытащил свой орган и пустил в унитаз звонкую струю, испытывая при этом огромное удовольствие от облегчения. При этом я высказывал Наталье свое недовольство, стеснение от ее присутствия.
Сделав свое дело и помыв руки, я вернулся в кровать. Наташа присела на краешек. Но я даже не думал уступать ей свое законное ложе. - Коля, давай поговорим.
- О чем?
- Расскажи что-нибудь...
- Что? Спать
Эх, годы моей юности! Милое, золотое детство! Вспомнишь былое - взгрустнешь поневоле. Милая моя Наташка! До сих пор я тебя помню и люблю. Когда мне исполнилось 14 лет, я попал в приемник-распределитель для несовершеннолетних. Было больно и обидно. Обидно, что я дурак, что меня не поняли. И вообще, трудное детство, деревянные игрушки. Очень не понравилось мне это серое, мрачное здание. Какой-то тоской веяло от него. Да и люди, работающие в нем, мне тоже не приглянулись. Комнаты без дверей, карцер с ведром для нужд, решетки, алюминиевая посуда, постоянные проверки в тумбочке, которая была одна на двоих, постоянные обыски, счет, поверки, свет, включенный всю ночь, полное отсутствие прогулок, пустая, однообразная пища - все это не вызывало восторга. На ночь с нами оставался пьяница-воспитатель и нянечка-надзиратель.
Воспитатель, после ухода начальства, закрывался у себя в кабинете и кирял там до утра. Ребята все были трудные, все из социально неблагополучных семей. Тех, кто был послабей и поглупей постоянно били, жестко и изощренно. Царствовал там Вовка из Кировского интерната, а вместе с ним и четверка его прилипал. Это был костяк, который наводил шороха и вызывал панический ужас у ночной смены. Зная такие ситуации, я сразу показал свой характер, дал понять, что ни под чью дудку плясать не собираюсь. Вовка, у которого было звериное чутье, это сразу понял. Он решил не ссориться со мной, а заиметь в моем лице друга. Дни тянулись долго и нудно. Стояла зима. Рано смеркалось. Было скучно, грустно и тоскливо. Отопления и горячей воды не было. Каждый согревался, как только мог.
Иногда нянечки отбирали у пацанов штаны и одевали их в халаты. Трудно приходилось тем ребятам. Про свои имена, казалось, все начисто забыли. Их просто не было, остались фамилии и клички. Нянечек было три: Надежда Викторовна, заносчивая и жестокая девушка лет 25, которая была самая молодая и самая красивая. Мы с пацанами частенько обсуждали ее прелести и мечтали засадить между этих стройных ножек. Но понимая, что это нереально, мы делали это только во сне, да в бане, когда передергивали свои затворы. Вторая, Светочка, была вполне симпатичная, но уже стареющая, спивающаяся женщина лет 40-45. Я любил ее как мать. Она всегда всех жалела и по всем страдала. Третью мы звали тетей Наташей. Было ей лет 26-28. Видная такая деваха. Полная, есть за что подержаться, кровь с молоком, коса русая, чуть ли ни до пояса. Красивая. Хотя в том возрасте все девушки вокруг красивы. Наверное именно такими были красавицы на Руси. Гордая, смелая, работящая, дерзкая, острая на язык, скажет, что саблей рубанет, за словом в карман не лезла, умная. Такая точно и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, и по яйцам так двинет, что если не кастратом, то импотентом точно уж останешься. А какой у нее взгляд был! Посмотрит - как рублем одарит, все внутри перевернется.
Сейчас я понимаю, что жила она одна. Но тогда только удивлялся, что это она сутки через сутки пашет, что ей дома не сидится. Пацаны ее побаивались, поэтому не очень любили, когда она дежурила. Сначала я ей не понравился. Лысый, маленького роста (за это и прозвали Малой), коренастый, упрямый, дикий, в общем бог не обделил. Слышал, как она говорила: "Боже мой! Ну и чудо. Он нам еще выдаст, вот увидите. Этот еще хлеще Фиксы. Это же урод моральный, отморозок. "Я обернулся, глянул на нее налитыми кровью глазами от бешенства так, что она смутилась и опустила глаза. Тетя Наташа смутилась! Это что-то. Потом разговорились, ей нравилось с нами беседовать, особенно когда света не было. Любила показать себя умнее.
После первой беседы тетя Наташа посмотрела на меня внимательно, с каким-то интересом. Хоть годов мало, да не лаптем я деланный, много чего знал, много чего испытал и пережил, имел приличный, даже для взрослого человека, жизненный опыт. Да и как женщина привлекала она меня. Именно от таких я писал кипятком. Только вот сказать об этом я ей не мог. А так как я был наблюдательным, то приметил, что ко мне она относится гораздо лучше, чем к остальным. Потом беглого Вовку с дружками отправили на родину в интернат, кого-то забрали родители, кого могли распихали по другим учреждениям. Новичков не было.
Близились новогодние праздники. По воле случая я остался в комнате один. Скучал около недели, все надеялся, что разделю с кем-нибудь жилье. Человек ведь он - существо социальное, не может он долго без общения. Той ночью я проснулся от чувства, что рядом кто-то есть. Нутром во сне почувствовал. Открыв глаза, я увидел тетю Наташу. Она стояла возле окна и смотрела на меня. Светила луна своим продажным светом, мне хорошо был виден трепет ее черных ресниц. Она заметила, что я не сплю. Дернулась в нерешительности, потом подошла ко мне, с какой-то тихой грустью заглянула мне в глаза, положила свою теплую руку мне на лоб и сказала: "Спи, мой хороший, спи, Николка". У меня слезы навернулись на глаза от этих слов, что-то защемило в груди. Никто и никогда мне не говорил так. У меня уже были женщины, но это было все не так. То были пьяные, распущенные, развращенные тетки, торговавшие своим телом или благодарившие им за водку. А от ее прикосновения меня словно током пронзило. Я вздрогнул.
Наташа заметила это, и еще раз погладив меня по голове, вышла. Я еще долго не мог уснуть, лежал и думал, много думал. Мне просто было хорошо. Я любил ее. Пацанов было мало, и Наташа, скучая, все чаще и чаще вызывала меня на откровенные разговоры. Как-то я рассказал ей про алкоголичку-мать, про кучу голодных и оборванных братьев и сестер, про свою жизнь. Она молча дала мне излить душу, а потом почему-то спросила про девушку. Я долго молчал, Наташа, видя мое смятенье, не торопила меня. Набравшись смелости, я сказал ей, что люблю одну, но, к великому моему сожалению, мы не сможем быть вместе. Наташа стала меня успокаивать, попросила описать возлюбленную. Глядя ей в глаза, я принялся описывать саму Наташу.
По мере того, как до нее доходило, о ком идет речь, ее глаза делались все шире и шире. Мне было смешно смотреть на нее, я уже откровенно издевался. Она зарделась и прервала меня на описании ее форм. "Дура, я же тебя люблю!" - крикнул я, вскочил и пошел в комнату (хотя это строго-настрого днем запрещалось). Ночью я проснулся снова. Наташа мирно спала на соседней кровати. Я встал, нагнулся, шаря рукой по полу в поисках тапок. - Ты куда? - спросила она бодрым голосом. - А тебе разве можно спать? А вдруг я сбегу? - только и смог пробормотать я растерянно. Она улыбнулась, встала и пошла за мной. Я подошел к унитазу, обернулся. Наташа стояла и молча наблюдала за моими действиями, не собираясь отворачиваться. Я вытащил свой орган и пустил в унитаз звонкую струю, испытывая при этом огромное удовольствие от облегчения. При этом я высказывал Наталье свое недовольство, стеснение от ее присутствия.
Сделав свое дело и помыв руки, я вернулся в кровать. Наташа присела на краешек. Но я даже не думал уступать ей свое законное ложе. - Коля, давай поговорим.
- О чем?
- Расскажи что-нибудь...
- Что? Спать