голым спать, а мне нет – «гайморит-гайморит», а ещё – «ты же девочка – ты же девочка»! А девочкам что – не жарко, что-ли? Ну теперь вот я им всем скажу – в больнице все девчонки голенькие спят, и с гайморитом и все, а это медицинское учеждение, между прочим! (И откуда она такие слова берёт? Всего-то на два года старше меня, а уже столько знает!) А у меня теперь НЕТ гайморита – так что уходите и отстаньте!»
Нянька подошла к нам, и Оля замолчала, притворно закрыв глаза. Но как только Нинка повернулась к ней задом, поправляя упавшую простыню на соседней койке, Олька очень удачно потянула в стороны полы её халата, так что почти вся нянькина попа стала видна. Я заметил, что некоторые девчонки зажимали себе рты, с трудом сдерживая смех, но сама Нинка ничего не заметила. Ко всеобщему сожалению, эта хохма продолжалась недолго – Нинка уселась на стул, и прикоснувшись ...к его деревянной поверхности голым задом, оправила халат. Правда, она тут же задрала подол спереди чуть ли не до пупа и с задумчивым видом стала чесать себе волосы между ног.
В это время одна полусонная девчонка села на койке, и стала натягивать штаны. Нянька аж встрепенулась: «Ты это куды намылилась?» - «В туалет!» - «Ты что – новенькая? В тихий час – никаких туалетов, никаких хождений по коридору, только здесь можно писать, на судно!» Она вытащила из-под стола довольно большой кремового цвета эмалированный сосуд, края которого довольно широко загибались внутрь и образовывали что-то вроде сиденья унитаза, но только значительно длиннее. В него могло поместиться, наверное, не меньше двух вёдер какашек.
Нинка поставила судно на середину свободного пространства палаты, прямо напротив моей койки. Девчушка всё так же в полусне сняла штаны, взгромоздилась на судно, стараясь не провалиться внутрь, и медленно пописала, зевая. Вставая с судна, она чуть не упала, так как с трудом могла расставить ноги настолько широко.
Не успела малышка отойти, как к судну приковыляла полусонная высокая бледная девочка с нездоровым румянцем на щеках. Её вьющиеся кольцами очень светлые волосы были заплетены в косу, горло чем-то замотано. Грудки остро торчали вперёд, внизу живота курчавился светлый пушок. Широко расставив ноги, девчонка стала писать стоя, даже не согнувшись. Нинка шикнула на неё: «Ну только набрызгай мне, паршивка!» С неожиданной энергией моя соседка Оля привстала на койке и злобно прошипела: «А ну, приземляйся быстро, коза, не вздумай сиденье обсикать – нам потом как садиться?!»
Под двойным натиском девчонка стала приседать, не переставая писать, но поскользнулась, и довольно много мочи попало не только на судно сверху, но и на пол. Нинка уже почти в полный голос засипела: «Ну вот, я же говорила! Бери швабру, поганка, вытирай за собой!» Голая девчонка неловко взяла швабру и стала неумело елозить ей по полу. Она сильно ударила по судну, чуть не расплескав его. «Вот же х—ва интеллигенция, руки из жопы, что ли, растут?» - Нинка выхватила швабру из рук вконец растерявшейся девчонки и быстро завершила протирку, а затем уже другой тряпкой вытерла судно сверху.
Тут к судну подошла, наверное, самая старшая девчонка из палаты – ростом даже чуть выше Нины. Она тоже была совершенно голая, с большими грудями. Внизу её живота рос офигенный пучок длинных и торчащих во все стороны волос. «Алевтина – и ты туда же, совсем потерпеть не можешь? Как только тихий час – всех посикота разбирает, выливай потом за вами!» - «Какой тут потерпеть, мне же мочегонное дают! Я сама уже зае----сь каждый час на горшок бегать!» Алевтина присела, не дотрагиваясь, однако, до судна, и разразилась мощной струёй - в судне аж зашипело.
Но больше всего меня удивило, что когда она встала, то вытерла письку бумажной салфеткой. Когда попу вытирают – это понятно, но чтобы на письку бумагу тратить – такое я видел впервые. Это же сколько салфеток надо?
После Альки ещё несколько мелких девчонок подходили и писали, но мне уже надоело на них смотреть, и я повернулся на другой бок. Однако представшая передо мной картина заставила меня снова широко открыть глаза. Оля так и лежала неукрытая, слегка расставив ноги и согнув их в коленях. Средний палец левой руки она слегка засунула в свою письку и ритмично им шевелила. Глаза её были полузакрыты, рот приоткрыт. Вдруг Оля стала слегка постанывать.
Мне сначала показалось, что она стонет от боли, но затем я увидел на её лице блаженную улыбку, не вытерпел и спросил: «Оля, что с тобой?» Она открыла глаза, слегка смутилась, но даже не вытащила палец из своей письки: «А ты что - маленькая, не знаешь? Все девчонки так делают, это же приятно! Вон, на Наринку посмотри!» Взрослая чернявая девчонка в углу, похоже, занималась тем же самым, только под простынёй.
Соски её грудей стали большими и торчащими. «Нет, а что же ещё делать, если Нинка даже читать не разрешает?! Да ты тоже попробуй – хочешь, покажу? Я сама, правда, только недавно научилась!» - «Ой, нет, спасибо, это я просто так спрашиваю!» - «Ну – не хочешь, как хочешь! Дай тогда мне закончить!» Оля опять прикрыла глаза и заработала пальчиком, пошире раздвинув ноги.
В коридоре послышались голоса и топот бегущих детей. Тихий час, похоже, истёк. В палату влетела Зиночка и с ходу бросила штаны на мою кровать: «Держи, Утёнок! Сидорова, Манукян, Резоева – в процедурную! Девочки, не расходитесь, Сейчас Таня придёт!» Все начали быстро одеваться, я тоже надел штаны. На меня никто в это время не смотрел, и девчонки так пока и не заметили, что я мальчик.
Новые штаны оказались очень длинными и широкими. Правда, резинка была хорошая и как раз по моей талии. Оля сказала: «Да ты закатай штанины, посмотри – все так делают!» Я закатал штаны выше колен. Так действительно оказалось гораздо удобнее.
Пришла медсестра Таня и забрала кое-кого на процедуры, а остальных отпустила гулять. Оля схватила меня за руку: «Родительский час скоро, к тебе придёт кто-нибудь? Побежали!»
Бабушка уже меня ждала в зале свиданий. Несмотря на жару, она сильно огорчилась тем, что я был без курточки, и послала меня одеться полностью. Потом мы долго гуляли с ней по лесопарку вокруг больницы, она обо всём меня расспрашивала, постоянно охая и ахая. «Бабушка, ты принеси, пожалуйста, моего зайчика, а то я лягушонка потерял, один ёжик остался!» - соврал я. Больных стали звать на ужин, и мы с бабушкой распрощались.
На входе в столовую меня перехватила Таня: «Это ты Уткин? Ну наконец-то! Сегодня тебе можно только компот, а перед сном выпей таблетку, я тебе на тумбочку положила, только не забудь – ну да Маша тебе ещё напомнит!»
К этому времени почти все дети уже поужинали. Я быстро выпил компот и пошёл в туалет. Около него с явным нетерпением толпилось не меньше двух десятков девчонок, но почему-то редко какая из них решалась зайти внутрь. С лёгким недоумением я вошёл в туалет. Там были, в основном, пацаны. Лишь три маленьких девочки оседлали горшки и ещё двое, постарше, сидели рядышком над унитазами и тихонько какали, как-то съёжившись и стараясь не смотреть по сторонам. Мальчишки тоже реагировали на присутствие