так боялся, что она обидится.
Я посмотрел на ее лицо, я увидел, как блестят ее глаза, еще я увидел, что ее рот был приоткрыт, она посмотрела прямо на меня и вдруг сглотнула.
Не знаю, почему, но при этом я неожиданно для себя наклонился и впился поцелуем в ее полуоткрытые губы.
Сердце мое стучало где-то тут, на выходе из горла. Еще никогда я так не целовался. Самое чудесное состояло в том, что целовал не только я ее, но и она меня. Раньше я не мог и подумать, что это такая большая разница.
Теперь ничто не могло сдержать мою шаловливую лапу, я смело двинул ее вперед и с диким, непередаваемым восторгом почувствовал под пальцами край ее кружевных трусиков.
Но и это было не все. Мы продолжали целоваться, я двигал ладонь то к ее коленям, то снова вверх до заветного кружева, и я бы вряд ли осмелился на что-то большее (да и что могло быть большее, но, оказывается, могло), как вдруг я ощутил, что ее тесно сжатые ноги немного раздвинулись, совсем чуть - чуть, но этого хватило, чтоб моя ладонь скользнула между ее горячих бедер, и я, не останавливаясь, двинул пальцы вверх и чуть не чокнулся.
Было от чего.
Во-первых, мы продолжали наш беспрерывный поцелуй. Но главное было в другом.
Мои пальцы лежали на ее трусиках. Да, да, именно там. Сквозь тонкую ткань я чувствовал ее небольшой холмик, я осторожно двигал ладонью, стараясь не покидать это свое волшебное завоевание. Я был на седьмом небе. Я любил Марину.
Я боготворил ее.
Неожиданный звук хлесткой пощечины прервал идиллию.
- Ты что, с ума сошел что ли? - Катя врезала Славику крепко, от всей души.
- Ты чего, совсем свихнулась? - бормотал он виновато.
- А ты? - прошипела она.
Большинство парочек вдруг зашевелились, словно их разбудили.
Стали переговариваться.
Мы разжали объятие. Я с великим сожалением убрал руку с девичьего тела.
Тетрадь Наташи
Тетрадь, тетрадь. Что с тобой делать? Зачем я тебя выдумала? Если написать правду, да если кто-нибудь прочтет, вот будет скандал. Исключат из школы, как минимум. Хотя я ничего не украла, не била никого по голове, ни братьев по разуму, ни братьев меньших. Что ж преступного в моих записях? Моя правда, моя откровенность, а, может, они никому и не нужны? Порвать, да выбросить.
А как же договор? Сама всех завела и в кусты. Нет, милочка, тяни свой возок.
Мой возок? Мой возок - длиной метр семьдесят три, весом шестьдесят два.
Черненький. Глазки коричневые, все время слегка увлажненные. Губки пухлые.
Ручки шаловливые. Голосок типа "бу-бу-бу". Умственные способности хорошие.
На той неделе мы с ним занимались фотографией.
Хорошо, что его мама была дома.
Иначе одной девушкой стало бы меньше.
А так фразами типа "закричу" удалось удержать его на дистанции.
Горяч. Горяч.
Потрогай, какой я, потрогай, шептал он, и зубы его мелко стучали.
Решилась. Потрогала. Одно слово. Ого.
Видишь, видишь, это он на тебя так стоит. Вижу. Ужас. Он ни за что в меня не вместится. Будет, как в том анекдоте про обезьяну и слона. Конечно, я ему этого не сказала. И я не была такой спокойной, как сейчас, когда все это пишу.
Господи, что мне делать? Я чувствую, еще чуть-чуть, и я уступлю. Но я боюсь этого. Может, я и не люблю его вовсе? Зов тела зовет к делу, как говорит он.
С кем посоветоваться? С кем поговорить откровенно? Мамочка, хоть бы ты со мной пошепталась. А то рассказала про месячные и про сроки и ку-ку. Осваивай, дочка, жизнь сама. Вот я и осваиваю.
А вчерась в беседке детсада... Ой, кошмар...
Довел он меня до обычного состояния, когда я уже почти ничего не соображаю, стянул с меня всю одежду, навалился и ощутила я его, ну, думаю, все, доигралась, Наташенька.
И вдруг кто-то за стенкой как заорет:
- Школьники и студенты пользуйтесь презервативами!
Я чуть не умерла от страха. До сих пор, как вспомню, так вздрогну.
Это тоже его фраза.
С кем поведешься, от того и наберешься
Тетрадь, тетрадь, кто тебя выдумал?
Парафраз.
Из Гоголя.
Тетрадь Игоря
Утром я смотрел на Зину другими глазами. Точнее, она для меня стала другим человеком. Внешне ее ничто не выдавало. Такая же девушка, как и вчера.
Я сел рядом с ней. Она вдруг зевнула. Ага!
- Не выспалась, - улыбнулась она виновато.
Еще бы, хотелось мне сказать ей, после такого, я думаю, нужно отгул брать и спать целый день. Рядом с физруком. Но я, конечно же, промолчал.
- Сегодня в поход идем, на два дня, с ночевкой, - сказала Зина.
- Ничего себе, а куда?
- В Адербиевку.
- О, это за хребет. Там классно.
- Ты был?
- Да, в прошлый раз. Там роща грецких орехов, речка, вообще, бесподобно
- Хорошо. Ну, ладно, я пошла собирать клиентуру на завтрак.
Я посмотрел, как она уходит от меня, слегка покачивая бедрами, тонкая юбка волнительно двигалась вокруг ее бедер. Память услужливо рисовала совсем другие сцены: вот ее ослепительно белые (даже в темноте) ноги поднимаются,... она обхватывает ими тело своего любовника, он проникает в нее еще сильнее, толчки его резки, дыхание обоих шумное, страстное; а вот она уже стоит на ногах, я вижу их только до пояса, и он, физрук помогает ей одеть трусики, он заботливо держит их на весу, две ладони прямо перед моим лицом, если бы я захотел, то мог бы вырвать трусики у него из рук, она вставляет одну ногу, затем вторую, только теперь он считает свою миссию выполненной, дальше она одевает трусики сама, она смешно раскорячивает ноги, и вот трусики уже одеты, она, наконец, опускает юбку, и все, никаких следов, невинная девушка, да и только.
Зина исчезает в дверях палаты. Пропадают и мои видения.
Весь день ушел на сборы. Потом нас посадили в автобусы и повезли вдоль моря к расщелине, через которую легко перейти на ту сторону хребта, дальше мы пойдем пешком, это и будет называться походом. Мы пройдем километров восемь и там, в ореховой роще, расположимся на ночлег.
Шли мы долго. Длинная вереница пионеров и вожатых, сопровождаемая бездомными собаками, растянулась на километр, так что, когда начало колонны устало рухнуло под столетними деревьями, хвост процессии подтягивался еще полчаса.
В ореховой роще классно. Кто не был, никогда не поймет. Такого воздуха нет больше нигде. И шум ветра в вершинах деревьев, вечный и бесподобный звук.
Я лег под дерево, положив под голову рюкзак. Рядом уселась девушка из первого отряда, одна из тех трех, что явно не подходят по возрасту для пионерлагеря.
Я, наконец, рассмотрел ее поближе. Красивая брюнеточка. Короткая стрижка. Голубые глаза, правильный носик, чуть припухлые губы. На ней белая футболка и черные спортивные брючки. Сквозь футболку хорошо прорисовывается лифчик.
Мелкие капельки пота на верхней губе выдают ее усталость.
- Устала? - спросил я ее.
- Ага, далековато все же - ответила она.
- Это без привычки, - пояснил я.
- Наверное.
- А где твой друг?
- Какой друг? - удивилась она.
- Ну, вы все время вместе, - попытался пояснить я.
- Никакой он мне не друг, - она посмотрела мне прямо в глаза.
- Извини, показалось, - пробормотал я.
- Извиняю.
- А как тебя зовут?
- Тамара, - ответила она.
- А я Игорь.
- Знаю.
- Откуда? - удивился я
- Знаю и все, - она улыбнулась.