Она зарубила его топором...

— Маша! Не надо! — Дунаев шагнул к ней и встряхнул за плечи.

— Надо! Я так хочу! — горящие глаза впились в его лицо. — Он... не успел сделать это... Мы ушли в отряд... Бабуля вскоре умерла... А я... каждый раз, как оказываюсь среди них, я чувствую на себе его руки... Он... он... Словно я тварь последняя! Понимаете?! И я... знаю, что могу рано или поздно оказаться в их руках. Я не хочу... чтобы... впервые у меня произошло так... Не хочу! И я прошу вас... Ну, чего вам стоит?!

— Маша! Да что вы такое говорите?! — Дунаев просто ошалел от её слов.

— Хн, — она презрительно посмотрела на него, — считаете меня гадкой женщиной? Пусть так, — она обречённо манула рукой. — Я понимаю, что не нравлюсь вам... Но... вы же мужчина! Для вас это ничего, ровным счётом ничего не будет значить! Ведь мы не увидимся больше... и нам не будет стыдно смотреть друг другу в глаза... Вы забудете меня...

— Маша! Дурочка ты этакая! — Дунаев подошёл и прижал её к себе, стал гладить по головке, как ребёнка. — Да ведь ты потом пожалеешь! Вот встретишь парня, полюбишь и сразу пожалеешь! Ты же маленькая совсем, не любила ещё! Когда полюбишь, будешь вспоминать эту минуту, как самую страшную, — он усмехнулся, — а меня будешь поминать лихом. И я буду икать всю оставшуюся жизнь, — пошутил, чтобы успокоить её.

Она вдруг подняла заплаканное личико и посмотрела ему в глаза.

— Я не полюблю... — упавшим голосом произнесла тихо-тихо.

— Маша? — держа в ладонях её личико, Дунаев смотрел в огромные глаза.

И только сейчас до него дошёл истинный смысл происходящего.

— Маша... — повторил он, не отрываясь от её глаз.

Она молчала и не отводила взгляд. Только худенькие плечи чуть заметно дрожали.

— Машенька... — прошептал Александр и осторожно коснулся губами её маленького ротика. — Я люблю тебя... — выдохнул он и стал осыпать поцелуями мокрое от слёз лицо девушки.

Привстав на носочки, она потянулась к нему, сильнее задрожав от этой первой нежности. Алые горячие губки чуть приоткрылись, впервые в жизни пропуская кого-то внутрь ротика. Голова кружилась, ножки подкашивались. Но его руки крепко удерживали её, не давая упасть. И вдруг он вообще поднял её на руки, прилагая усилие, оторвался от трепещущих губок.

— Машенька, я люблю тебя! Ты должна знать это... — сказал, глядя в лучистые глаза. — Что бы не случилось... Я вернусь! Слышишь? И помни, мы муж и жена! С этой минуты... А когда я вернусь, мы сразу поженимся.

Она молчала, только смотрела на него распахнутым взглядом, доверчиво, притягивающее, заставляя забыть обо всём на свете. Он опустил её на сено, сваленное в углу. Тонкие пальчики забегали по пуговицам застёжки платья.

— Можно я сам? — прошептал он.

Она молча позволила. Он раздел её и скинул свою рубашку. На мгновение она опустила голову и вдруг сразу обвила его шею гибкими, как тростник, руками, робко прижалась к нему горячим дрожащим телом. Его губы упали на её плечо. Одно, потом второе, скользнули ниже к вскипающим упругим холмикам с заострившимися вершинками. Руки поглаживали спинку, сходясь на талии. Он захмелел от запаха её волос и нежной, почти прозрачной кожи.

Уткнул лицо в ложбинку на груди, с волнением ощутил, как там, под молочной чистотой бьётся, трепещет, словно крошечная птичка, её сердце. Всё быстрее, быстрее, как-будто хочет выскочить, вырваться из плена, тоже упасть ему в руки. И вот уже он целует эту пульсирующую точку, под которой бьётся её жизнь. Осторожно, как самое дорогое сокровище, целует вершинки нежных холмиков. Нежно втягивает их губами, медленно скользит языком по набухающим орешкам, наслаждаясь юной нетронутой сладостью. Девушка выгибается в его руках, протяжно стонет. Её пальчики ерошат его волосы, беспорядочно скользя по ним.

Вдруг он укладывает её и начинает ласкать губами животик с той аккуратной нежной ямочкой, которая так поразила его у озера. Он щекочет его языком, носом, вжимается лицом в восхитительную пуховую белизну. Точёные руки то взлетают вверх и в каком-то нетерпении комкают сено, то опускаются ему на голову. Девушка стонет всё громче. Её глаза то широко раскрыты и смотрят на него полубезумным взором, то закрыты совсем. Щёчки пылают румянцем стыда и страсти. На ярких губах, чуть припухших от его поцелуев, блуждает манящая бесстыдно-прекрасная улыбка.

— Сашенька... милый... — шепчет Мария, растворяясь в его ласках.

Дунаев наслаждается прекрасным телом девушки, хочет до конца вкусить его нежность и чистоту, впитать её в себя, чтобы навсегда унести с собой это счастье. Она подчиняется ему, не желая сопротивляться. Нет ничего, только их чувства, только их любовь... Каждая точечка нетронутой белизны не осталась без внимания его губ. От крошечных пальчиков на точёных ножках, до мягких мочек маленьких ушей.

И вдруг его лицо опускается ей между бёдер. Огромные глаза испуганно трепещут ресницами, с изумлением смотрят на него. Он отвечает улыбкой и нежно проводит кончиками пальцев по коротеньким тёмным завиткам. Девушка протяжно стонет, выгибается и разводит ножки. Её ответная, чуть смущённая улыбка, будто говорит: «Милый, я вся твоя, до самого донышка, до самого потаённого моего уголочка. Всё, всё во мне принадлежит тебе!». И он берёт губами её нетронутое сокровище. Целует этот чистый нераскрытый бутон, слегка раздвигает языком уже влажные лепестки, скользит между ними, охватывает губами набухшую бусинку, осторожно играет с ней, наслаждаясь истекающим нектаром. Цветок горит, от пылающего внутри пламени, изнывает от нежных терзаний.

Вдруг удар молнии освещает сарай, всё сотрясается от небесных взрывов. Мария кричит, её грудь тяжело вздымается, талия выгибается красивой дугой, конвульсия проходит по восхитительным формам. Цветок выплёскивает мёд. Собрав губами её нектар, Александр вновь целует маленький ротик. И она опять пропускает его внутрь. Теперь уже не боится, а с наслаждением впитывает с губ любимого свой мёд.

— Я люблю тебя... — хриплым голосом шепчет Александр.

— Сашенька... — выдыхает она и окутывает его сиянием своих глаз.

Дунаев чувствует, что уже не в силах противостоять этим чарам, он не может дольше ждать, хочет полностью овладеет сокровищем. И он тихо входит между лепестками. Упирается в хрупкую преграду, качается вперёд и срывает печать. Кровь окрашивает горящий цветок.

Мария закричала, из глаз покатились слёзы, но губы загорелись улыбкой счастья. На мгновение замерев, Александр стал двигаться дальше. Удерживая руками упругие половинки попки, он заскользил всё быстрее и настойчивее, до упора вминаясь в горячее узкое лоно. Оно охватывало, сжимало его так, что, казалось, всё тело пронзают молнии.

— Ммм-ааа, — стонала Мария, её головка металась из стороны в сторону, в шёлковых прядях кос запутывались соломинки.

Маленькие пальчики, словно ища опоры, впились в раскрасневшиеся вершинки груди. А её глаза, нереально огромные, блестящие, смотрели на Александра, проникая в любимого своим светом. И он, сам не слыша собственных криков, двигался навстречу этому завораживающему сиянию, ввинчивался в багровый первоцвет.

И вдруг,